Путь Никколо
Шрифт:
— Думаешь, я стану вновь драться с тобой? Едва ли. Но когда испытываешь волю Провидения, то будь готов к воздаянию.
Божьему. Такое случается. Новый пожар. Сорвавшаяся сделка. Недоверие к компании Шаретти. Это было бы неприятно, не так ли? На что тогда ты будешь жить? Придется вновь вернуться к красильным чанам. А свою престарелую жену ты тоже возьмешь с собой?
Луи де Грутхусе оборвал его:
— Килмиррен, довольно! Сеньор Хуан, я буду признателен, если вы уведете отсюда своего друга.
— Что ты будешь делать, Николас, когда устанешь от нее, а она больше не сможет тебя содержать. Говорят, что от сына ты избавился довольно быстро. Похоже, он, наконец, задел юнца за живое. У того был преглупый вид.
— Сер Луи, прошу меня простить… — с этими словами он развернулся на каблуках, но Саймон с силой ухватил его за локоть, от всей души желая, чтобы тот попытался ударить его. Юнец вырвался и застыл на месте. Руки Саймона были привычны к мечу, и при желании он мог бы сломать тому руку. Люди вокруг заоборачивались. Саймон видел, что и Кателина оглянулась тоже. Он надеялся, что она догадается подойти ближе.
— Отпустите меня, — попросил мальчишка.
— Ты что, не слышал? — рявкнул Саймон.
— Я вас слышал, — отозвался тот… или, скорее, проблеял.
Хозяин дома сдавшись, с мрачным видом отошел в сторону. Чуть погодя сбежал и Васкез, оставив их наедине.
— И тебе нечего сказать?
— Здесь — нечего, — ответил юнец. — Если призовете на помощь свое воображение, то будете знать, о чем я думаю.
— Не понимаю, с чего я решил, будто ты этого стоишь, — заявил Саймон, опуская руку. — А вот и ты, милая. Иди сюда и взгляни на этого деревенского недотепу, который женился на своей хозяйке, и может только стоять и дрожать перед тем, кто сильнее.
— Ты говоришь о Клаасе? — переспросила Кателина ван Борселен. — Но никто и не ждет от Клааса смелости, если только ему не заплатить за это.
Несколько мгновений они с юнцом смотрели друг на друга Саймон был доволен. Еще никогда жена не казалась ему такой прекрасной, как сейчас, охваченная презрением Подаренные мужем изумруды поблескивали у нее на шее. И золотом сверкал эннен, вуаль которого наполовину прикрывала лицо. После долгого, очень долгого молчания, юнец заметил.
— Так вы вернулись из Бретани.
— Надеюсь, страус добрался благополучно, — промолвила она. — Знаешь, я очень старалась ради бедного Лоренцо.
Замечание показалось Саймону совершенно бессмысленным. Он-то надеялся, что она присоединится к его насмешкам. У юнца был такой вид, словно он не знал, что сказать. И наконец, выдавил:
— Страус в порядке. Я собираюсь сегодня сходить навестить его. Спасибо.
— Я слышала, ты женился, — заметила Кателина. — Это твоя супруга?
Он не обернулся.
— Да. А вы с…
— Я, разумеется, с моим мужем и господином, — отозвалась она, указывая на Саймона. — Твоя жена еще не понесла? Нет, конечно, нет. Полагаю, ее время уже вышло. На самом деле, тебе скоро придется выдавать замуж падчериц. Скажи мне, и я смогу помочь подыскать им достойных супругов.
Саймон уставился на Кателину.
— Что тебе за дело до этого отродья? Играешь какую-то игру?
— Вероятно, да, — промолвила его жена. — И эта игра мне наскучила. Не вернуться ли нам домой? Ты же сам всегда твердишь, чтобы я больше отдыхала. — Она взглянула на Клааса. — Видишь ли, супруг весьма печется о моем здоровье.
Саймон еще не покончил с этим мальчишкой. Ему многое хотелось сказать, невзирая на недовольство Грутхусе. Но когда она вот так опиралась на него всем телом, он невольно начинал тревожиться. Не приведи Господь, после всех этих лет ожидания, лишиться наследника.
Так что он всего лишь улыбнулся этому недоумку Клаасу, представляя, как великолепно они смотрятся сейчас с Кателиной. Словно влюбленные в каком-нибудь великолепном часослове. Затем Саймон, не торопясь, окинул взором округлую фигурку жены этого юнца, которая по-прежнему держалась в отдалении, со страхом наблюдая за ними. Саймон засмеялся, затем, отвесив издевательский поклон, повел свою супругу прочь. Кателина при этом выпустила из рук тяжелые складки шлейфа, и тот упал, обтягивая округлый живот, — живот женщины, которая вот уже пять месяцев вынашивает под сердцем ребенка.
Этим движением она уничтожила созданную им изящную иллюзию. Сперва подобная беспечность раздосадовала Саймона, но потом он осознал, что то была отнюдь не беспечность, а знак презрения. Оно было написано у Кателины на лице. Юнец застыл на месте, словно громом пораженный.
Саймон обернулся к своей жене, и, подняв изящную руку, ласкающе провел ей по животу. Он надеялся, что даже издалека будет заметно его торжество. И взгляд, которым этот болван проводил его, сполна вознаградил шотландца за этот день.
Обычно он не слишком любил уходить с приемов из-за скверного самочувствия Кателины, но сейчас, заметив многозначительно нахмурившегося Грутхусе и еще нескольких его прихлебателей, Саймон почел за лучшее удалиться. Затем, через день-другой, он постарается заслужить прощение. Он всегда отличался взрывным нравом и не терпел глупцов. В особенности, если много выпьет. Порой люди на него обижались или даже чувствовали себя оскорбленными. Но дворецкий Саймона умел сгладить подобные происшествия, или тот сам мог пригласить обиженного к себе и умело польстить ему. Либо, кому-то вроде Грутхусе, послать очаровательный подарок и записку со словами извинения. Вечно держать себя в руках — это удел женщин.
Обычно на свежем воздухе Кателине всегда становилось лучше. Но на сей раз она продолжала дрожать, даже когда они вернулись домой. Он уже собрался позвать горничную, как вдруг жена окликнула его на выходе из спальни:
— Что ты говорил о компании Шаретти? Какой новый пожар?
Саймон припомнил свои угрозы и усмехнулся. Он и не знал, что она все слышала.
— Ты видела его лицо? Я так и думал, что он струсит. Супруга сидела там, где он усадил ее: не на постели, но в высоком деревянном кресле с мягкими подушками.