Путь летчика
Шрифт:
Летчики и механики дежурили на аэродроме, готовые вылететь в любую минуту. Амдерминцы нас торопили; ежедневно они подвозили на тракторах снег из оврагов и засыпали проталины. Но под безжалостными лучами яркого солнца снег быстро таял.
Наконец, Дзердзеевский объявил, что на Новой Земле и в Амдерме погода хорошая, надо торопиться с вылетом. Как раз в это время через купол острова проходил мокрый туман. Снег на аэродроме был рыхлый, лыжи скользили плохо. Впрочем, отрыв самолетов облегчался тем, что они были недогружены.
Оставалось ждать момента просветления, чтобы подняться в воздух.
В Москву должны были лететь четыре корабля: три четырехмоторных и один двухмоторный. Мазурук оставался на Рудольфе, чтобы в любой момент, если это потребуется, вылететь на полюс.
Алексеев выбрал наиболее благоприятное для взлета направление, с маленьким уклоном, и, чтобы выдержать строгую прямую, расставил через каждые сто метров красные флажки.
К двенадцати часам дня на северо-востоке открылось море, туман немного приподнялся, видимость улучшилась.
Я дал распоряжение готовиться к вылету. С помощью трактора мой самолет сорвался с места. Флажки один за другим мелькнули под левым крылом, но машина не набирала скорости. Вот уже последний флажок – тут начинается большой склон. Стрелка указателя скорости пошла вверх. Мгновение – и мы в воздухе.
Встреча самолетов назначена выше облаков, над островом Рудольфа.
Пролетая низко над зимовкой, я увидел между островами Рудольфа и Карла-Александра огромное яркое пятно; это в разрыве облаков светило солнце. Чтобы не попасть в обледенение, я воспользовался этим окном и начал набирать высоту.
Сверху мне хорошо виден мыс Аук. Ориентируясь по нему, я начал делать круги на высоте тысячи двухсот метров, поджидая товарищей. Сима Иванов уже успел сообщить им о разрыве в облаках и о месте, где мы их ждем.
Прошло полтора часа, а самолетов все не было. Посоветовавшись с Отто Юльевичем, я пошел опять в тот же разрыв на снижение.
Видимость заметно ухудшилась. То и дело попадая в нависшие космы облаков, я прошел над зимовкой, взял направление на то место, откуда мы взлетели, и сквозь туманную дымку заметил три точки в разных местах аэродрома. Это были самолеты. Я стал осторожно заходить на посадку. Вот уже подо мной ровный снег, слева мелькнул домик аэродрома. Убираю газ, и вдруг впереди вырастает самолет Мазурука.
Даю полный газ, резко тяну ручку на себя. Все четыре мотора уверенно подхватывают машину. «Ну, дружище, перетяни!» Еще не потерявший скорость самолет легко, как хороший конь, берет барьер. Вторично иду на круг и на этот раз благополучно сажусь.
Машины товарищей, как я и предполагал, не смогли оторваться из-за рыхлого снега. Немало времени потратили мы, пока с помощью тракторов и моторов поставили их на старт.
На этот раз мы изменили направление взлета, выбрав более крутой склон. Решили, что сначала поднимутся Молоков, Головин и Алексеев, затем я.
Туман волнами проходил через аэродром. Несколько раз, когда приоткрывалось море, запускали моторы, но не успевал Молоков приготовиться к взлету, как купол снова закрывало туманом.
Вскоре купол закрылся совсем. Начала сказываться усталость. Я ушел в помещение, лег и заснул крепким сном. Разбудил меня чей-то возбужденный голос; кто-то тряс меня за плечо:
– Командир, погода улучшилась!
Я выскочил из дома, рассчитывая увидеть солнце, но туман еще не рассеялся. Только немного улучшилась видимость. Отто Юльевич в это время отдыхал в крыле моего самолета. Я не стал его беспокоить и дал распоряжение стартовать.
Первым поднялся Молоков, за ним Головин. Поднимались они на запад, а с востока надвигался густой туман. Вот он уже совсем близко подошел к самолетам.
Я мысленно торопил Алексеева: «Скорей, скорей, а то закроет…» Летчик и сам понимал это и, еще не потеряв из виду моря, быстро сорвался с места.
Купол закрыло. Услышав шум моторов, Шмидт вылез из крыла. К нему подошел Спирин и сказал, что товарищи поднялись в воздух.
Отто Юльевич посмотрел по сторонам.
– Как же мы поднимемся?-удивленно спросил он. – Ведь кругом туман.
Подниматься в том направлении, в котором улетели товарищи, мы не могли. Не видя моря, я не сумел бы выдержать прямую.
Я посмотрел в направлении на север, куда мы поднимались в первый раз; там с трудом различались три флажка.
– Отто Юльевич, - сказал я, - флажки видны, пойду на взлет. Вы и все остальные уходите на всякий случай в хвост. Михаил Сергеевич, как думаешь – оторвемся?
– Попробуем, - ответил Бабушкин.
Даю полный газ, но самолет не двигается – прилипли лыжи. Механик Петенин выскочил из машины и стал деревянной кувалдой бить по концам лыж, а зимовщики принялись раскачивать машину за хвост.
Самолет сорвался с места. Хотя я рулил тихо, Петенин, провалившись в снег, не мог взобраться на борт. Его схватили за руки и через люк втащили в машину.
Ревут моторы, но самолет едва заметно ползет. Кончаются флажки, а скорость не развивается. Я уже инстинктивно выдерживаю прямую. Отжав ручку от себя, высоко поднимаю хвост самолета и резко тяну штурвал к себе. «Что же ты не отрываешься?..» Тут машину кто-то словно вытянул кнутом вдоль спины. Она слегка подпрыгнула и рванулась вперед.
Стрелка указателя скорости полезла вверх; вот уже сто… сто десять. Плавно тяну ручку на себя; машина отрывается от земли. Как только она повисла в воздухе, под нами мелькнул ледяной обрыв.
Заработали приборы для слепого вождения. Я стал пробиваться вверх. На высоте шестисот метров показалось солнце. Над нами один за другим кружились три самолета. Через несколько минут мы уже шли строем, держа курс на юг.
Баренцово море было на этот раз сплошь закрыто облаками, Карское же оказалось совершенно свободным не только от облаков, но и ото льда.