Путь к океану (сборник)
Шрифт:
Кочерма была наводнена русскими моряками. Турки сдались. Гребцы-казаки, оставив весла, рассыпались по всем закоулкам судна. Они отбили крышки люков, закрывающих трюм, и оттуда на палубу, звеня цепями, крича и ликуя, вырвалась толпа оборванных изможденных людей.
Оказалось, что кочерма, принадлежавшая работорговцу Кафару-Али – тому бородатому турку, который упал на колени перед Гвоздевым, – пробиралась из Козлова (Евпатории) в Варну.
Русские отряды генерала Ласси, ворвавшись в Крым, недавно разбили ханские войска под Карасу-базаром, и татары, опасаясь, что русские двинутся на Козлов, отдавали «ясырь»[115] и
Оказалось, русские моряки освободили более ста пятидесяти человек самых разных национальностей. В двух крошечных каютах, запертых на замок, нашли нескольких женщин, которые предназначались для константинопольских сералей и, как товар более ценный, содержались в лучших условиях. Здесь-то и познакомился Гвоздев со своей будущей женой. Среди этих пленниц оказалась панна Марыся Завадовская, а в переполненном трюме сидел ее брат-погодок. Они захвачены были шайкой конных татар, разгромивших имение их родителей на Волыни около года тому назад.
По возвращении в Очаков Гвоздев сдал пленных турок куда следовало, а освобожденные невольники были заново экипированы за счет добычи, взятой в Очакове. Часть из них поступила в армию (брат панны Марыси, восемнадцатилетний Ендрусь, пошел в гусарский полк), а прочие на той же скампавее были отправлены вверх по Днепру, на родину. Гвоздев и панна Марыся полюбили друг друга, и вскоре, когда флот стал на зимнюю стоянку, состоялась свадьба. Брак был на редкость счастливым и удачным. Молодые супруги горячо любили друг друга, и время не ослабляло силы их чувства.
Весною 1740 года Гвоздев вернулся в Балтийский флот. Теперь это был не юный мичман, впервые столкнувшийся со всей суровостью морской службы, а боевой и заслуженный лейтенант.
Прибыв в Петербург, Аникита Тимофеевич вместе со своей миловидною женою осматривал столицу, удивляясь переменам, которые произошли в городе за время его отсутствия. Панна Марыся восхищалась новыми дворцами вельмож, высившимися на берегах каналов, и с подобающей в таком важном деле серьезностью изучала туалеты придворных модниц на прогулках в Летнем саду.
Но отнюдь не с меньшим интересом рассматривала она военные суда, стоящие на Неве. Она торопила Гвоздева, упрашивая отвезти ее скорее в Кронштадт. Ей не терпелось увидеть настоящие боевые корабли, военную гавань, порт – места, где протекала юность ее обожаемого мужа, где обучался он морскому делу и приобрел опыт и познания, благодаря которым панна Марыся, ее брат и десятки других несчастных пленников спасены были от страшной участи.
Гвоздев не один раз подробно рассказывал жене о крушении «Принцессы Анны». Несмотря на множество приключений и опасностей, испытанных им в последующие годы, это первое суровое испытание оставило глубокий след в его душе. С уважением и любовью вспоминал он Капитона Иванова, Ермакова, Петрова и других товарищей по несчастью, которые научили его понимать и высоко ценить русского матроса.
У панны Марыси было живое воображение, и она ярко представляла себе все пережитое мичманом. Но отношение Гвоздева к своим матросам ее удивляло. Всем воспитанием своим она приучена была свысока относиться к подлому народу[117], и ей казалось, что матросы с «Принцессы Анны» были, наверное, какими-то особенными людьми. Ей очень хотелось посмотреть на них, и она просила Гвоздева разыскать Ермакова и других, когда они будут в Кронштадте.
– А что же, Машенька, – улыбаясь, спросил Гвоздев (он называл свою жену русским именем), – может, и князя Борода-Капустина тебе сыскать? Может, сия персона тебе тоже любопытна?
– Нет, – сердито отвечала панна Марыся, – ни за что не хочу видеть этого вора и труса!
Панна Марыся, обычно признававшая авторитет мужа, в этом случае упорно стояла на том, что нельзя было отпускать князя безнаказанным. И Гвоздев иногда нарочно поддразнивал жену. Ее непреклонность забавляла его.
Гвоздев и сам хотел повидаться со своими товарищами по несчастью и узнать, как провели они зиму на острове. Придя в адмиралтейств-коллегию справиться, не состоялось ли его назначение на какое-нибудь судно, лейтенант попросил знакомого повытчика[118] помочь ему отыскать матросов, служивших на «Принцессе Анне».
– Полагать должно, – сказал Гвоздев, – что это легче всего сделать, если сыскать, когда доставлено было в Кронштадт или Ревель имущество бригантины, которое оставалось на острове Гоольс.
Повытчик, тучный, краснолицый человек, посмотрел на Гвоздева, сдвинул набок парик, осыпанный мукою вместо пудры, и недоуменно почесал себе висок.
– Чего, чего? – сказал он. – Это какое же такое имущество?
Повытчик был в своем деле большой дока, и возвращение в казну спасенного груза не могло бы остаться ему неизвестным. Гвоздев пояснил, когда и при каких обстоятельствах были оставлены на острове Гоольс несколько десятков пушек и другой ценный и важный груз, и добавил, что все это, вероятно, должно было вернуться обратно в магазины Кронштадта лет пять-шесть тому назад
– Чего-то ты, сударь мой, не то говоришь, – покачав головою, сказал повытчик. – О крушении бригантины знаю, о суде над вами знаю, а об имуществе, ей-ей, ничего не знаю. Сие меня немало удивляет... Поведай, сударь, подробнее.
Повытчик чрезвычайно заинтересовался всеми обстоятельствами дела: он быстро смекнул, что если груз, и вправду, позабыт на далеком и уединенном острове, то, разыскав концы и напомнив об этом начальству, можно получить поощрение и выдвинуться по службе.
Ничего не сообщив Гвоздеву о возникших у него соображениях, повытчик сказал, что его просьбу он выполнит и матросов разыщет, а также соберет все сведения о спасенном имуществе и сообщит ему дня через три-четыре.
Когда в назначенное время Гвоздев явился, повытчик встретил его с необычайной приветливостью.
– Ну вот, сударь мой, – сказал он улыбаясь, – вот тебе и назначение! Будешь доволен. Получай под свою команду гукор «Кроншлот» и отправляйся на нем на остров Гоольс за своими матросишками.
– Шутить изволите, Иван Кузьмич, – недоверчиво улыбнулся Гвоздев. – Как это так на остров Гоольс?
– А вот так-с! – весело отвечал повытчик и сдвинул парик на затылок, как шапку. – Так вот, голубчик: позабыли твоих матросов вместе с пушками, да и не вспоминали поболе семи лет. Вот и плыви за ними, коли они еще не разбежались и пушек не продали.