Путь летчика
Шрифт:
– Товарищ командир перелета!-неожиданно обратились ко мне бортмеханики.
– Что мы будем делать? Здесь нет горючего.
– Как нет? Мне сообщили, что бензин для нас приготовлен.
– Бензин есть, но он такой грязный, что на нем и дизель работать не будет.
Достать горючее было негде; оставался один выход: профильтровать грязный бензин не через одну замшу, как это делается обычно, а через две.
В помощь нам дали молодых коряков. К утру бензин был тщательно профильтрован, машины заправлены, но о вылете не могло быть и речи. Разыгралась такая пурга, что ходить без камлеек [3] стало невозможно: в мех набивался снег, и кухлянка превращалась в тяжелый белый войлок.
3
Камлейка– ситцевый плащ с капюшоном. Надевается поверх меховой одежды, чтобы в мех не набивался снег.
Вечер мы провели в кругу корякской молодежи. После моего рассказа о спасении челюскинцев развернулась беседа. Один комсомолец рассказал нам о том, как здесь жили раньше и как живут теперь, при советской власти.
– Много корякской молодежи, - говорил он, - уехало на материк. Получив знания, они вернутся сюда, на Север, приедут помогать нам…
После беседы молодежь начала танцевать свой национальный танец; в нем нарушены все привычные нам танцевальные традиции. В любом нашем танце движутся ноги, все остальные части тела только помогают им. У коряков, наоборот, движутся корпус, руки, а ноги остаются неподвижными. В такт музыке коряки делают резкие движения корпусом и изгибаются так, что туловище становится параллельно полу.
В заключение нам показали пьесу, написанную местными комсомольцами. Как приятно было ее смотреть! В этом маленьком факте, как в зеркале, отражалось то, что обрел корякский народ при советской власти, - стремление к культуре, стремление к жизни, достойной человека.
Двадцать шестого марта мы полетели дальше. Решили лететь вдоль реки Пенжино, с тем чтобы, миновав реку Майн, выйти на Красное озеро, а затем по реке Анадырь дойти до цели. Но уже в самом начале полета мы убедились, что нам не придется воспользоваться столь заманчивым маршрутом. Между реками Пенжино и Майн небольшие сопки. Хотели перебраться через них, но из этого ничего не вышло – видимость резко ухудшилась, а самолеты стало бросать. Пришлось облетать горы. В ущельях нас поджидал такой встречный ветер, что самолеты почти не двигались с места, расходуя всю свою энергию на борьбу со штормом. Возвращаться не имело смысла – мы знали, что в покинутом нами селении нет ни килограмма горючего. Оставался единственный выход – вперед во что бы то ни стало.
Наконец, мы вышли на реку Анадырь, но до наступления темноты остались считанные минуты, а нам еще лететь около двухсот километров.
Я приказал Иванову связаться с Анадырем и запросить погоду. Анадырь сразу же ответил:
– Погода хорошая, ясная. Ждем.
Радирую им:
– Мы запаздываем. Прилетим ночью. Не жалейте керосина, жгите большие костры.
Солнце село. Мы шли на высоте тысячи двухсот метров, скорость полета доходила до двухсот километров в час. Уже с трудом различал я смутные очертания самолета Линделя. Хотел сообщить ему по радио содержание разговора с Анадырем, но у него отказала рация.
Неожиданно Линдель пошел в сторону, стал резко снижаться, а через минуту я потерял его из виду. Отказал мотор?.. Выяснять некогда. Заметив по карте место посадки Линделя, я решил продолжать полет.
Впереди мелькнули огни. Сердце замерло от радости, но огни тут же пропали. Уж не показалось ли?
Смотрю вперед, по сторонам – огней нет. Делаю круг. Самолет накренился. Ага, вот они! Слева под крылом – несколько костров. Убрал газ, снизился метров до пятидесяти. Пролетев над кострами, заметил, что огонь отклоняется вправо от линии костров. Пришлось садиться не вдоль, а поперек линии. Сел хорошо.
К самолету бегут люди, указывают, куда рулить. Подрулил к берегу. На горе стоят дома, на высоких столбах висят электрические фонари. Что-то не похоже на Анадырь – электричества там в те годы не было. Вылезаю из самолета. Оказывается, сели мы не в Анадыре, а в Рыбкомбинате.
После короткого митинга я спросил начальника политотдела Рыбкомбината:
– Есть ли у вас бензин?
– Бензин для вас находится в Анадыре. Площадку мы здесь приготовили на всякий случай, думали уговорить вас из Анадыря прилететь к нам, показаться рабочим. Не зря готовили – пригодилась!
– Да еще как! Она спасла и нас и наши самолеты… А с кем же, все-таки, я разговаривал по радио? Разве не с Анадырем?
– Нет, вы говорили с нами. У нас своя рация. Анадырь вас не слушал.
– Они только послали вам в культбазу утреннюю сводку погоды, - вмешался радист Рыбкомбината, - а мне удалось связаться с вашим радистом, и я все время следил за вами.
Я крепко пожал ему руку и поблагодарил предусмотрительных работнргков Рыбкомбината. Где-то глубоко шевельнулось нехорошее чувство к беззаботным анадырцам:
– Значит, они не знают о нашем прилете?
– Нет, не знают…
Анадырь расположен на другом берегу залива, в семи километрах от Рыбкомбината. По моей просьбе туда немедленно были посланы нарты за бензином: утром я хотел во что бы то ни стало вылететь на помощь Линделю. Кроме того, я просил работников анадырской радиостанции регулярно давать свои позывные, надеясь, что мой товарищ ответит на них и этим облегчит поиски самолета.
Позже я узнал, что терпит бедствие не один Линдель. Два дня тому назад из бухты Провидения в Анадырь летели летчик Масленников и штурман-радист Падалка. Они попали в пургу и совершили вынужденную посадку. На поиски пропавших были высланы нарты.
Утром вылететь на помощь Линделю не пришлось, так как началась пурга. К вечеру получили от него радиограмму.
«Сели благополучно, не долетев ста километров. Сидим на реке Анадырь. Вышлите посуду для нагрева воды. Дров не надо – есть кустарник. Причиной посадки явилось сомнение, хватит ли бензина».
На поиски Линделя тоже выехали нарты.
Вот уже несколько дней сидим в Рыбкомбинате в ожидании хорошей погоды. Беснуется пурга. Порой становится мучительно стыдно от сознания того, что приходится сидеть здесь в тепле и бездействии, в то время как люди, затерянные в снежных равнинах, голодные, ждут нашей помощи. Но что поделаешь? В такую пургу было бы безрассудно трогаться с места…
Собственно, если строго разобраться, были основания беспокоиться только за Масленникова и Падалку. Их положение было поистине тяжелым. Они не могли точно указать места своей посадки, у них на исходе запас продовольствия. У Линделя положение несравненно лучше: он сидит на реке; посланные отсюда нарты непременно найдут его. К тому же в его распоряжении есть двадцатидневный запас продовольствия, палатка и спальные мешки; у него есть возможность приготовить горячую пищу: он захватил с собой целый мешок мороженых пельменей.