Путь на Балканы
Шрифт:
— Не за что, моя дорогая.
На другой день в палату к Лиховцеву пробрался Федька Шматов. Он уже почти поправился и готовился к выписке, а пока что как выздоравливающий, помогал в различных хозработах по госпиталю.
— Здравствуйте, барчук, — поприветствовал он сослуживца.
— Федя, ты ли это? — удивился вольнопер.
— Ага, я, — осклабился солдат.
— И крест на груди, — заметил награду Алексей.
— Ну да, я таперича егориевский кавалер, да не просто так, а сам наследник-цесаревич его императорское высочество лично крест вручили!
— Поздравляю.
— Ага,
— Кажется — да, я, как видишь, сам был ранен и всех подробностей не знаю, но многих недосчитались.
— Эх, беда-то какая…
— Ты, верно, хочешь узнать про Будищева?
— Точно так, барчук, хочу. Скажите, cделайте милость, как там наш Граф?
— Боюсь, мало чем смогу быть тебе полезным. Помню лишь, что когда меня ранили, он был с нами. Гаршин и Штерн меня вытаскивали, а он остался прикрывать наш отход. Больше я ничего не помню…
— Ничего, наш Граф и не из таких передряг невредимым выходил! — убежденно заявил Шматов. — Господь бог, не без милости, все ладно будет.
— Ты глянь, на Федьку, — раздался с одной из соседних коек насмешливый голос солдата с перевязанной рукой, — еще вчера щи лаптем хлебал, а как ему крест подвесили, сразу стал с вольноперами, да графьями знаться!
— Так его видать теперь самого в графы произведут, — зло отозвался безногий сосед с другой стороны, лишь недавно начавший вставать, потихоньку опираясь на костыли. — Если произведут, возьмешь меня в дворники?
— Да какой из тебя дворник с одной ногой! — засмеялся первый.
— Это точно, — пригорюнился одноногий, — теперь только на паперть!
— Федя, — страдальчески морщась, попросил Шматова Лиховцев. — Мне, право, совестно просить, но ужасно чешется левая нога. Просто мочи нет, как чешется. Ты не мог бы мне помочь.
— Да что вы, барчук, — в испуге отпрянул тот.
— Ну, пожалуйста, что тебе стоит!
— Ага, сейчас он на свалку побежит, да у кобелей, которые за нее дерутся, отнимет, — злорадно заявил вольноперу сосед, — а потом почешет!
— Федя, что он говорит?
— Так это, барчук, — растерянно промямлил Шматов, — нету у вас ноги! Я думал, вы знаете…
Во всякой армии, даже самой боевой, непременно бывает часть, которая принимает в сражениях весьма мало участия и лишь только обременяет своим присутствием действующие войска. В Рущукском отряде, в числе таковых числилась скорострельная батарея штабс-капитана Мешетича. В самом деле, имея на вооружении новейшие скорострельные орудия Гатлинга-Горлова, она почти не принимала участия в боевых действиях. Генералы, выслужившие свои чины, сражаясь с англо-французами в Крымскую кампанию, а также отражая бесчисленные вылазки горцев на Кавказе, откровенно не понимали, что делать с этими новомодными штуками и потому всячески от них открещивались. В любом сражении батарея Мешетича назначалась в резерв, с полным намерением, ни при каких обстоятельствах, ее оттуда не извлекать. За все время боевых действий батарея израсходовала
Хуже всего было то, что и сам Мешетич толком не знал, как можно использовать состоящие под его началом картечницы. При том, что штабс-капитан с отличием окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию генштаба. Нет, если бы его батареи случилось стоять в укрепленном лагере и отбивать массированные атаки турок, то они, несомненно, могли бы принести большую пользу, но в полевом сражении…. Впрочем, место службы не выбирают и бравый артиллерист продолжал надеяться что случиться нечто экстраординарное и ему представится таки случай отличиться на этой войне.
Правда, присланный к нему с предписанием подпоручик весьма мало походил на подобный случай. Вообще, Мешетич терпеть не мог такой тип офицера, яркий пример коего представлял из себя Иван Иваныч Линдфорс. Про себя штабс-капитан сразу же определил его как батальонного адъютанта — самый ничтожный вид офицерика, какой только можно себе вообразить. И не при штабе, и не в строю, а так — ни богу свечка, ни черту кочерга. Армейский подпоручик, с дешёвым шиком и развязными манерами, был полной противоположностью холеному гвардейцу и генштабисту Мешетичу.
— Так вы говорите, — недоверчиво переспросил он Линдфорса, ознакомившись с предписанием, — в Болховском полку удачно применили захваченную у турок митральезу, и теперь командование желает, чтобы мы переняли ваш опыт?
— Совершенно справедливо, — махнул головой подпоручик.
— И какой же системы был ваш трофей?
— Кристофа-Монтиньи.
— Вот как? Французам в последнюю кампанию они не слишком-то помогли…
— У французов были Реффи, — имел наглость возразить Линдфорс. — Калибр больше, стволов меньше.
— А вы, как я вижу, имеете представление, — поджал губы штабс-капитан, сделав ударение на "представление".
— Да, я интересуюсь военными новинками, — улыбнулся тот.
— Настолько, что смогли разобраться в ее устройстве?
— Ну, я и мои охотники — люди бывалые и в любом деле можем разобраться.
— Вы командир охотничьей команды? — с невольным уважением в голосе, воскликнул Мешетич.
— Да, а что?
— Нет, ничего-с. Ладно, пойдемте, я представлю вас офицерам батареи. Заодно и поужинаем. Будьте нашим гостем.
— Со мной прибыл унтер-офицер…
— Не беспокойтесь, о нем позаботятся.
Сразу было видно, что Мешетич и его подчиненные давно находятся в тылу и успели обжиться на месте. Квартиры их располагались в довольно богатом доме, бежавшего от русских войск, местного аги, а во второй половине было устроено нечто вроде штаба пополам с офицерским клубом. Во всяком случае, обедали и ужинали господа-офицеры именно там.
— Раньше здесь стояла вся наша бригада, — любезно пояснил Линдфорсу хозяин, а теперь осталась только наша батарея. — Я распорядился, для вас приготовят комнату.