Путь святого
Шрифт:
– Интересно, бывал ли папа когда-либо в таких местах?
– проговорила Ноэль, поднося бокал с зеленой жидкостью к губам.
– Это вкусно? Пахнет мятой.
– Красивый цвет. За ваше счастье, mademoiselle!
– И он чокнулся с ней.
Ноэль выпила немного, отставила бокал, потом еще выпила.
– Очень вкусное, но страшно липкое. У вас нет сигареты?
– Des cigarettes!
– сказал Лавенди официанту.
– Et deux cafes noirs {Сигареты! И два черных кофе (франц.).}. Так вот, mademoiselle, - продолжал он, когда принесли кофе.
– Представим себе, что мы выпили каждый по бутылке вина - и вот мы уже на подступах к тому, что именуется Пороком. Забавно, не правда ли?
– Он пожал плечами.
Его лицо поразило Ноэль: внезапно оно стало тусклым и угрюмым.
– Не сердитесь, monsieur, это все так ново для меня, понимаете?
Художник улыбнулся своей ясной, рассеянной улыбкой.
– Простите, я забылся. Но мне больно видеть красоту в подобном месте. Она ведь не вяжется и с этой музыкой, и с голосами, и с лицами. Развлекайтесь, mademoiselle, впивайте все это. Взгляните, как эти люди смотрят друг на друга; сколько любви сияет в их глазах! Жалко, что мы не можем слышать, о чем они говорят. Поверьте мне, их речи невероятно утончены и tres spirituels! {Возвышенны! (франц.).} Эти молодые женщины "вносят свою лепту", как принято говорить; они доставляют le plaisir {Удовольствие (франц.).} тем, кто служит родине. Есть, пить, любить, ибо завтра мы умрем! Кому дело до того, как прост и прекрасен мир! Храм духа пуст.
Он украдкой посмотрел на нее, словно хотел заглянуть в ее душу. Ноэль встала.
– Мне пора идти, monsieur.
Он помог ей надеть шубку, расплатился, и они снова, медленно пробираясь среди маленьких столиков, пошли к выходу, оставляя позади гул голосов, смех и табачный дым; оркестр заиграл еще какую-то пустую и звонкую мелодию.
– А вон там, - проговорил художник, показывая на дверь другого зала, они танцуют. Так оно и идет. Лондон военного времени! Впрочем, в любом большом городе вы увидите то же самое. Вы довольны, что повидали "жизнь", mademoiselle?
– Я думаю, что надо танцевать, быть счастливой... Это сюда ходят ваши друзья?
– О, нет! Они собираются в более простом зале, играют в домино, пьют кофе и беседуют. Они не могут сорить деньгами.
– А почему вы мне их не показали?
– Mademoiselle, в том зале вы, возможно, увидели бы кого-нибудь, с кем вам пришлось бы встретиться снова; а там, где мы побывали, вы были в безопасности, по крайней мере я надеюсь, что так.
Ноэль пожала плечами.
– Я думаю, теперь уж все равно, что я делаю.
И вдруг на нее нахлынула волна воспоминаний: лунная ночь, темное старое Аббатство, лес, река, - и у нее перехватило дыхание. Две слезинки скатились по ее щекам.
– Я вспомнила кое о чем, - сказала она глухо.
– Это ничего.
– Дорогая mademoiselle!
– пробормотал Лавенди.
Всю дорогу до ее дома он был молчалив и печален.
Пожимая ему руку у двери, она прошептала:
– Простите, что я вела себя глупо; и спасибо вам большое, monsieur. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, самых лучших снов. Скоро наступит хорошее время время Мира и Счастья. Оно снова придет на землю. Не вечно же будет существовать этот дом принудительных работ! Спокойной ночи, дорогая mademoiselle!
Ноэль поднялась наверх и осторожно заглянула в детскую. Горел ночник, нянька и ребенок крепко спали. Она на цыпочках прошла в свою комнату. Только теперь она поняла, как устала - так устала, что едва смогла раздеться. И в то же время она чувствовала себя какой-то необычно отдохнувшей, может быть, от такого неожиданного наплыва переживаний; Сирил и все прошлое навсегда уходили из ее жизни.
ГЛАВА III
Первая встреча Ноэль с Общественным Мнением произошла на следующий день. Ребенка только что принесли с прогулки. Он спокойно спал, и Ноэль стала спускаться по лестнице. Вдруг чей-то голос донесся из передней.
– Как поживаете?
Она увидела одетого в хаки Адриана Лодера, помощника ее отца. Поколебавшись только секунду, она спустилась вниз и пожала ему руку. Это был довольно грузный молодой человек лет тридцати, с бледным лицом; ему не шла его форма цвета хаки с большим круглым белым воротником, застегнутым сзади; но одухотворенный взгляд смягчал впечатление от всей его фигуры: глаза его говорили о самых лучших в мире намерениях и о том, что он способен восхищаться красотой.
– Я не видал вас целую вечность, - сказал он, как-то неуверенно, следуя за ней в кабинет ее отца.
– Да, - ответила Ноэль.
– А как там, на фронте?
– Ах, - сказал он.
– Солдаты наши просто великолепны.
– Глаза его засияли.
– Но как приятно видеть вас снова!
– Разве?
Он, казалось, был озадачен этим вопросом; запинаясь, он проговорил:
– А я и не знал, что у вашей сестры родился ребенок. Прелестное дитя.
– У нее нет ребенка.
Лодер разинул рот. "Какой у него глупый вид!" - подумала она.
– О!
– сказал он.
– Значит, это приемыш - бельгиец или какой-либо другой?
– Нет, это мой, мой собственный.
– Отвернувшись, она сняла кольцо с пальца.
Когда она взглянула на него снова, он все еще выглядел до крайности растерянным. Он смотрел на нее взглядом человека, в жизни которого подобные вещи не могут случиться.
– Что вы так на меня уставились?
– сказала Ноэль.
– Разве вы не понимаете? Это мой ребенок, мой.
– Она вытянула левую руку.
– Смотрите, кольца нет.
Он, заикаясь, выговорил:
– Послушайте... вы ведь не... вы ведь не можете...
– Что... не могу?
– Шутить... таким образом... Ведь правда же?
– Какие там шутки, если у тебя ребенок и ты не замужем!
Лодер вдруг весь съежился, словно рядом разорвался снаряд. Но затем, как и полагается в таких случаях, он сделал над собой усилие, выпрямился и сказал странным тоном - одновременно высокомерным и мягким:
– Я не пойму... Ведь не может же быть... Это ведь не...
– Это так и есть, - сказала Ноэль.
– Если не верите мне, спросите у папы.