Путь истины. Дмитрий Донской
Шрифт:
– Милостивый государь, – отвечал Алексий, не повышая голоса, – с пастырским словом я обхожу многие города и сёла родной страны. Осмелюсь спросить – а чем вы занимались всё это время? Мне ведомо, из Киева вас прогнали… Всесвятейший синод, сей человек поставлен был митрополитом Литовским, но нарушил пределы своей митрополии и ходил в Киев, где его не приняли. Он именует себя митрополитом всея Руси, – сие нарушает соборное деяние прошлого лета месяца июня тридцатого дня…
Спустя неделю греки подтвердили прежние соборные деяния, – за Алексием закреплялась митрополия
3 февраля 1356 года. Москва. Кремль.
Тёмной ночью тысяцкий Алексей Петрович Босоволков вертался домой с пира княжьего, на котором стольники потчевали ставленым мёдом гостей званых. Захмелел тысяцкий, – теперь шёл, пошатываясь, и мечтал поскорее приютиться в избе на тёплой печи, – благо, идти было недалече: после пожара хоромы отстроил он себе в Кремле.
В это время на небе из-за туч появилась бледная луна, и в потоке тусклого света мелькнули тени… В очах боярина блеснул клинок, – тотчас адская боль пронзила грудь его. Тысяцкий схватился за рукоять сабли, но не смог извлечь её из ножен. Он силился что-то сказать, а из отверстых уст его хлынула кровь.
– Ты… – прохрипел тысяцкий, признав своего убийцу, и замертво пал на обледенелую мостовую.
Благовестили заутреню. Ключница с княжьего двора шла в церковь Успения Богородицы. Глядь – на площади лежит человек. Тогда она приблизилась и пронзительно вскричала:
– Убили! Алексея Петровича убили…
Окрест мёртвого тела тысяцкого вскоре собралась толпа. И люди по старому вечевому обычаю стали совет держать:
– Никак бояре расправились с христовеньким?
– Оне, оне, боле некому. Собаки, власть хватят всю себе имать!
– Может, лихие люди какие напали?
– Да где же сие видано, чтоб на площади Кремлёвской людей резали?! Чай, сторожа на стенах! Знать, свои порешили…
– Точно, рука боярская. Видать, Вельяминовы все не могут успокоиться!
Вскоре появились княжьи слуги и, растолкав людей в стороны, унесли тело Босоволкова.
Весть об убиении тысяцкого за считанные часы разлетелась по городу. Утром на торгу за Москвой-рекой купцы клич подняли:
– Народ православный, сей ночью бояре убили тысяцкого Алексея Петровича. В своём желании облегчить тяготы людям был он всем заступником великим! Теперича бояре власть приберут в свои руки, и придёт в наши дома разорение, – глад да нищета. Вспомните заветы пращуров. Всем же миром навалимся на своих обидчиков!
Вскоре забил колокол набатный. Горожане позабыли о торговых делах своих. Площадь загудела, словно встревоженный улей. Люди горланили всякое, но сходились в одном:
– Не попустим злу вершиться в граде нашем, – покараем душегубов!
На стихийном вече решили идти на боярские хоромы… Но народ на площади был неоднородным, – слуги боярские, пришедшие на торг по своей надобности, побежали и господ предупредили. Боярин Василий Васильевич схоронился за высокими стенами своего двора, и к князю в Кремль послал он гонца за подмогой. Дружинники боярские приготовились к обороне…
Мятежная толпа, тем временем,
Однако в бунтовщиков полетели стрелы со стен, где притаилась дружина боярская. Люди тотчас бросили бревно и кинулись наутёк. Вскоре подоспела княжья дружина. Всадники настигали посадских и рубили их на скаку…
Так, окончился мятеж на Москве в лето 6864 от сотворения мира. Вскоре Вельяминовы бежали из Москвы в Рязань…
Полгода спустя. Москва.
Пришёл на митрополичий двор посол из Орды от ханши Тайдулы, – занедужила царица, звала митрополита, дабы излечил её молитвой своей. Испугался владыка Алексий, но вида не показал и стал собираться в путь дальний. В тот же день в Успенском соборе отслужил он молебен о здравии Тайдулы: говорят, во время произнесения ектении вдруг сама собой зажглась свеча у гроба святителя Петра…
Алексий велел свечу ту раздробить на части и раздать людям, которые пришли на богослужение, а из одной части изготовить меньшую свечу. Её он взял с собою в Орду…
В степной ставке хана.
Джанибек воротился с победой из Тебриза, оставив там наместником своего старшего сына Бердибека. Но омрачена была радость его известием о болезни матери (к старости всемогущая царица ослабла глазами).
Теперь сын посетил больную мать, но она не узрела его. Возлежала ханша в веже своей на лебяжьей постели.
– Словно пеленой застланы очи мои, тьма скрыла лик твой от меня, – жаловалась Тайдула сыну. – Приходил шаман, бил в бубны, к духам взывал; потом мула читал молитвы подле меня, а еще знахарка поила меня настоем степных трав. Не помогли они. Но есть надежда, мальчик мой. Давеча видела я сон, – будто русский поп в золочёных ризах исцелил меня…
– О ком ты глаголешь, матушка? – удивился Джанибек.
– О митрополите Алексии, – отвечала Тайдула. – Несколько лет тому назад держал он путь в Константинополь: не было тогда тебя в Сарае, и моим именем выписали ему грамоту проезжую. Сказывают о нем, что зело благочестив, – Бог таких любит и внемлет их молитвам!
– Коли желаешь, матушка, повелю ему прибыть сюда.
– Я уже отправила гонца в Москву, Джанибек…
Тяжко было митрополиту Алексию идти в Орду, – разумел он: коли не излечить царицу, живым не воротиться на Русь! Сидя на возу, владыка непрестанно мыслью обращался к Богу в ектении о здравии для Тайдулы: молитва, что от чистого сердца исходит, достигает Господа прежде всего!
Путь пролегал через бескрайние цветущие поля, утопающие в солнечных лучах. Слабый ветерок веял свежестью и прохладой. Владыка Алексий вдохнул опьяняющего воздуха в грудь, и немного отлегло у него от сердца. Но что там вдали? Тревога вновь легла на бледное чело митрополита. Впереди появилось облако пыли, а вскоре показались всадники.
– Что за люди? – прокричал по-кыпчакски подъехавший татарин.
– Из Руси путь держим к великой хатун Тайдуле, – отвечал посол ханский. И тогда конный разъезд татарский сопроводил Алексия и спутников его в становище.