Путь Никколо
Шрифт:
Одной из причин, почему страус несся с такой скоростью, были собаки, преследовавшие его по пятам. Время от времени птица останавливалась и принималась лягаться, и тогда псы разбегались во все стороны. Затем страус вновь бросался бежать, с шипением и кудахтаньем. Юлиус, которому никак не удавалось догнать беглеца, видел, что Николас изо всех сил пытается с помощью поводьев не дать страусу пересечь мост в направлении улицы Спаньертс.
Он потерпел неудачу. Птица продолжила свой путь, на ходу пиная какие-то тюки и клювом нанося удары по решеткам. Два одеяла, вывешенных на просушку, начали падать в облаке перьев. Одно из них Николас поймал на лету и попытался подсунуть себе под зад, исколотый острыми остями. Юлиус с хохотом
Время от времени страус замедлял бег, он отвлекся на лоток с ягодами; затем еще дважды — когда группы решительно настроенных людей пытались преградить ему путь или загнать в угол. Но ничто не могло задержать его надолго. Два удара мощными ногами — и противники рассыпались в стороны. Погрузочный кран промелькнул мимо, затем ратуша и звонница. Через мост птица устремилась к Стейну, а по пятам за ней с воплями бежали люди. Очень скоро беглец окажется среди полей и садов, между Гентским мостом и мостом Святого Креста, и там сможет бежать во всю прыть. По слухам, страус способен развивать скорость до сорока миль в час, — достаточно, чтобы убить всадника, если тот свалится со спины. Но Николаса это, похоже, ничуть не тревожило. Время от времени он оборачивался к Юлиусу с безумной улыбкой, а один раз даже смог высвободить руку и показал куда-то вперед и налево. Что он хотел этим сказать, Юлиус не имел ни малейшего понятия.
А сзади его настигали другие всадники. Они могли бы постараться задержать крылатую тварь, выскочив с боковых улиц, набросить на нее аркан, а затем связать. Вот только впереди лежал пустырь. Юлиус дал шпоры своему скакуну, во весь опор вылетел за угол и наконец, увидел, что хотел показать ему Николас.
Впереди медленно струил свои воды один из тех неглубоких каналов, что соединяли реки, окружавшие Брюгге. Николас изо всех сил пытался столкнуть птицу с дороги на покатый берег. Страус соскользнул в воду и там застыл, мотая головой из стороны в сторону. Лебеди, плававшие неподалеку, возбужденно захлопали крыльями, а затем принялись брызгать водой и шипеть на незваного гостя. Незваный гость зашипел в ответ, пнул ногой, и лебедь кубарем взмыл в воздух. Прочие принялись надвигаться, вытягивая шеи. Страус, перед лицом столь большого численного перевеса, еще дважды попробовал лягнуть, а затем, отчаянно работая крыльями, стал выбираться из воды на берег. Пару раз он оскальзывался и падал, но насквозь промокший Николас цепко держался за его шею. К этому времени Юлиуса окружало уже с полдюжины всадников. Впереди канал проходил под мостом, чтобы затем влиться в реку, а берега поднимались, переходя в широкую набережную, где были расположены ветряные мельницы. Лошади теперь двигались быстрее, чем птица в воде. Двоих Юлиус выслал вперед, чтобы перебраться через мост и попробовать напугать птицу с другой стороны; остальных выстроил полукругом в том единственном месте, где страус мог выбраться на сушу: у покатого причала, ведущего к одной из мельниц.
Он забыл, что мельницы существуют для того, чтобы молоть зерно, а страус голоден. Сперва хитрость сработала превосходно. Всадникам на левом берегу удалось напугать тварь, и та повернула направо, к причалу. Теперь она показалась из воды целиком, — и с птицы, и со всадника лились потоки воды. Юлиус вместе со своими помощниками осторожно двинулся вперед. Тем временем страус обнаружил мешки во дворе и ссыпанное в кучи зерно, и бросился прямо под вращающиеся мельничные крылья.
Юлиус выкрикнул какое-то бессмысленное предостережение. Он ожидал, что Николас начнет сопротивляться, потянет птицу прочь, или бросит ее и откатится назад. Лопасти вращались с треском и постукиванием; птица успела проскользнуть… новая угроза; и опять промах. Страус поднимал и опускал шею, клевал зерно, озирался, вновь начинал клевать. Он сдвинулся чуть в сторону, затем в другую, но по-прежнему держался у самой мельницы, зачарованный видом этого пиршества, — и внезапно Николас пришел в себя.
Юлиус не мог знать об этом. Вне себя от тревоги и злости, он смотрел, как Николас с отупевшим видом сидит у страуса на спине, бросив веревку, и ничего не предпринимает.
Всадники, окружавшие стряпчего, боялись двинуться с места. Но только не Юлиус Нагнув голову, вжимаясь в седло, он бросил лошадь прямо под мельничные крылья, туда, где клевал зерно страус.
С силой вонзая шпоры в бока, он протолкнул лошадь ближе к мельнице, а затем, не обращая внимания на раскрытый клюв, на мощные ноги, ударил птицу в бок так, что та, шипя и лягаясь, вылетела во двор, где ее уже поджидали прочие загонщики.
Еще пять минут ушло на то, чтобы загнать ее в угол и связать. Николас свалился на землю. Сперва он вообще не мог стоять, и Юлиус оттащил его в сторону. Затем помог совладать со страусом, которого под надежной охраной поволокли обратно на конюшню флорентийцев. Загонщики, хмельные от возбуждения, сперва совершили круг почета рядом с Николасом, и Юлиусу пришлось сказать тому:
— Помаши им!
Лишь тогда тот поднял голову и слабо взмахнул рукой. Он трясся, словно в лихорадке, но с людьми, когда они очень устали или испуганы, такое случается, так что никто не заподозрил неладного. Хотя, разумеется, усталость и испуг тут были ни при чем. И даже болотная лихорадка. Но все же… Юлиус точно знал, что Николас сам открыл задвижку клетки.
Поначалу стряпчий радовался от души, что безумец Клаас вновь вернулся к ним. Но, конечно, прежняя свобода была утрачена навсегда. Даже если она и вернулась ненадолго, то совсем по другим причинам. Минутные раздумья помогли ему понять это. Минутные раздумья — и то, что случилось у ветряной мельницы.
— Почему бы тебе не передохнуть немного? — предложил Юлиус. — Мы могли бы послать кого-то за сухой одеждой.
Он не ожидал и не дождался ответа. Слова сейчас казались бессмысленны.
Он был готов к чему угодно, но Николас не лишился чувств, не разрыдался и вообще никак не проявил себя. Просто, когда они забрались внутрь мельницы, он сел на солому, съежился и задрожал крупной дрожью.
Кто-то принес ему одеяло и воды, а затем удалился, по знаку стряпчего. Юлиус сел рядом с бывшим подмастерьем демуазель де Шаретти и попытался, — что было для него совершенно необычно, — понять, что произошло. А затем решить, что со всем этим делать.
Привыкший лишь опосредованно сталкиваться с критическими событиями в жизни других людей, стряпчий очень редко оказывался, как сегодня, действующим лицом драмы. Он откашлялся. Затем взглянул на Николаса, с головой укрывшегося одеялом, и проговорил:
— Ну что ж, некоторые люди напиваются, другие скачут на страусах… но рано или поздно нам всем приходится возвращаться к реальности. Однако тебе нечего бояться. Знаешь, мы все сошлись на том, что ты поступил совершенно правильно, учитывая обстоятельства. Тоби так считает. И Горо. Нет никаких причин что-то менять в нашей жизни. И демуазель, наверняка, согласится с нами.
Он помолчал. Судя по дыханию Николаса, тот явно был не готов заговорить. Однако в надежде, что он все же способен слышать его, Юлиус продолжил свой вдумчивый монолог.
— Проблема, разумеется, в том, что тебя слегка занесло. Ты меня понимаешь. Как… как бывало с Феликсом. Демуазель осознает и это тоже. По правде, она сама попросила нас помочь тебе. Что бы ты ни задумал, тебе не придется действовать в одиночку. Если что-то пойдет наперекосяк, тогда виноваты будем мы все. Очень скоро ты наберешься опыта, так что забудь о том, что произошло. В будущем все станет по-другому.
Пока он говорил, Николас изо всех сил старался овладеть собой. Упираясь локтями в колени, он прятал лицо в ладонях. Мокрые волосы, завиваясь колечками, падали на лоб, на шею и плечи. Наконец он подал голос: