Путь на Юг. Океаны Айдена
Шрифт:
После бесед с целителем Занкором Одинцов уже довольно много знал о цели путешествия и географии этого мира. Бар Занкор был разговорчив, и поощрять его вопросами не требовалось; он охотно делился знаниями о морях, континентах, странах, городах и населяющих их народах. Айденский флот пересек Ксидумен, Длинное море, обширный эстуарий, протянувшийся на тысячи километров в широтном направлении и разделявший два материка: центральный, Ксайден, лежавший примерно в полутора тысячах километров к югу, и северный, Хайру. Как понял Одинцов из рассказов целителя, центральный материк был огромен, не меньше земной Евразии, и поделен между десятками враждующих государств. Хотя Айденская империя и Ксам считались сильнейшими, но и у них хватало соперников: бар Занкор мельком упоминал о Странах
Но путь на Юг был закрыт; кем, когда и каким образом, не ведал даже мудрейший бар Занкор. Ходили смутные слухи, что дорога сия ведома избранным, хотя ни один человек еще не признался добровольно, что владеет столь важным секретом. Но подозреваемых было изрядно, и одним из них являлся несчастный отец Рахи. Бар Занкор не знал подробностей, но полагал, что старый Асруд погиб под пыткой. И Рахи, его сын и наследник, был следующим кандидатом в избранники – а это значило, что его, весьма вероятно, ждут застенки Амрита бар Савалта, Стража Спокойствия, верховного судьи и имперского казначея. Этот тип, о котором целитель говорил с испуганным придыханием, занимал, очевидно, должность шефа местной охранки, а заодно – верховного прокурора и министра финансов. Могущественный и жестокий человек, правая рука императора! Однако на сей раз он проявил милость, истолковав сомнение в пользу подсудимого. Никто не знал, был ли младший бар Ригон посвящен отцом в тайну, поэтому он отделался лишь конфискацией наследных земель и богатств да разжалованием в октархи Береговой Охраны.
Опыт и логика подсказывали Одинцову, что всесильный Страж Спокойствия мог лелеять более тонкие замыслы, ибо после возвращения в Айден Рахи предстояло отправиться в южный поход, очередную военную экспедицию, затеваемую империей. Возможно, сына Асруда считали одним из факторов, способных обеспечить успех этого предприятия. Так ли, иначе, Одинцов находился в теле разжалованного офицера, подозреваемого в сокрытии важной информации. А такое деяние, во все времена и у всех народов, расценивалось как тяжкое преступление против государства и его владык. И Одинцов не без оснований полагал, что бар Савалт одарит его не большей милостью, чем проявили бы в подобном случае ФБР и КГБ.
Берег приближался – отлогий, ровный, травянистый. Против ожидания, Одинцов не увидел ни города, ни порта, ни поселения с домами, ни распаханных полей. С берега в воду вдавались низкие длинные деревянные пирсы, мимо которых шла грунтовая дорога, утоптанная и довольно широкая. Все это походило на многопалую кисть великана, опущенную в воду; конические крыши каких-то строений, видимо, складов, торчавших сразу за причалами и напоминавших костяшки пальцев, довершали сходство. Вдоль дороги пылали костры – похоже, гостей из Айдена ожидал пир.
К востоку от складов трава была вытоптана широким кругом, и там пестрели разноцветные палатки – штук сто, не меньше. Кое-где тянулись массивные бревенчатые коновязи; около одной из них стояла пара странных животных, которых Одинцов не смог разглядеть издалека.
Значит, не город, не порт и не деревня. Временное пристанище кочевников, пункт обмена, место, где могут причалить к берегу огромные морские плоты… Но содержалась эта фактория в полном порядке: пирсы выглядели новыми, крепкими; склады, похожие на круглые негритянские хижины, какие он повидал в Анголе, собраны из толстых бревен, стоймя вкопанных в землю. Видимо, в этой местности не ощущалось недостатка в деревьях – на равнине то здесь, то там поднимались рощи. На расстоянии густые древесные кроны, более светлые, чем трава, казались зеленоватыми облачками, плывущими над изумрудным океаном.
Стагард медленно приближался к самому правому, восточному причалу. Паруса на судне были давно спущены, и четыре баркаса с дюжиной гребцов в каждом осторожно буксировали его к берегу. Теперь Одинцов сообразил, что эти большие лодки, надежно закрепленные слева и справа от кормовой надстройки, предназначались вовсе не для спасения в случае катастрофы, а для маневров в гавани или порту. Огромные плоты были прекрасным транспортным средством, дешевым, грузоподъемным и довольно быстрым, однако они, конечно, не обладали маневренностью настоящих кораблей.
Плот неторопливо скользил рядом с пирсом на расстоянии метров двадцати от него. Полуголые айденские мореходы, выстроившиеся вдоль левого борта, метнули канаты, подхваченные на причале высокими светловолосыми людьми. Миг, и концы легли вокруг толстых столбов; последовал слабый рывок, и плот замер. Затем встречающие подтянули его вплотную к пирсу. Ни сходни, ни трапы были не нужны – поверхность мостков пришлась на две ладони выше палубы.
Одинцов с любопытством разглядывал северян. Идеальный нордический тип, отметил он с некоторым удивлением. Светлоглазые, крепкие, с русыми или соломенного цвета волосами, они действительно напоминали викингов или древних новгородцев. Молодые мужчины – их оказалось большинство – не носили ни бород, ни усов, ни украшений; однако их одежда из замши и ткани выглядела весьма добротной. Короткие рубахи и куртки, штаны, заправленные в высокие сапоги, круглые кожаные шапочки, пояса с ножнами для кинжалов… Ничего лишнего, вызывающего; тем не менее этот наряд каким-то непостижимым образом подчеркивал воинственное и грозное обличье хайритов. У многих на спинах висели чехлы со странным оружием – его длинная рукоять торчала на полметра над левым плечом.
Понаблюдав минуту-другую за этими людьми, Одинцов решил, что их сходство с буйными новгородцами или разбойными скандинавами является чисто внешним. Они не походили ни на грязных неотесанных варваров, ни тем более на бандитов; полные достоинства лица, гордая надменная осанка, скупые жесты, неторопливая внятная речь… Да, эти хайриты знали себе цену!
Ему было известно, что сам Рахи наполовину хайрит – двадцать пять лет назад нобиль и пэр империи Асруд бар Ригон выкупил пленную дочь хайритского вождя и взял ее в жены, за что едва не подвергся опале. Где и как он разыскал эту девушку, оставалось неясным, но брак их на первых порах оказался счастливым – через год хайритка подарила Асруду сына, и еще шесть лет они жили в любви и покое, после чего она скончалась от неведомой болезни. Обследовав остатки памяти Рахи, Одинцов не нашел почти никаких воспоминаний о матери, кроме смутного образа нежного и ласкового лица в ореоле золотых волос. Впрочем, о старом Асруде, своем предполагаемом отце, он помнил немногим больше.
Вероятно, Асруд очень любил жену, если позволил ей дать своему наследнику второе имя, хайритское. Имя многое значило для айденских нобилей; и могущественные магнаты, и мелкопоместные дворяне, из которых, кстати, происходил бар Занкор, в равной степени пользовались привилегией носить имена, начинавшиеся с долгого протяжного «а». Хотя ни простонародье, ни благородное сословие и власти империи не относились к хайритам с враждебностью, большой любви к северянам тоже никто не питал. Хайриты были превосходными воинами, которых изредка нанимали для особо трудных военных кампаний, что в какой-то мере унижало имперскую гордость. Однако породниться с ними, да еще назвать старшего сына и наследника хайритским именем было поступком из ряда вон выходящим.
Как понял Одинцов, происхождение Рахи не являлось тайной – недаром Рат во время драки обозвал его хайритским отродьем. Но имя, хайритское имя – совсем другое дело! Видимо, его знали только немногие люди, достойные особого доверия. Интересно, откуда оно стало известным бар Занкору? Из бесед с целителем Одинцов вынес убеждение, что тот неплохо знал старого Асруда, но не входил в число его приближенных.
Сзади грохнули барабаны, и он резко обернулся. Капитан-сардар со своими помощниками важно маршировал к берегу в окружении дежурной окты. Офицеры блистали серебром, солдаты щеголяли начищенными панцирями и шлемами, октарх, крепкий детина с бронзовыми кудрями, вздымал шест с имперским знаком – позолоченным солнцем с дюжиной расходящихся лучей. Процессию замыкали два десятка рабов, тащивших дары.