Путь самурая, или Человек-волна
Шрифт:
Сяку Кэн и Ганеша только что ступили на тропу, укрытую азалиями, когда над головами просвистели, точно стрижи, первые тенгу.
Это были, видимо, дозорные. Спланировав на кусты и сложив длинные ласточкины крылья, тенгу замерли. Чуть ли не задремали. Глаза их были печальны. Скорбно опущены уголки ртов. Рыжие волосы и длинные красноватые носы, подобные клювам. То ли крылатые лисособаки, то ли человекообразные птицы. Казалось, они все на одно лицо, как солдаты в шеренге. Впрочем, если приглядеться, тенгу очень отличались друг от друга.
У
– О, не передать в словах нашего восторга! – воскликнул Ганеша, кланяясь всем, чем только мог. – Какая нам выпала честь – увидеть перед собой великих тенгу! – Он подтолкнул Сяку Кэна и прошептал, – Восхищайся и умиляйся – они такие обидчивые, неизвестно чего могут подумать…
Между тем зелёный тенгу соскочил с куста, приветливо улыбаясь. И прочие начали подмигивать и пересмеиваться.
– Любезные мои, – сказал зелёный таким голосом, каким, наверное, мог бы разговаривать дружелюбный дятел или ласковая сорока. – О нас ходит столько небылиц! Забудьте эти сказки!
Все остальные тенгу сразу попрыгали на землю, окружив Сяку Кэна с Ганешей, и застрекотали, затараторили наперебой, желая, видимо, оправдаться.
Мол, чего только о них не сочиняют в мире! То они защитники и покровители, – что чистая правда! – то жестокие обманщики, то похитители детей, то подстрекатели к войнам…Помесь человека с аистом! С длиннющими красными носами! А то и с вороньими клювами. Поглядите, не бред ли это! Обидчивые и злопамятные… Своими крыльями или веерами якобы нарочно вызывают губительные ураганы. А острыми, как гвозди, когтями задирают скотину на пастбищах…
– Говорят, только и делаем, что летаем, да ещё брешем, как собаки. Вот какая напраслина! – тявкал из последних сил зелёный. – И правды не добиться! Поневоле станешь обидчивым!
Всё это, действительно, сильно напоминало птичий базар или же псарню. Сяку Кэн уже ничего не понимал, а Ганеша очень ловко свернул свои уши конвертиками и только кивал головой, как китайский болванчик.
Тенгу долго не могли успокоиться. Всё-таки выделили троих – красного, белого и того самого зелёного, – чтобы проводить гостей в селение.
По дороге красному, видать, очень хотелось высказаться. Он пощёлкивал клювом, весьма походившим на вороний, и доверительно заглядывал в глаза Сяку Кэну.
– А вообще-то у нас всякое бывает, – не стерпел, наконец, – В семье, как говорится, не без уродов! Советую – не позволяйте себе лишнего, чтобы ненароком не обидеть наших ребят.
Они вышли на обширную просеку, заваленную снегом недавнего тайфуна.
Среди огромных кедров, лиственниц и елей виднелись всего-то две-три пагоды. Остальные дома сразу и не приметишь. Как птичьи гнёзда, они лепились меж сучьев, – ближе к вершинам деревьев.
– На самом высоком кедре живёт наш старшина Кэйки Сияма, – указал куда-то вверх белый. – Он дряхлый. Уже не спускается на землю. Так, полетает в небе и – домой, на боковую.
Красный проводил их во дворец Воинских добродетелей и в фехтовальный зал-«додзе».
– Здесь учились знаменитые воины. Например, Минамото, – сказал он. – А также великий человек-волна Мусаси, который из всех поединков выходил победителем. Он единственный обладал ударом меча «пируэт ласточки». Но однажды, решив жениться, споткнулся на ровном месте, как раз у дома невесты, и сломал себе шею.
– Ему можно позавидовать – славный конец для человека-волны! – хрюкнул Ганеша.
Сяку Кэн слушал, смотрел и не понимал – во сне ли всё это или наяву?
Казалось, они только что повстречались с тенгу. И в то же время, будто бы много месяцев миновало с тех пор, как его начали обучать кэндзюцу – искусству владения мечом.
Сколько космического времени провели с ним в фехтовальном зале красный, белый и тот самый зелёный тенгу?
Сяку Кэн уже лихо обращался с копьём и алебардой, с кинжалом и стилетом, с железным веером и с огромным луком из медвежьего бамбука, поражавшим любую цель на расстоянии в триста метров. Наверное, он был готов расправиться с господином Фарунагой, но даже и не вспоминал о нём.
А когда он успел так подрасти?! Пожалуй, теперь выше любого лука – кэн с лишком. Папа Ясукити, наверное, радуется в Чистой земле. А ведь отсюда до неё рукой подать.
Во всяком случае, так говорил старшина Кэйки Сияма, спустившись однажды с кедра посмотреть, как Сяку Кэн сражается двумя мечами против дюжины тенгу. Тогда зелёный вдруг обиделся неизвестно на что, и драка получилась нешуточной. В руках Сяку Кэна клинки сверкали и звенели с божественной силой, хотя он остерегался ранить противников, и всё это, видимо, ублажало старшину.
Кэйки Сияма был очень дряхлым, седовато-пегим. Крылья его так обтрепались, что смахивали на старые веники. Непонятно, каким образом удерживали в полёте. Зато когда старшина говорил, все утихомиривались и замолкали.
– Кто бы ты ни был, – заухал он филином, – посвящаю тебя в самураи! Ты храбр, хладнокровен и милосерден в бою! Ты нежный воин, а это и означает быть истинным самураем.
Сяку Кэн поклонился, и тут же на его накидке-хаори возникли три расшитых золотом красных дракона.
– Отныне твоё имя Рюноскэ, или Дракон! – продолжал старшина. – И это твой герб до скончания жизни. Запомни, на пути к просветлению всякое живое существо минует три состояния, – злых духов, скотов и людей – чтобы стать небесным созданием. Ты, вижу, близок к цели, и я тебе её покажу!
Он удивительно легко подхватил Сяку Кэна и взмыл поверх самых высоких деревьев. Они проскочили сквозь душные и влажные облака, очутившись в золотом небесном сиянии. Прищурившись, старшина разглядел двуглавую гору Коя и устремился к ней.