Путь ко спасению
Шрифт:
— Гляди-ка, дядя Тор, — Шуйга расплылся от внезапной удачи — или неудачи.
Группу иностранных туристов, направлявшуюся на экскурсию, трудно было перепутать со столичными паломниками: бравые пенсионерки в спортивных штанах и кроссовках, их моложавые мужья, настороженно озиравшиеся по сторонам с улыбками… Шуйга опытным глазом сразу вычленил групповода от отечественной турфирмы и старшего по группе от иностранной.
— Не обратиться ли нам за помощью к западной демократии? — он подмигнул Десницкому и направился к старшему из иностранцев.
Пока пенсионерки весело примеряли юбки и платки, выложенные для общего пользования, Шуйга легко договорился со шведским туристом — тот не взял предложенных денег и понимающе
Шведки фотографировались в клоунских нарядах, необходимых для входа на территорию мужского монастыря, их мужья снова улыбались и снова озирались по сторонам — их, наверное, тоже инструктировали об опасности оскорбления чувств верующих. Проходя через ворота, некоторые пытались перекреститься: выходило это примерно так же, как попытки иностранцев запомнить и произнести вслух простейшие матерные слова.
Экскурсия была на английском — экскурсоводов со знанием шведского монастырь не держал. Вела ее девочка-студентка, настолько искренняя в своих заблуждениях, что лучше бы Шуйге не понимать, какую чушь она несла о летающих иконах и вещих снах. Интуристы, впрочем, принимали ее слова без критики. Жертвовали прижимистые шведы отменно — наверное, от страха оскорбить русских верующих. И, запущенные в сувенирную лавку, опять не скупились. Экзотический аттракцион — поставить свечу в православном храме — вызвал у них небывалый энтузиазм, каждый купил по самой толстой свечке. Десницкому тоже пришлось раскошелиться. Чудотворные мощи произвели впечатление в основном на женщин, они многократно переспрашивали, какие слова требуется произносить, лобызая раку, и правда ли, что от всех болезней помогают одинаковые слова. На это им предложили заплатить за упоминание их имен в молитвах монахов — и они с радостью заплатили. Торговля верой шла с большим успехом, несмотря на то, что эта клоунада оскорбила и неверующего Шуйгу. Нет, шведов он не осуждал — они, как малые дети, искренне радовались новым впечатлениям и никого обидеть не хотели.
Приближался гвоздь программы — десять минут на настоящей православной литургии, — и Шуйга почему-то занервничал. С тех пор, как Десницкий сказал об одном из Девяти, ему все время казалось, что в спину кто-то смотрит (верней, целится).
Нет, вряд ли скопец мог петь таким густым басом — Десницкий был прав, отбросив эту версию. Столичный поп с черной бородой и в золотом сарафане смотрелся солидно, именно поэтому Шуйга едва сдержал смех, совершенно тут неуместный, — стоило только подумать, что взрослый человек разыгрывает это представление на полном серьезе.
Шведов с зажженными свечками в руках культурно провели в передние ряды богомольцев. Шуйга вперед не рвался, тихонько спрятался за широкой спиной Десницкого. Однако как ни старались шведы держаться друг друга, через минуту или две оказались рассеянными и поодиночке стиснутыми со всех сторон православными верующими. Десницкого тоже оттеснили от Шуйги — или он сам перешел на другое место? Туда, откуда мог хорошо разглядеть брата Павла, разодетого в блестящее платьице, — тот на пару с другим таким же пацаном уныло стоял поодаль от архиерея и держал массивный подсвечник.
Шуйга так и не узнал, что же собирался предпринять Десницкий, — вряд ли он ожидал каких-то действий от брата Павла. Тот квело обозревал присутствующих: ему было скучно и наверняка тяжело держать подсвечник. Как вдруг лицо его осветилось, кислая мина растворилась в неимоверно радостной и удивленной улыбке — он увидел Десницкого. С секунду или две гаденыш моргал и глотал слюну, а потом подсвечник с грохотом вывалился у него из рук и брат Павел — сама непосредственность! — звонко вскрикнул, перекрывая бас архиерея:
— Дядя Тор!
И было в этом крике невозможное счастье, кощунственное, неуместное и непристойное
— Я знал, что ты за мной вернешься! Я знал!
И когда это дядя Тор успел так полюбиться сиротке?
Сначала Шуйга решил, что Десницкий, как и все вокруг, обалдел от неожиданности: такое же лицо у него было, когда он услышал про ловца человеков Андрея Первозванного, — неподвижное и бледно-зеленое. А через секунду в углу приоткрытого рта появилась пенистая струйка крови, и Десницкий начал оседать на пол. Крик брата Павла снова взметнулся под купол с нарисованным небом, но теперь исключительная акустика многократно усилила отчаянье — нечеловеческое, способное разорвать сердце даже их глухому и слепому божеству. Он падал вместе с Десницким, и Шуйга подумал, что пацан вцепился в стоявшего позади человека, чтобы удержаться на ногах. Он рычал, как звереныш, не смешно, по-настоящему страшно… Человек оттолкнул его от себя, не рассчитав силу, — брат Павел навзничь отлетел назад, и стук, с которым его голова ударилась о каменный пол, показался неправдоподобно громким. Человек, которого он хотел задержать, через секунду растворился в толпе, будто его и не было.
Еще одну секунду длилось полное безмолвие, только свечки потрескивали. Если бы не эта секунда, Шуйге не удалось бы пробиться вперед. Потом рядом с упавшим Десницким раздался женский вопль, совсем не театральный и не заполошный, а некрасивый, хриплый и честный. Толпа отхлынула волной, и после этого заполошных криков с лихвой хватало.
Тот человек не собирался убивать брата Павла, он просто хотел незаметно исчезнуть. Скорей всего, он его не убил. Шуйга подумал об этом походя, лишь скользнув взглядом по задравшемуся платьицу сиротки, раскинувшему руки на каменном полу, — над ним уже склонился столичный поп. И кто-то из одетых в золотые сарафаны хотел нагнуться к Десницкому, но Шуйга подошел к ним вплотную, стиснув кулаки, — он не отдавал себе отчета в том, насколько смешон и жалок в этой горделивой позе со своими голыми руками, он думал, что если Десницкий жив, то эти твари его добьют. Они попятились, испугались чего-то, и не смирение было на их лицах, и даже не сожаление, а только страх.
Он вычислил одного из Девяти сразу — хватило короткого взгляда. Такие люди чем-то отличаются от большинства. Наверное, змеиными глазами: холодными, неподвижными, работающими только на вход и никогда — на выход. Нет, он не был похож на мертвого древнего короля, и Шуйга машинально дал ему другую кличку: Афраний.
Десницкий лежал на боку, и рукоять ножа торчала где-то около левой лопатки, но очевидно выше сердца — или Шуйге очень хотелось, чтобы выше… И кровь текла на пол, а значит, сердце билось — или Шуйге хотелось думать, что оно бьется? Он не знал, можно ли вытащить нож, не умел остановить кровь, не вынув ножа, и вообще, ему говорили, что трогать потерпевшего нельзя. Секунды медленно текли мимо, от собственной беспомощности хотелось кричать, а в голове стучало: «А у хранителей святыни палец пляшет на курке»… Не к добру ему вспомнилась эта песня, хотя во времена БГ у святыни были другие хранители…
У него хватало времени, чтобы смотреть по сторонам и думать — минут пять или даже больше. До появления «скорой», а она, понятно, не задержалась по такому православному вызову. Архиерей был не так спокоен, как его Афраний, но не причитал и за голову не хватался, лишь поглядывал на Шуйгу с неприкрытой ненавистью, а на Афрания — с досадой. Наверное, они хотели без шума. В церкви людям часто становится плохо, это стараются игнорировать, будто в обмороке есть что-то постыдное. Если бы не вопли брата Павла, никакой паники не случилось бы, никто бы просто не заметил…