Путь истинной любви
Шрифт:
не разберешься, верно?
Я опускаю свою руку, и мои щеки заливает румянец.
– Нет, мэм.
Весь класс начинает хохотать. Пенелопа опускает голову, и длинные темные волосы
закрывают ее лицо.
– Достаточно! – настаивает учитель. – Давайте не будем позорить самих себя и покажем
мисс Файнел, что мы не буйный народ, что скажете?
Тишина, которая заполняет комнату еще хуже, чем смех. Новая девочка все еще с
опущенной головой начинает медленно продвигаться
кафельный пол напоминает звук, который издает доска для мела, когда проведешь по ней
ногтями. Когда Пенелопа спотыкается о сумку Пеппер Хилл, которую та всегда ставит на
пол у парты, звучат несколько смешков.
– Извините, – шепчет Пен. Пеппер ухмыляется, поднимая свою уродливую розовую сумку
с блестками прямо из-под ног новой ученицы. Она откидывает свои светлые волосы с
плеча и бормочет:
– Смотри куда идешь, Паула.
– Мое имя Пенелопа, – внезапно слышится бравый голос. Она поднимает подбородок,
освобождая лицо от волос.
Словно Пен не сказала ни слова, противная девочка-подражатель с ухмылкой на лице
вешает сумку на спинку своего стула, и отворачивается, решая, что Пен не стоит ее
времени. Тщеславная и безжалостная, Пеппер относится так ко многим в нашем классе,
так что меня совсем не удивляет ее отношение к Пен.
– Так что ты там говорила про те дурацкие очки? – не так уж и тихо шепчет Пеппер своей
подруге, которая сидит рядом.
С высоко поднятой головой и расправив плечи, новая девочка занимает свое место рядом
со мной. Из своей сумки она достает ручку и записную книжку в желтой обложке и
начинает выводить что-то посередине. Класс продолжает занятие, а она начинает рисовать
звезды и смайлы на своих руках. Никто из нас и внимания не обращает, когда миссис
Алабастер переходит к учебному плану семестра.
– Я собираюсь стать художником, когда вырасту, – шепчет Пенелопа.
Она не поворачивает голову ко мне, когда разрисовывает кончики пальцев розовыми
сердечками, но я вижу, как ее глаза быстро поглядывают на меня из-под солнцезащитных
очков, которые она так и не сняла.
Я не знаю ее настолько, что бы сказать, что ее художества отстой, поэтому я просто
улыбаюсь и говорю:
– Это здорово.
«Пикассо» поворачивается на стуле. Темные стекла не полностью скрывают ее глаза, и я
различаю длинные ресницы, порхающие под очками.
– Если мы собираемся быть друзьями, сосед, то мы должны верить друг другу. Я не
художник, а из тебя врун тоже не выходит, – говорит она тихо. – Это был тест, и ты
провалился.
Мое сердце начинает учащаться, и ладони потеют. Правая
улыбку, и я ничего не могу поделать с этим.
– Я не хотел тебя расстраивать.
Пенелопа пожимает плечами. Она рисует на свободном месте между костяшками и
говорит:
– Это невозможно.
– Ты бесчувственная?
Новая девочка трясет головой.
– Только тогда, когда я невидимая.
После этого она ведет себя так, как будто это я невидимый, отворачивается и подпирает
рукой подбородок, перекидывая волосы таким образом, чтобы они служили стеной между
нами. Я пытаюсь отвлечься, пока Пен меня игнорирует, но это не помогает. Даже когда
Герб начинает шептать: «Пенелопа и Диллон сидели на дереве…», и я делаю вид, что его
не существует, пока он не тыкает мне карандашом сзади в шею.
Я разворачиваюсь на своем голубом пластиковом стуле и выхватываю карандаш у него из
рук. Желто-оранжевый карандаш летит через всю комнату, отскакивает, падает и катится
к новым ботинкам одного из учащихся.
– Дружище, это единственный карандаш, который у меня был, – Герберт, выглядящий
немного старше своих двенадцати, с темными кудрями на голове, опускает плечи и
вжимается в стул. – Я же просто шутил.
– Погоди, вот я встречусь с Матильдой, Герб. И ты пожалеешь, – говорю я, передавая ему
свой карандаш. Моя мама наполнила мой портфель столькими предметами, что мне
хватит на весь следующий год.
Мой лучший друг ухмыляется и пытается отмахнуться от меня, как будто он не
нервничает по поводу рыжеволосой девчонки, которая заливает его щеки краской того же
цвета, что у нее волосы. Мы несколько раз сталкивались с его пассией за это лето, потому
что все живем на одной улице, и он вел себя так, будто это не он держал ее руку в
последний учебный день седьмого класса, прежде чем ее мама не забрала ее на
потрепанном универсале.
– Я не понимаю, о ком ты говоришь, – говорит враль, вращая свой новый карандаш между
большими пальцами.
– Матильда Тип, – пищит Кайл достаточно громко, чтобы слышали другие, якобы
напоминая имя девочки, в которую Герберт влюбился, когда ему исполнилось
одиннадцать. – Ты держал ее за руку в прошлом году.
И снова, весь класс взрывается от смеха. В этот раз не из-за появления новенькой, а
Герберт любит внимание. Он принимает игру, кидая смятые шарики из бумаги в Кайла и
сочиняя на ходу о девчонках, которым он вскружил голову этим летом.
– Какая Матильда? – шутит он, пока миссис Алабастер не ударяет линейкой по своему