Путь души
Шрифт:
Развернувшись к хмарным небесам лицом,
Принимаю капли, как пощечины,
Что небесным и всевидящим перстом
Отхлестали за грехи мои с просчетами.
На Арбате
Воспоминание, как тихий ужас,
Преследует меня кошмарным сном.
Я мысли отгоняю, поднатужась,
Стараюсь вовсе думать о другом.
Увиденное,
Дыханье затаив, Арбат молчал —
Безногий цыганенок на культяпках
На мостовой ламбаду танцевал.
Закончилась кассета. Деловито
Поборы спрятал в порванный карман,
И ленту прокрутив назад, он лихо
Ламбаду вновь затанцевал.
А мать с отцом скрывал платок вуали.
Боль выставив Арбату напоказ,
На жалости народной наживались
И милостыни стряхивали с нас…
Где пляшет обезноженное детство,
Волна стыда нахлынет за страну…
Бросает деньги и впадает в бегство
Толпа, открещиваясь на ходу.
«Мое наитие предчувствует подвох…»
Мое наитие предчувствует подвох:
Когда-то оборвется там, где тонко.
Душа сгорит, испустит грудь печальный вздох,
Поникнет взгляд в задумчивость невольно.
И мысли потекут, выстраивая ряд:
«Логический конец любви – измена!»
Я должен ли им верить и внимать,
И до какого крайнего предела?
А есть ли он – предел? И как определить?..
Рой мыслей так опутывают душу,
Что подымается желание завыть,
Подняться на дыбы и все разрушить…
«Я сознаю свое бессилье пред тобой…»
Я сознаю свое бессилье пред тобой —
Мне нет любви.
Я принимаю жизнь навязанной игрой —
Сердца пусты.
Они не бьются в унисон – затерян клад
Моих надежд,
И круг смыкается в бессмысленный разлад
Немых невежд.
Я соткан весь из паутины тех страстей,
Что правят бал
В душе моей, но паутину из сетей
Сам навязал.
Хоть бьюсь в ячейки силою своей любви,
Но выход мал.
Запутавшись, кричу с надрывом: «Помоги!»
В ответ – оскал.
(июль 1990)
«Уйти бы в монашеский скит…»
Уйти бы в монашеский скит,
Мирской суете выдвигая
Вину не прощеных обид,
Вину недоступного рая.
Забыть бы, к стыду маргарит,
Их руки и нежные ласки,
Но совесть, потупись, глядит
На лица, одетые в маски.
Выводит, выводит тропа
Нехоженых дум в беспокойство,
И снова смеется судьба
Над бесполезным геройством.
Но тщетно желанье мое.
У жизни изнанку изведав,
Я вновь остаюсь в бытие,
Где мною сроднились все беды.
Да, я остаюсь, где душа
Горела в безвыходной боли,
Где сердцу тоской помогла
Почуять всю прелесть неволи.
«Моя тревога – гостья беспардонная…»
Моя тревога – гостья беспардонная —
Зашла без стука в дверь, вальяжно развалясь
В непрошенные кресла, и промолвила:
– Простите, не могу не потревожить вас.
На чувства лучшие и оголенные
Она накинула тугую кисею
Своих каприз, чтоб думы потаенные
Объяли жаром муки голову мою.
Гоню ее – беззубо улыбается,
Кляну ее опять чертями во сто крат,
Но вот беда – с тоскою она знается,
И видно, сам нечистый ей не брат.
«Беда моя, я чувствую, лишь в том…»
Беда моя, я чувствую, лишь в том,
Что в нужную минуту я не рядом…
И пот обильным выступает градом,
Найдешь опору если ты в другом.
Он не поймет тебя, ему другое надо…
Беда моя, что я не буду рядом,
Беда твоя… Хотя не знаю, в чем.
Гадание
Я загадал на гуще, на кофейной,
Что загадал?.. Не спрашивай меня.
Я все тревоги сердца и волненья
На суд кофейный вывел из себя.
Я ждал ответ, истошно подвывая
Неслышным воплем связок горловых,
Калеча душу, самоистязая,
И все же уповая на святых.
А так ли уж безгрешны все святые?
И так ли справедлив их приговор?
И верить ли безропотно в простые
Слова, разлитых в блюдечке в узор?
Но я внимал, тревожно вычитая
В узоре линии своей судьбы,
И в таинство запретное вникая,
Я истину искал из ворожбы…
И мне открылась правда в голом свете,
Такой, что защипало на глазах.
Я понял, что теперь за все в ответе
Не ложь на тонких и кривых ногах,
Один лишь я. Но в самоуниженье,
Вы как хотите, я не перейду!
А за паденьем будет восхожденье,
А нет – сгорю, как звезды на лету.