Путь к океану (сборник)

Тренев Виталий Константинович

Ермаков сидел в тени амбара, побледнев от по­тери крови, заткнув рану обрывком рубахи. Черные волосы свалились на лоб, покрытый бисеринками пота.

– Надо обвязать меня кругом, – оказал он Маметкулу. – Рана сквозная. Здесь затыкаю, а кровь там, по спине бежит.

– Молчи, Иваныч, сделаем все, что надо.

– Рана навылет, не трудная, кровищи только мно­го ушло.

Маметкул и Петров сняли с Ермакова рубаху и занялись перевязкой.

– Ты, Финогеша, беги в деревню, – сказал Ма­меткул трубачу. – Попроси Густа, чтобы он пришел с матушкой

своей. Она лечить умеет мало-мало. А ты, Семенов, подымись на мыс и следи за фрегатом. Мо­жет, они еще чего против нас затеят.

Ермакова, перевязав, положили поудобнее, и все присели подле раненого.

– Ребята, – испуганно сказал Пупков. – А вдруг да мы над нашими российскими офицерами такое своевольство учинили, а они доподлинно за пушками присланы? Пропали наши головушки!

– Ну и видно дурня, – сердито возразил Нефе­дов. – Нешто так бы сразу и стали в нас стрелять, ко­ли бы это были наши российские офицеры? Они бы, конешное дело, по зубам съездили, тотчас караул бы с фрегата вызвали и нас в кандалы и под военный суд... А эти, вишь ты, сразу за пистолет да за ножи – бить насмерть. Да и матросы у них разве наши?

– Твоя правда, Нефедыч, – скороговоркою про­говорил Маметкул. – Это нас собака капитан продал шведу. Не иначе, как у нашей державы нынче опять со шведом неустойка.

– Нет, – вмешался Петров, – ежели бы у нас со шведом война была, то от нас так бы легко не отсту­пились. Что такое семь душ против целого фрегата? Свезли бы на берег пару пушек, разбили бы наш ре­дут и передушили бы нас, как цыплят. Нет, этот кри­воглазый, видно, капер какой или контрабандист. Думал с налету нас врасплох захватить, а не вышло, он и оставил дело.

– Правильно, Петров, – слабым голосом поддер­жал Ермаков отважного марсового. – Конечно, будь бы война, так легко бы нам не отбиться.

Вскоре прибежал Семенов с радостной вестью, что фрегат снимается и уходит в море. А затем пришел Густ и с ним еще несколько рыбаков.

Финюгеша встретил их на пути. Услыхав стрельбу, они оставили свою работу и пошли узнать, что де­лается у их друзей на мысе Люзе. Узнав о проис­шествии, рыбаки, удивляясь, покачивали головами.

– Счастливо опошлось, – сказал Густ. – Мокло пыть куже.

Старушка, мать Густа, приехала на таратайке с целым запасом целебных трав, бинтов и примочек. Осмотрев Ермакова, она подтвердила его мнение о том, что рана не опасна. Пуля прошла, не задев ни одного важного органа.

– Мать коворит, – перевел Густ, – что молотец путет стороф через тве нетели.

На вершине мыса непрерывно дежурил кто-нибудь из гарнизона редута, следя за фрегатом. Но судно, пользуясь поднявшимся ветерком, быстро уходило на северо-запад и скоро скрылось за горизонтом.

Однако матросы да рыбаки, пришедшие из деревни, считали, что опасность не миновала. Еще некото­рое время нужно было быть начеку. Штроле мог еще раз попытаться овладеть пушками.

К счастью, наступали белые ночи, и опасность внезапного нападения во мраке исключалась. Но все же матросы решили, кроме обычного караульного поста у флага, поставить еще одного часового на вершине мы­са, откуда хорошо было наблюдать за морем и за по­бережьем чуть ли не всего острова Гоольс.

Между тем «Реизенде Тобиас» пенил море далеко от острова Гоольс. В капитанской рубке, голый до пояса, сидел Штроле. Левое плечо у него вспухло, и подлекарь делал ему холодные примочки.

Князь, понурясь, стоял подле двери. Ураган брани, попреков и угроз бушевал над головой князя, пока шлюпки везли на фрегат незадачливых вояк. Но вскоре Штроле отошел. Его темной и свирепой натуре не чуждо было чувство справедливости. Он понял, что виноват во всем не менее князя. И сейчас он сменил яростную брань на едкие насмешки над проницатель­ностью, умом и отвагою Борода-Капустина.

Князь стоял, трепеща за свою участь. Что теперь сделает с ним расходившийся пират? Ему ничего не стоит просто вышвырнуть его за борт.

Но беспокойство князя было напрасным. Штроле не собирался расставаться с Борода-Капустиным. Он понимал, что после всего случившегося, после того, как русские матросы убедились в измене своего капитана, тому нет возврата в отечество. Сейчас Штро­ле был единственной надеждой и опорой князя, и тот будет служить ему с верностью преданного пса, а в таких людях пират нуждался. Вдоволь поиздевавшись над трепещущим изменником, Штроле милостиво простил его и успокоил насчет дальнейшей участи: князь остается на фрегате в прежней должности, но о паях, конечно, теперь не могло быть и речи. Да и жалованья князю придется получать в четыре раза меньше, чем было условленно. Впоследствии, если он заслу­жит... ну, там будет видно.

С облегчением услышал князь этот приговор. Бог с ним, и с жалованьем. Была бы шкура цела.

10. ВОЗВРАЩЕНИЕ ГВОЗДЕВА

Дни после кораблекрушения, прошедшие в непре­рывных и небесплодных трудах, оставили в душе мич­мана прочное сознание, что он и его матросы сделали все, что было в их силах, и достойно выполнили свой долг.

Но чем дальше оставался остров Гоольс, тем тре­вожнее становилось мичману. Плохо, очень плохо начиналась его морская служба. Вместо дальних пла­ваний в неведомые страны, вместо подвигов в мор­ских боях – нелепая гибель судна на песчаных отме­лях. Вместо орденов и отличий мичмана ожидал стро­гий и безжалостный военный суд.

Но вот неказистое черное суденышко вошло в Ревельский порт и пришвартовалось к одному из таких же суденышек, десятками наполнявших каботажную гавань.

Переходя с судна на судно, таща на плечах скуд­ные пожитки, выбрались наконец оборванные матросы «Принцессы Анны» на каменную набережную. Мич­ман и один из матросов под руки вели еще слабого, исхудавшего капитана. Зеваки сейчас же окружили группу, сразу признав в них потерпевших крушение.

Не глядя по сторонам, сгорая от стыда, построил Гвоздев своих далеко не щеголеватых матросов и, наняв для князя извозчика, пошел впереди отряда, направляясь к адмиралтейской конторе.