Путь один- в глубь себя
Шрифт:
Несчастье тех, кто попал в ад, состоит в том, что они зацепились за слишком большое количество разных счастий. Счастье тех, кто оказался в раю, — в том, что они отпустили все свое счастье на волю.
Если ты понял это, то увидишь, что счастье — это свобода, а несчастье — зависимость. Вот почему высшее блаженство называется мокша — окончательное освобождение. Мокша — это состояние абсолютной свободы, когда отпущено все.
Птица, сидящая на верхней ветке дерева жизни, сидит и внутри тебя. Она сидит на твоем дереве. Иногда, когда ты становишься наблюдателем, когда твое сознание смещается от нижней птицы и становится единым с той, что на верхней ветке, ты ловишь проблеск. Ты замечаешь голубое небо. Все облака исчезли. Ты можешь узнать это или
Двадцать четыре часа в сутки мы ощущаем себя делателями. С утра до ночи мы отождествляем себя с нижней птицей и от этого страдаем и мучаемся. Теперь настало время поднять взгляд и посмотреть на птицу, сидящую на верхней ветке. Целую вечность она сидит на твоем дереве, дожидаясь, когда же ты отпустишь свои печали. Но ты не смотришь наверх, ты просто продолжаешь страдать. Создается впечатление, что на самом деле от своего несчастья ты получаешь удовольствие. Действительно, похоже на то, что в таком несчастливом состоянии есть для тебя своя особая радость. Ты сделал определенные вложения в свои страдания. Так что ты и дальше будешь рассказывать, как велико твое желание избавиться от страданий, но истина в том, что ты цепляешься за них. Даже когда ты приходишь к людям, в чьем присутствии легко можешь отпустить свои страдания, ты не приходишь к ним целиком. Возможно, ты оставил свой дом, но лишь часть тебя пришла, чтобы встретиться с этими людьми. Ты заинтересован в своих несчастьях.
Знал я одну женщину, которая каждый раз при встрече со мной только и делала, что жаловалась на своего мужа. Она жаловалась на то, что он играет в азартные игры, что пьет, что ничего не делает дома, — в общем, на любой его поступок. Жалобы, бесконечные жалобы — вот все, что она знала. Ее муж был вместилищем всевозможных пороков, а она трудилась, как пчелка, содержала в порядке дом и ухаживала за супругом. И конечно же, она валилась с ног от усталости, поскольку вдобавок ко всему их дочь была прикована к постели и даже есть не могла самостоятельно. Эта женщина тянула на себе столь непосильный груз, что ее жизнь воистину была жизнью мученицы.
Всякий раз, приходя ко мне, она выдавала один и тот же набор жалоб на своего мужа. Но, когда я заглянул в ее глаза, мне стало ясно, что такое положение дел доставляет ей какую-то особую радость. Было очевидно, что пьянство и азартные игры мужа приносили ее эго огромное удовлетворение; ведь по сравнению со своим никчемным мужем она выглядела как бриллиант, которому нет цены.
Мы живем сравнениями. Если муж велик и значим, тогда его жена должна быть ничем не примечательной особой. Но в этом случае в роли суперзвезды выступала жена, а благодаря распутному образу жизни ее мужа весь городок восхищался ею и глубоко сочувствовал ее бедам. Конечно же, всем и каждому она рассказывала, как тяжело ей приходится и насколько она несчастна, но на самом деле она меньше всего хотела бы изменить свою жизнь и положение дел в семье. Ведь избавиться от всех этих проблем — значило бы лишиться славы и почитания, которыми она так упивалась. Парализованная дочь тоже была лишь орудием, при помощи которого мать могла поддерживать свой образ мученицы: «Вы только посмотрите, как я забочусь о ней, как выполняю любую ее прихоть, как облегчаю ее страдания».
Люди любят страдать, так как это дает им возможность изображать из себя мучеников. Эта женщина на самом деле не жаловалась, он рекламировала свои добродетели. Спустя некоторое время ее бедная дочь умерла. С ее смертью половина забот женщины должна была исчезнуть. Она должна была почувствовать радость, ведь девочка освободилась от жизни, полной страданий, да и сама женщина теперь оказалась свободна от обязанностей по уходу за больной. А когда сбежал ее муж, это должно было положить конец всем ее бедам и горестям. Она часто мне говорила: «Если бы он умер или навсегда ушел, я была бы счастлива. Я не желаю его видеть».
Но когда он на самом деле ушел, причем навсегда, она стала терзаться еще больше. Ее лицо побледнело, ее обычным состоянием стала глубокая печаль, словно она потеряла всякий интерес к жизни. А ведь так оно и было. Ее муж, игрок и пьяница, формировал основу ее жизни;
разоблачения его дурных наклонностей составляли смысл и цель ее существования, в них были все ее надежды на будущее. Теперь, когда он ушел, с ним ушло все, что поддерживало ее, что давало ей силы. Она была низведена до положения обычной женщины. Теперь никто не поет ей дифирамбы, никто не восхваляет ее многострадальные добродетели. Когда я видел ее в последний раз, было видно, что она скоро умрет, поскольку отсутствовал механизм, который держал ее на плаву.
А теперь задумайся: всякий раз, когда ты говоришь о своих несчастьях, за твоими словами прячется фигура мученика. Осознай, как ты получаешь радость от своего так называемого несчастья. Человек — такой искусный мастер украшений. Он украшает даже свои печали, своим мастерством превращая их в орнаменты. Но затем перед ним возникает новая трудность; как отбросить все украшения и узоры, которые он на себя нацепил. Если бы ты не украшал свои страдания, ты давным-давно смог бы выбросить их прочь; ты бы вышел из своей тюрьмы. Но благодаря своим собственным творениям ты принял тюрьму за свое жилище. Только ты сам держишь себя в оковах, но эти оковы ты принял за орнаменты.
Вот почему наблюдающая птица ждет — и, наверное, смеется, — глядя, как ты там внизу страдаешь и рассказываешь всему свету о своих великих несчастьях. А ты ведь прекрасно знаешь, что эта птица, сидящая внутри тебя, смеется. Иногда ты ловишь проблеск. Это неизбежно, ведь она — твоя истинная природа. Как ты можешь напрочь забыть о ней? Время от времени ее образ должен возникать внутри тебя. Иногда ты должен чувствовать ее умиротворение и слышать ее гармонию. В минуту расслабления, когда ты совсем этого не ждешь, она заполнит тебя. Но ты избегаешь ее. ТЙ>1 так увлечен своим занятием — быть делателем, что избегаешь состояния свидетеля. Тебе доставляет удовольствие тащить груз своих страданий, оповещая всех и каждого о своем занятии. Твое несчастье еще не достигло пика. А когда это случится, ты наконец поднимешь голову и посмотришь вверх, и как только ты это сделаешь, твоему удивлению не будет предела: ты увидишь, что все страдания, которые ты переносил из жизни в жизнь, между всеми твоими бесчисленными рождениями и смертями, — не более чем ночной кошмар. Твоя истинная природа всегда была отделена от этих страданий.
Вот почему индуисты говорят, что ты — вечное блаженство, брахман, что ты никогда не совершал никаких грехов, никому не сделал никакого зла, и не можешь сделать, поскольку это занятие — создавать несчастья — противоречит твоей природе.
Когда на Западе переводили Упанишады, эта теория была встречена непониманием. Там задавались вопросом, а можно ли такое вообще назвать религиозным текстом. На Западе знают только одну религию — христианство. А все христианское учение построено на понятиях вины и греха. Ты — грешник, и твоя главная задача — искупить свои грехи. Ты сбился с пути истинного: «Вернись на этот путь». Тебя изгнали из Царства Божьего, и твоя задача — умилостивить Господа, признав все свои грехи и искупив их, дабы ты мог туда вернуться.
Искупление лежит в основе христианства, а эти Упанишады заявляют, что ты вообще никаких грехов не совершал, и не можешь этого сделать, даже если бы захотел, поскольку по самой природе вещей ты — не делатель. Ты можешь только погрезить о том, что согрешил или грешишь, но совершить грех ты не можешь. И не важно, как сильно ты этого желаешь, ты не можешь выйти из Царства Божьего, так как ничего другого, кроме этого царства, не существует. Тебя могут выгнать из этого сада, где мы сейчас сидим, но изгнать тебя из Божьего сада нельзя, потому что, куда бы тебя ни изгнали, везде будет Его сад. Райский сад христианства, наверное, был очень маленьким; а у индуистов райский сад огромный. Индуизму неизвестны места, которые не являлись бы частью этого сада, так что посылать тебя за пределы Божьего сада просто некуда. Даже если бы Бог пожелал изгнать тебя, куда бы он тебя послал? Есть только Он, потому, где бы ты ни был, ты всегда будешь с Ним. В этом месте Его столько же, сколько в любом другом. Его не может быть больше здесь и меньше там.