Путь летчика
Шрифт:
– Что случилось?
Спирин выскочил из радиорубки и обнаружил, что лопнула покрышка правого колеса. Запасного колеса не было.
Я немедленно послал радиограмму на Рудольф начальнику экспедиции. Шевелев ответил:
«Дано распоряжение ледокольному пароходу «Русанов» доставить запасное колесо из бухты Тихой».
Но в это время на Земле Франца-Иосифа ударили морозы. «Русанов» вмерз в крепкий лед. Я созвал механиков. Сугробову пришла в голову великолепная мысль: снять с колеса покрышку и камеру и намотать на его обод толстый канат.
– Ручаюсь, Михаил Васильевич, - уверенно заявил он, - с таким колесом поднимемся, а сесть на песчаном аэродроме вам будет не так уж трудно. Ведь машина пустая.
Мы приняли его предложение.
Когда под руководством Сугробова сняли покрышку и камеру, колесо заметно уменьшилось: вместо двух метров оно имело теперь всего метр в диаметре. В пазы обода мы намотали канат, по каждому витку усердно били тяжелыми кувалдами, а под конец крепко затянули канат сеткой из проволоки.
После этого наша машина выглядела так, словно она побывала в протезном институте.
До мыса Желания нас летело девять человек. Теперь, чтобы облегчить самолет, мне пришлось высадить четверых – Дзердзеевского, Тягунина, Кистанова и Морозова. Груз разместили так, чтобы он давил на неповрежденное колесо; из баков правого крыла перелили в левое две тонны горючего.
Второго ноября на мысе Желания вновь установилась хорошая погода. Откладывать вылет было рискованно. Солнце уже ушло за горизонт. В это время радист зимовки Маточкина Шара сообщил нам последнюю сводку погоды:
«Видимость до пяти километров, облачность триста метров. Амдерма сообщает, что видимость удовлетворительная, но ветер семь баллов».
На поврежденном самолете мы могли сесть только в Амдерме. Туда нам привезут из Архангельска новое колесо. Рассчитывать на возвращение или на промежуточный аэродром не приходилось. Даже если машина хорошо выдержит посадку, не следовало надеяться на то, что мне дважды удастся стартовать с таким колесом. Я пошел на взлет.
Сначала машина двигалась с трудом. Налетая на камни, металлический обод высекал искры. Но постепенно я набрал скорость и, приподняв правое крыло, побежал на одном левом колесе. В это время канат, которым было обмотано испорченное колесо, перерезало в нескольких местах острыми камнями. Он запутывался, цеплялся за стойки, обрывался и снова запутывался. В конце концов его так захлестнуло, что колесо перестало вращаться. Но мы уже были в воздухе.
– Ну, Михаил Васильевич, - сказал Спирин, выйдя из радиорубки, - теперь наше колесо привязано крепко.
Передав ему управление, я посмотрел на колесо. Действительно оно оказалось прочно привязанным к стойке. Я надеялся, что при посадке канат оборвется.
Скоро самолеты Молокова и Алексеева тоже поднялись в воздух. Все три машины взяли направление на юг.
Спирин занял место второго пилота. Штурманские расчеты сейчас не были нужны; мы имели хороший ориентир – берег Новой Земли.
Постепенно облачность становилась плотнее, видимость ухудшалась. Лишь временами мелькали обрывистые берега.
Мы приближались к Маточкину Шару. Под нами бушевало море. Теперь мы ясно различали белые гребешки волн. По вертикали видимость была отличная, но впереди виднелась лишь густая пелена.
Из тумана неожиданно выросла огромная гора. Она приближалась к нам с неумолимой быстротой. Не теряя ни секунды, я дал полный газ всем моторам и доотказа потянул на себя штурвал. Машина пошла вверх. Скорость падала… И вот, когда все уже были готовы к удару, я положил машину влево и каким-то чудом, вывернувшись почти у самой горы, ушел в сторону.
Мы со Спириным обменялись взглядами. Каждый прекрасно понимал, что секунду назад смотрел смерти в глаза.
Берегушел вправо. В погоне за ним я повернул машину в ту же сторону. И тут мы попали в «каменный мешок»: земля оказалась справа, слева и впереди.
«Это залив!»-промелькнула мысль.
Берег надвигался с молниеносной быстротой. Спирин дал полный газ и поставил самолет вертикально на крыло. Машина задрожала.
– Что ты делаешь?-крикнул я.
Почти над самыми волнами мне удалось выравнять самолет.
– Ты с ума сошел, Иван Тимофеевич! Разве можно так вертеть тяжелую машину?
– Что ж я мог сделать, – ответил он, - когда мы чуть было в берег не врезались!
Я решил повернуть на юго-восток, с расчетом уйти подальше от опасных берегов и лететь слепым полетом через Карское море, к острову Вайгач.
Под нами снова шумело море. Оно то скрывалось, то вновь появлялось в просвете облаков.
Гребешки на море стали исчезать. Море и туман слились в один серый тон. Лететь было очень трудно.
Внезапно мы снова увидели темные очертания берега. Он быстро рос, приближаясь к нам. Но это оказался пологий мыс. Нам удалось перескочить через него и вырваться к морю.
Прошло три часа после вылета с мыса Желания. Погода улучшилась. Словно из темного подвала мы выбрались, наконец, на свежий воздух.
В это время Сима Иванов принял радиограмму из Амдермы:
«Шторм одиннадцать баллов. Видимости никакой».
Мы рассчитывали попасть в Амдерму в сумерках. Видимость и сейчас плохая. Значит, тогда будет совсем темно.
Как сесть в темноте на одном колесе?
Все же мы решили продолжать путь.
Недалеко впереди появилась черная точка. Самолет. Кто это?
Добавил обороты моторам, догнал. На фюзеляже ясно видны опознавательные знаки «СССР Н-171» - это Молоков.
Хотел связаться с ним ио радиотелефону, но радист Молокова был занят разговорами с Амдермой и нас не слышал.
– Иван Тимофеевич, - обратился я к Спирину, - раз в Амдерме шторм, давай подыскивать место для посадки на Новой Земле, прямо в тундре. Туда нам смогут привезти колесо.