Путь на Олений ложок
Шрифт:
— Что вы так смотрите? — обеспокоенно спросил Вепринцев.
— Гляжу на жилу… Вот она, видите? Это кварц. Не все выдрали, немного осталось.
Штейгер вытащил из-за пояса небольшой шахтерский молоток и, опустившись на колени, стал отбивать им породу. Из-под молотка полетели жесткие колючие брызги вперемежку с искрами. Гурий вырубил довольно крупный кусок белого как сахар кварца и стал близоруко разглядывать его. В глазах штейгера что-то засветилось, ожило, жесткие прокуренные усы его сосредоточенно ощетинились.
— Вот оно! — воскликнул он радостно. — Блестит!
Его обступили. Вепринцев наклонился над камнем, который дал ему Гурий.
— Ничего не вижу.
— Как же? Видимое золото! Вот оно как ярко поблескивает… такие мелкие зернышки.
— Конечно, что-то блестит, — подтвердил Стриж. — Ты прав, старина. Но, может быть, это не золото. Мало ли что блестит на свете.
— Ну да, золото, — вступил в разговор Илюша. — Вкрапленное золото, так оно и называется.
Вепринцев недовольно покосился на парня, неопределенно пожал плечами и возвратил штейгеру кусок золотоносной руды.
Гурий опять потащил их куда-то в кромешную тьму, в затхлую сырость подземелья. Вепринцев ступил на что-то твердое и скользкое, ноги его разъехались, и он грузно упал, огласив тьму длинным ругательством.
— Осторожно! Это наледь, от зимы осталась, — с опозданием предупредил штейгер.
Илюша и Стриж помогли подняться Вепринцеву. Он охал и клял все на свете.
— Куда мы идем, старик? — спросил он с раздражением.
— Я знаю, куда идти надо, — ободрил Гурий. — Со мной не пропадете, без факела всю шахту обойду и не заплутаюсь.
— Этот старый дурак, кажется, совсем взбесился, — ворчал Вепринцев, тяжело шагая позади Илюши.
Но Гурий будто не слышал ворчанья своих спутников, он бежал вперед.
— Вот она, яма-то, вот… — задыхаясь крикнул он и, сделав еще несколько шагов, устало присел на камень.
— Что за яма?
Штейгер обтер рукавом куртки лицо, покрытое копотью и брызгами грязи, тяжело передохнул.
— Золото здесь было.
— Золото?
— Да-а, в эту яму Дурасов двенадцать пудиков закопал, и никто ни сном ни духом не ведал, а вот как пришли к нам партизаны в девятнадцатом, разыскали и выкопали, разузнали как-то…
— В девятнадцатом году партизаны выкопали? — с заметным испугом в голосе переспросил Вепринцев.
— Выкопали. И все золотишко попало Щетинкину… А в общем государству досталось, не то чтобы какому-то хищнику; вот так-то оно и случается на белом свете, — закончил штейгер.
Вепринцев наклонился над ямой, выбитой в пласте мягкой породы, пошарил руками. Это было небольшое углубление в стене штольни, рядом лежали черные глыбы породы и кучка зернистого песка.
— Тут оно и было? — глухо спросил он.
— Было когда-то. Говорят, в кожаных сумках лежало, песочком вот этим было присыпано, а сверху породой завалено.
Вепринцев забрался в яму и ощупал стены, дно, камни, лежавшие возле ямы, освещая их факелом. Заметно было, как дрожали его руки, прикасаясь к шершавой поверхности камней. Затем он воткнул в щель факел, взял пригоршню песка со дна ямы и долго пересыпал его, жадно вглядываясь в тонкую серую струю. Лицо его было растерянно и серо, как этот песок.
Вепринцев почувствовал, как отвратительное горькое сомнение проникало в душу. Он готов был выскочить из этой ямы, наплевать всем в лицо, избить до полусмерти старика-штейгера и бежать отсюда, бежать без оглядки, куда глаза глядят. Он устало сел на край ямы. Может быть, и там, в этом идиотском ложке, давным-давно выкопали какие-нибудь партизаны?
Он старался восстановить в памяти подробности встречи с Леонидом Дурасовым в Чикаго. Вспомнил содержимое папки, разговор с Керженековым. «Нет-нет, там совсем другое дело… Дурасов же ничего не говорил мне об этих Пихтачах, значит, он знал, что отсюда все выгребли. А об Оленьем ложке в папке почти ничего не сказано, так, мельком… Но ведь я хорошо помню, что говорил Дурасов. Теперь только один я знаю, где должно быть золото. Один я! Олений ложок! Ты сослужишь мне верную службу…»
На поверхность они вышли другим путем: штейгер вывел их по наклонно-горизонтальной штольне, пробитой в основании горы. Их ослепило солнце. Долго они стояли неподвижно, с закрытыми глазами, жадно вдыхая горьковато-смолистый запах тайги. У штейгера из глаз бежали слезы, не мог удержать слез и Стриж.
— Отвык от шахты, — с сожалением сказал Гурий, — а ведь раньше нипочем было.
— Пить меньше надо, тогда и глазам лучше будет, — рассмеялся Стриж. Штейгер укорчиво покачал головой.
— Эх ты, молодой человек… Я и пью-то самую малость, для очищения крови. Ведь, почитай, вся жизнь прошла под землей, в шахте: пыль, копоть, газ — все это в кровь впиталось, очистить ее, сердешную, надо.
— Напрасно трудишься, — продолжал смеяться Стриж, — все равно жизнь твоя кончается, а на том свете и с поганой кровью принимают.
Когда они добрались до своей палатки, их ждал обильный и вкусный обед. Оспан и Тагильцев за это время успели наловить рыбы и сварили такую жирную наваристую уху из линьков и хариусов, что соблазнительный запах ее чувствовался далеко от палатки.
— Обедаем?! — крикнул Стриж.
— Если заработали, будем обедать, а кто не заработал, тот пусть сам себе промышляет, — ответил Тагильцев.
— А вы, ей-богу, молодцы, — принюхиваясь к котлу и с радостью потирая руки, сказал Вепринцев, — Чертовски хочется есть. Я бы сейчас не только рыбу — целую свинью съел.
Стриж вопросительно поглядел на Вепринцева.
— Я думаю, не лишне пропустить перед обедом пару стопок спиртишку?
— Я и сам после такой прогулки готов выпить не хуже любого пьяницы, — охотно поддержал его Вепринцев.