Путь к перевалу
Шрифт:
— Разобраться-то разобрался… Но сейчас у меня к вам совсем другое дело, Юрий Дмитриевич. Несчастье в группе. Студента у нас арестовали. А он почти не виноват… То есть, виноват, конечно. Но если разобраться, нельзя его в этом винить…
— Постойте! Виноват — не виноват… Кто? В чем? Садитесь и расскажите по порядку.
Саша сел на стул и передал Воронову все, что узнал от Краева о его злоключениях. Воронов с минуту молчал, постукивая пальцами по столу. Потом опросил:
— А почему вы пришли с этим ко мне, Степанов?
— К кому же еще?
— Ну, хотя бы к вашему руководителю…
— К Петру Ильичу? — воскликнул Саша.
— Конечно… Да, кстати, Слава, где сейчас Ларин?
— В препараторской, наверное.
— Попросите его сюда.
Вскоре Петр Ильич был в кабинете.
— Присаживайтесь, Петр Ильич, — сказал Воронов, — Тут вот такое дело… Вы слышали о Краеве?
— Не говорите, Юрий Дмитриевич! Кто бы мог подумать…
— Но вы знаете суть дела?
— Тривиальнейшая история. Парень ворует не первый год.
Воронов остановил его коротким жестом:
— Подождите, Петр Ильич, а вы достаточно хорошо представляете себе этого студента?
— Конечно. В колхозе он грубил, дрался.
На этот раз Саша не выдержал.
— Неверно! — сказал он, вскакивая с места. — В колхозе Краев не дрался, он только стукнул раз Джепаридзе, и то за дело. Пусть не оставляет картошку в поле. За такую работу и я бы стукнул…
— Это еще ничего не значит, — перебил Петр Ильич. — «И я бы стукнул…» Нашли способ наводить порядок! Да если бы все так рассуждали…
— Подождите, Петр Ильич, — остановил его Воронов. — Вам не кажется все же странным, что человек, который «не первый год ворует», вступился в драку за колхозное добро?
— Но это мелкий штрих, Юрий Дмитриевич. А сколько раз он грубил и говорил непристойности всем нам! И на работе, и вообще…
— На работе он грубил только бездельникам и белоручкам, — снова начал Саша. Но Ларин поднялся:
— Юрий Дмитриевич, я не могу разговаривать в подобном тоне. С какой стати студенты…
— Действительно… Вы можете идти, Петр Ильич, — холодно ответил Воронов.
— Н-да, история… — протянул Стенин, выслушав Воронова. — Что же ты предлагаешь, Юрий Дмитриевич?
— Мы должны поручиться за Краева и сделать все возможное, чтобы он остался в университете.
— Не подведет?
Воронов ответил не сразу. Он прошелся по кабинету из угла в угол и медленно опустился на диван.
— Я думаю сейчас о другом, Алексей Константинович. Помнишь сорок пятый, когда мы так же вот начинали на первом курсе? На фронте, конечно, всякое бывало, но что такое карточки, мы узнали тогда впервые.
— Да, нелегко было на студенческих четырехстах граммах.
— Немудрено, что не все такое выдерживали. Ушел Костя. Ушел Федя Снегирев. Помнишь? Какой бы ученый вышел! А здоровьем слабоват, — о том, чтобы на пристань с нами идти, нечего было и думать. Сколько раз обращался к Бенецианову с просьбой подыскать какую-нибудь работу в университете, но тот и разговаривать не захотел. Ушел парень с факультета. Никто не поддержал…
— Бенецианов и Чепков поддержат! Мало из-за них потерял факультет? Одна история с Гореловым чего стоит.
— С Гореловым?
— Ну да! Разве забыл? Это уже на четвертом курсе было. Ты тогда все на физмате пропадал. А мы с Гореловым по профсоюзной линии парились. Он был председатель бюро, я — его заместитель.
— А-а-а! Припоминаю. Что-то там с похоронами получилось…
— Вот-вот! Умер в том году старый служитель, дядя Вася. Мы его и не знали совсем, он при нас уже на пенсии был… А похороны, известное дело, профбюро организует. Бегали мы в тот день с Ильей с утра: машину доставали, красный материал, цветы… Короче, когда подъехали к факультету, было уже два часа. Навстречу нам Чепков — и ну кричать на Горелова: «Это почему, — говорит, — на гражданской панихиде не видно студентов? Почему не организовали как следует?» Илья отвечает, что, мол, так и так, с машиной провозились… А Чепков:
«Имейте в виду, когда вы умрете, мы вас так же хоронить будем!» У Горелова, понятно, всякое терпенье лопнуло. «Я, — говорит, — все-таки надеюсь, Иван Яковлевич, не вам придется хоронить меня, а скорее — наоборот…» Чепков сначала позеленел. Потом покраснел. «Хорошо, — говорит. — Я вам этого не забуду!» И не забыл ведь. Придрался к пустяку — исключили Горелова. Как мы ни старались отстоять, ничего не вышло. Времена-то, знаешь, какие были…
— Ну, а теперь? Тоже наплюем на судьбу студента?
— Нет, Юрий. Только я сам все проверю… А ты, оказывается, дипломат!.. — Стенин рассмеялся и хлопнул Воронова по плечу. — Эка ведь откуда зашел!
— Да, не грех и вспомнить иногда студенческие годы. Чтобы не стать толстокожим.
— Это верно. Только и за молодежью нужен глаз. Хотя бы в этой вот истории… Проморгали комсомольцы. Впрочем, секретарь у них неудачный…
— Герасимов?
— Да… Пора бы уже переизбрать его. И кандидатура есть подходящая — Бардин.
— Аспирант Бардин?!
— А что?
— Стоит ли отвлекать его от научной работы? Светлая голова.
— Тут и нужна светлая голова. А научной работе это не помешает. Поможем!
— Ну, смотри… С математикой ему много придется повозиться. Кстати, как с Цоем? Решили что-нибудь?
— Говорил я с проректором. Они рассмотрели стенограммы его лекций, — видимо, дадут нам другого преподавателя. Да, вот что я забыл сказать. Еще одна неприятность на факультете. И тоже на первом курсе…
— Что такое?
— Как раз Бардин и сообщил об этом. Понимаешь, группа молодых людей, среди которых оказались и наши студенты, образовали нечто вроде притона.