Путь Никколо
Шрифт:
Принцесса Мария вошла внутрь первой, рука об руку со своим свекром, Генри ван Борселеном, графом де Гранпре, владетелем Вейра, Виссинга, Весткапеллы и Домбурга; рядом шествовала его супруга Жанна де Халевин. Следом шел Вольферт ван Борселен и шотландский епископ Джемс Кеннеди. Вольферта и епископа сопровождали двое мальчиков: Александр, герцог Олбани, средний сын покойного короля Шотландии, и Шарль ван Борселен, его девятилетний кузен.
Александру, герцогу Олбани и лорду адмиралу Шотландии был всего шесть лет. В сопровождении отцовского кузена епископа Кеннеди этим летом он прибыл в Брюгге, чтобы получить воспитание при бургундском дворе. Теперь отец умер, но никто не спешил забрать его домой. Расхворавшийся епископ Кеннеди по-прежнему оставался с ним: опытный царедворец, ловкий дипломат, наблюдавший за тем, как отнесутся бургунды к новым хозяевам Шотландии.
Возможно, этот мальчик, туго затянутый в темный дублет, украшенный самоцветами, не имел ни малейшего желания возвращаться домой. Он выглядел недовольным и угрюмым, семеня вслед за своим кузеном. Шотландцы изучающе поглядывали на него и погружались в раздумья, — все, включая и Саймона Килмиррена с супругой. Пятнадцать лет разницы между ними почти не замечались: созревшая в браке, его жена теперь казалась старше своего возраста. А он всю жизнь сохранял стиль и облик золотой юности.
Политика, разумеется, имела значение, но, заняв место в церкви рядом с супругой, Саймон почти не думал о покойном короле. Он замечал, как люди смотрят на Кателину, прекрасную даже под вуалью, и на него самого, в черном бархатном дублете с серыми лентами и в шляпе, украшенной петушиными перьями.
Месса оказалась очень длинной, а музыка утомительной. Но позже их ждал прием во дворце Луи де Грутхусе и его жены, сестры Вольферта.
Саймону не терпелось представить свою Кателину всему Брюгге. Вполне возможно, что до сих пор еще не все знали об их браке, заключенном с такой поспешностью. Он отметил пару удивленных взглядов. И еще один взгляд, показавшийся знакомым, но Саймон так и не сумел разглядеть, кому он принадлежал.
Он не стал выговаривать супруге, заерзавшей на неудобном сиденье. Хотя, конечно, он будет счастлив, когда она, наконец, разрешится от бремени и будет не столь неповоротливой. Он вспоминал ее грудь, какой она была прежде… Напротив, через проход, какая-то красотка улыбнулась ему, едва они вошли. У нее были точно такие же маленькие высокие груди, разделенные под платьем на флорентийский манер. Саймон любезно улыбнулся ей в ответ и погладил Кателину по руке, когда вновь попыталась устроиться поудобнее.
Пока они медленно двигались к выходу, он успел пригладить волосы и надеть шляпу под нужным углом, в то время, как жена расправляла накидку. Затем они пересекли залитый солнцем двор и вместе с остальными избранными гостями вошли в особняк Грутхусе.
Луи де Грутхусе приветствовал их на пороге. Подобная изысканность манер сделала бы честь и герцогу, но эти четко очерченные скулы и глаза с тяжелыми веками под челкой были родовым признаком длинной череды богатых бюргеров из Брюгге и Браббанта. Грутхусе, вельможа, царедворец, негоциант, вскорости собирался в Шотландию, дабы передать приветствие герцога Филиппа новому королю Джеймсу Третьему. Он знал в лицо почти всех шотландцев, явившихся к нему в дом. А Саймон был знаком с его домочадцами. Мальчишка Гёйдольф, похоже, женился. Новобрачная, сделавшая реверанс перед Кателиной, улыбалась довольно дерзко. Саймону она напомнила его юную невестку Гелис, которая, по счастью, осталась сегодня дома.
Они пересекли выложенный плиткой зал и поднялись по лестнице, где по обе стороны застыли лакеи в ливреях. Окна были великолепны, и деревянные панели, и камины. Он заметил комнату, где, похоже, располагалась библиотека. Герб и девиз Грутхусе были повсюду. И, разумеется, шотландцы. Торговцы, толстые и самодовольные, а также члены прочих гильдий. Жеан Меттеней с супругой. Этот глупец Джон Кинлох. Уилли, архидиакон Бречина, Митлосхерт со своими родственниками-шотландцами, и Бонкли, с обоих берегов Ла-Манша. Разумеется, Ансельм Адорне, с женой и старшими детьми. Его сестра с мужем Даниелем Серсандерсом из Гента, с сыном Ансельмом. Напьер из Мерчистона, Стивен Энгус, Форестер Корсторфин и прочие шотландцы, недавно прибывшие из Буржа, где совещались с французами по поводу ситуации в Дании, Испании, а также по поводу бретанского приданого: Монипенни, разумеется; Флокхарт; и Фолкарты с фламандской стороны, для ровного счета.
Все они почтительно поприсутствовали на заупокойной мессе по своему бывшему хозяину. А потом, должно быть, кинутся интриговать и бороться за власть Шотландии. Фламандская вдовствующая королева и коронованный правитель восьми лет отроду. И продолжающая междоусобица между Ланкастерами и Йорками в Англии, — ситуация казалась многообещающей, если правильно разыграть свои карты. Следует лишь найти хороших игроков.
Саймон обнаружил, что соотечественники его мало интересуют. Он немного поболтал с секретарем герцогини, своим шурином, который сделал леди Кателине комплимент по поводу ее цветущего вида, но ни словом не обмолвился о ее состоянии, которое она умело скрывала при помощи атласного шлейфа Сеньор Хуан представил невесту нескольким дамам, и пообещал Саймону исполнить его желание и познакомить с капитаном фландрской галеры, Пьеро Зорзи.
Саймон просветлел. У него были дела к капитану, — внушительному низкорослому мужчине в великолепном наряде пепельно-серебристого цвета. Он мог разглядеть венецианца даже через толпу: Луи де Грутхусе вел его под руку, чтобы познакомить с каким-то высоким мужчиной и его супругой на другом конце зала.
Женщину Саймон сразу не признать, но она была в столь глубоком трауре, что он принял ее за шотландку. Мужчина также был во всем черном, но его одежда казалась очень простого покроя, без драгоценностей, хотя пояс выглядел довольно дорогим, а туника — из добротного полотна. Он с оживлением обернулся к венецианцу, а когда улыбнулся, то на щеках появились обезоруживающие ямочки.
Мужчина улыбнулся, и Саймон, который вместе с Васкезом двигался в ту сторону, запнулся на полушаге и уставился на него с недоверием, изумлением и растущей яростью, которая на миг лишила его дара речи.
Одновременно и тот повернулся к шотландцу, переменившись в лице. Хуан Васкез, уже собравшийся было представить всех друг другу, моментально осекся. Грутхусе вопросительно обернулся. Саймон взглянул на хозяина дома.
— Месье де Грутхусе, полагаю, вы сами не ведаете, что творите. Мы оплакиваем смерть нашего короля. Вы оскорбляете нас, пригласив сюда человека, виновного в его гибели.
Подобно Ансельму Адорне, Грутхусе обладал искусством выходить из неловких ситуаций. Он улыбнулся венецианцу и чуть заметно сдвинулся с места, так что Зорзи оказался за пределами их круга; Марианна де Шаретти поспешила отвлечь его разговором. Грутхусе в упор взглянул на Саймона:
— Тогда с тем же успехом вы можете винить во всем оружейников, что отлили эту пушку в Монсе. Мне казалось, что само имя Грутхусе является достаточной гарантией доброй воли. Я никогда не Навлеку позор ни на одного из своих гостей. Пойдемте, здесь многие будут рады познакомиться с вами.
Саймон однако, не двигался с места. И не смотрел ни на кого другого, кроме этого юнца, которого последний раз видел в лохмотьях на пепелище.
— Как ты посмел появиться здесь? Как посмел одеться бюргером, словно все могли позабыть твое вонючее тряпье? Я был бы рад преподать тебе урок.
— Вы уже сделали это.
Этот глупый мальчишка Клаас побледнел, как смерть, и начал пятиться прочь, под одобрительным взглядом недоумка Грутхусе.
Саймон последовал за ним, продолжая напирать.