Путь Крови
Шрифт:
Подсматривай, не подсматривай, а всё равно не понять, что я не дремлю, а занимаюсь сгущением, улучшением и возжиганием ихора.
Клятый жар, что же ты никак не можешь поджечь ни одну каплю ихора?
Кто там из Предков отвечал за огонь? Предок Эскара? Может, у меня в крови чуток маловато её ихора? Перестарался, расщепляя ихор королевского рода?
Мысли не мешали мне заниматься делом.
Ухватить сгусток жара души от сердца, провести его к ближайшей капле ихора, влить в неё, заставляя уголёк ихора налиться ярко-алым, представить, как этот уголёк вспыхивает ласковым, безвредным жаром, точно таким, какой клубится вокруг сердца.
Ничего.
Ничего в сотый раз? Двухсотый? Трёхсотый?
Давно сбился со счёта, ещё на третий день. Но сотый я точно сделал ещё во второй день. Ариос всё продолжал подглядывать и докладывать:
— Закрыл глазок, двинулся к камере Кровавого.
…
— Идёт обратно.
…
— Закрыл решётку прохода, болтает на посту с напарником.
— Господин.
А вот это голос не Ариоса, а Молака. Чего ему?
Я приоткрыл один глаз. Молак висел прямо передо мной. Удобно. Даже шевелиться господину не нужно, чтобы увидеть своих слуг.
— Господин. Мы тут посоветовались с Ирало и Ариосом, решили, что нам нужно как-то облегчить вам жизнь. Тех простых жестов, что вы применяете, явно не хватает, чтобы мы вас понимали, чтобы вы могли спокойно и, не опасаясь раскрыть себя, отдавать нам приказы.
Это было интересно, и я открыл и второй глаз, бросив на половине пути жар души. Он и сам вернётся к сердцу, вольётся в общий клубок.
— Мы решили замаскировать жесты под то, что вы и так каждый день делаете — под печати.
Ирал, который висел сбоку, там, где и стоял бы живой слуга, поправил:
— Вернее, под разминку и тренировку печатей. У Закия они просто номерные для каждого упражнения, мы же дадим им значение, смысл. Некоторым даже назначим буквы, чтобы вы могли отдать любой, самый сложный приказ.
Я и вовсе сел на кровати, с любопытством потребовал:
— Ну-ка, покажи.
Ирал тут же отплыл назад, остановился только в двух шагах от меня и на правой руке сложил печать, огласив, как я понимаю, её смысл:
— Есть ли свидетели?
Ну, это спорный жест, тот, которым я пользовался до этого, мне казался гораздо более естественным. Но и отрицать справедливость замечания Ирала я не стал. Всё верно — я сейчас постоянно разминал руки и тренировал печати. И не только я.
Здесь скорее нужно беспокоиться, чтобы тени поняли верно — это не тренировка, а приказ. Но так ли уж часто я начинаю разминку пальцев сразу с семнадцатой печати?
Поэтому я поднял руку и сложил пальцы так, как показывал Ирал, принимая его правила.
Он тут же крутнул кистью, не меняя печати, и сообщил:
— Осмотреться.
А вот это вполне удобно. Два близких смысла на одном, в общем-то, жесте, а размять запястье вполне обычное дело, даже с печатью. Ирал проследил, как я повторил жест и перешёл к следующему:
— Проследить…
Знаков было много, но чем дальше, тем интересней было их запоминать, уже представляя, как и где я буду их использовать.
—…Слушать разговоры этого человека, — заметив мой взгляд, Ирал пожал плечами. — На самом деле может быть удобно, господин. Не здесь, где людей мало, а в оживлённом месте. Вас может заинтересовать купец, идар или стражник. Один жест и к вечеру вы будете знать обо всех, с кем встречался нужный вам человек. Ну, — Ирал развёл руками, — на сегодня довольно.
Я напомнил:
— Алфавит.
Он возразил:
— Господин, сегодня я уже передал вам дост… много знаков, я бы советовал отложить остальное на следующий урок, уложить в памяти сначала основные жесты, а сейчас заняться ихором.
Я помедлил, а затем покачал головой:
— Не хочу, — раньше, чем Ирал успел что-то сказать, я припечатал. — Не вижу смысла.
Ирал переглянулся с Молаком и явно уступил ему право говорить.
— Господин, мы понимаем, что однообразие будней в этой камере изматывает вас, но десятица не бесконечна, а другого такого случая посвятить себя целиком этой тренировке вам представится нескоро.
— Она бессмысленна, — с усмешкой заявил я.
Молак дрогнул и шагнул вперёд, на самом деле даже не коснувшись пола, а скользнув в пальце над ним. Тень всё же. Все эти их ужимки, которыми они обзавелись, когда стали плотней и более детальными, лишь наносное, дань прошлому. Если уж Молак беспокоится, как измотали меня эти семь или сколько там дней в тюрьме, то мне стоит беспокоиться, как измотали их эти годы бесплотности и невозможности даже говорить.
Или не стоит беспокоиться? Они ведь тени, а не живые люди. Могут ли они озлобиться или сойти с ума?
— Господин, скоро ужин, а значит, скоро истечёт и этот день. Давайте вы отдохнёте сегодня, а завтра, со свежими силами…
Видимо, моя кривая ухмылка была ну очень выразительно, раз Молак замолчал. Наверное, я сам сейчас выглядел слегка сумасшедшим. Помедлив, я всё же объяснился:
— Вы уверяли меня, что я вот-вот получу эту силу, вот-вот разожгу ихор в крови. Вы уверяли меня в этом снова и снова.
У Молака чуть дёрнулась щека, а Ирал за его спиной опустил взгляд в пол. Ну да, именно они попеременно уверяли меня в этом, иногда, правда, проговариваясь, что это долгий путь. Но на самом деле вся сложность совсем в другом.
— Господин…
Я вскинул руку в новом выученном жесте.
Молчать.
Молак его узнал. Отлично. Даже не ожидал.
В тишине заговорил я:
— Все эти ваши рассказы об опыте других Оскуридо устарели на тысячу лет. Сначала вы говорили, что мне хватит нескольких чаш состава, но я выдул целый кувшин. Затем вы говорили, что осталось немного, чуть-чуть, буквально три или четыре объёма жара души. Я сливаю его почти десятицу и что? — я снова развёл руками. — Ничего. Ни-че-го. Вам пора признать очевидное — это всё бесполезно.