Путь летчика
Шрифт:
Весь состав экспедиции готовил машину к отлету. Прежде всего заменили колеса лыжами. Чтобы осуществить эту очень трудную операцию, мы предварительно слили все горючее из баков, а затем вливали его обратно. Приподнять машину удалось с помощью домкратов, для которых пришлось соорудить специальную площадку.
Во время смены левого колеса, не выдержав тяжести, сломалась нога домкрата. Механик Сугробов успел предупредить несчастный случай, крикнув:
– Прекратить работу у колеса!
Самолет неожиданно покатился назад. Нечеловеческими усилиями мы спасли машину. Но этим не кончились наши беды: крылья и лопасти винтов покрылись ледяной коркой. Сперва их очищали деревянными лопатами, потом с помощью кипятка и антиобледенителя. Немало помучились участники экспедиции и зимовщики с очисткой корабля от снега.
С согласия Шевелева я приготовился стартовать при мало-мальски сносной погоде. Но остров закрывало то густым молочным киселем тумана, то вихрями свирепой пурги.
Сколько раз измученные, огорченные мы возвращались с аэродрома на зимовку.
Готовясь к полету, я рассчитывал на полнолуние. В лунную ночь видимость достигает пятидесяти километров, и лететь можно совсем спокойно. Но луна показывалась лишь изредка, в разрывах облаков.
Наконец, шестого октября в двенадцать часов ночи над нами открылось чистое небо. Мы увидели ярко горящие звезды, а на востоке – затухающий серп луны.
Тотчас же мы собрались в кают-компании и принялись изучать ночную синоптическую карту. С запада шел циклон. Борис Львович предупредил, что погода может испортиться.
– Вылететь можно, но возвращение на Рудольф, вероятно, будет отрезано.
Слова Дзердзеевского заставили призадуматься. Солнце светило всего четыре часа, и мы должны были вылететь сейчас, ночью, с тем, чтобы вернуться на Рудольф засветло.
Первым заговорил Молоков. Он советовал воздержаться от полета. Алексеев и Мазурук поддержали его.
– Зачем рисковать еще восемью жизнями?-сказал Мазурук.-Если закроет купол, куда вы сядете?
– Здесь островов много, - ответил я, - не может быть, чтобы все закрыло. В худшем случае мы сядем в бухте Тихой или на острове Карла-Александра.
Спирин присоединился ко мне. Он горячо настаивал на немедленном вылете. Решающее слово оставалось за начальником экспедиции.
Марк Иванович внимательно выслушал всех нас.
– Задание должно быть выполнено, - обратился он к собравшимся.-Раз командир корабля и штурман уверенно говорят, что готовы итти в полет, нужно лететь.
…Трактор «Сталинец» медленно тащил в гору огромные сани, нагруженные людьми. Купол острова был открыт. Костры освещали аэродром. Колеблющееся пламя отбрасывало на снег косые тени от четырех самолетов. На крыше домика стоял небольшой прожектор. Его луч был направлен на флагманский корабль «СССР Н-170».
Как мухи облепили люди огромную заиндевевшую птицу. Вениками сметали снег с металлической обшивки, откапывали лыжи. Механики разогревали моторы. Товарищи двигались и работали молча. Выражение настороженности и тревоги не сходило с их лиц. Уже потом, в дни Великой Отечественной войны, перед отлетом в сложные бомбардировочные рейды я видел такое выражение на лицах многих боевых друзей.
Дзердзеевский то и дело посматривал вверх. Он боялся, что вот-вот облака затянут небо, скроют звезды. Больше чем когда-либо ему хотелось, чтобы его прогноз оказался ошибочным.
На западе горизонт был чист, на востоке чуть-чуть загоралось небо.
Подошел Бассейн:
– Ну как, товарищ командир, летим?
– Летим! Поторапливайся! Надо вернуться засветло.
Началось прощание. Пожимая нам руки, товарищи подолгу всматривались в наши лица, словно стараясь навсегда запечатлеть их в памяти.
– До скорой встречи, друзья!-крикнул я, стараясь вложить в слово «скорой» как можно больше спокойной уверенности.
Взлет ночью на перегруженной машине, весившей 25 тонн, был очень сложен. Машина бежала вниз по склону горы, тяжело набирая скорость. Я вел разбег по прямой, ориентируясь на одну из многочисленных звезд.
После стремительного бега и резких бросков самолет в воздухе.
С необычайной осторожностью делаю большой круг над островом. Мы проверяем работу моторов и приборов. Из глушителей вылетает ровное розоватое пламя.
С черного неба нам ярко светят звезды. Электричество освещает штурманскую рубку и кабину летчика.
Но скоро звезды скрываются за перистыми облаками; облака становятся все гуще – мы попадаем в проходящий севернее Рудольфа циклон.
На восемьдесят четвертом градусе облачность начала сливаться с туманом. Только кое-где виднелись разрывы. Еще немного, и мы наткнулись на непроницаемую стену. Чтобы не терять из виду льдов, пошли под облаками.
Чем ближе мы подходили к полюсу, тем хуже работал магнитный компас. Пришлось держать курс по гирокомпасу, в показания которого нужно было вносить поправки каждые пятнадцать минут. Однако Спирин великолепно ориентировался.
Чем дальше, тем все упорнее надвигались на нас туман и облачность. Видимость была скверная. Нас прижимало все ниже и ниже. Я перешел на бреющий полет. Теперь уже совсем рядом мелькали черные полосы разводьев, стремительно проносились серые ледяные поля. Высотомер показывал сорок метров.
Невольно шевельнулась мысль: «а вдруг придется сесть?» Льдин, подходящих для посадки, здесь не было.
Бассейн крикнул мне в ухо:
– Осторожней! Смотри, за лед зацепишь!
Долго лететь вслепую на перегруженной машине нельзя. Любой ропак может погубить ее.
– Как быть дальше?-обратился я к Шевелеву и Спирину.
Решено попытаться проникнуть к полюсу, а если впереди облачность будет еще ниже, повернуть обратно.
Поверхность льда все еще напоминала ночную тундру – серую, скучную, однообразную. Но через несколько минут в облаках начали открываться просветы. Облачность повышалась. Теперь мы могли прекратить опасный бреющий полет и подняться на высоту трехсот метров. Машина уверенно пошла вперед.