Путь Тесея
Шрифт:
– Привяжи там ближе к верхушке, но чтоб не обломалась потом. Сам не спускайся, пока не скажу!
Когда с дерева спустилась верёвка, царевич вцепился в неё и, натягивая, принялся нагибать сосну. Чернокожий раб своим весом помогал ему, пока не спрыгнул по приказанию Тесея. Тут царевича едва не сорвало с земли. Он удержался, заорал:
– Что стали? Тащите хозяина вверх ногами, привязывайте верёвкой за ногу!
Привязали с грехом пополам. Потом, повинуясь приказам побагровевшего Тесея, рабы скопом нагнули правую сосну и привязали к ней вторую ногу Синида. Их хозяин теперь висел между двумя соснами вниз головой и по-прежнему без сознания. И когда это рабы успели его раздеть и разуть?
– Псамбо, не спи! Плесни своему хозяину водой в лицо!
Вода из кувшина, щедро вылитая на лицо Синида, стекла на траву уже розовой. Разбойник заворочался, закряхтел.
– Хозяин открыл глаз, молодой господин! – воскликнул услужливый Джамбо.
– Синид, слышишь меня? Сейчас ты будешь казнён тем же способом, которым ты казнил невинных людей! Если есть у тебя чего сказать, говори! Долго мы тебя не удержим.
Рабы, держа за верёвку сосну, привязанную к правой ноге хозяина, согласно заворчали. Синид повёл головой вправо от себя. «Осматривается», – догадался Тесей. Осуждённый им на смерть забормотал – скорее растерянно, чем злобно.
– Ага… Я тебя хотел пощадить… Ударил плашмя… Вырубить и позабавиться… Теперь ты меня убиваешь… Родича своего, если не врёшь… Вечное изгнание тебе теперь… Побоишься и ногой ступить в Истм… Казнят тебя той же смертью, что и меня убьёшь… А я тебя проклинаю, и отец мой, могучий бог Посейдон… тебя преследовать, пока не погубит… К морю и не подходи…
Тесей крякнул. И, разозлённый, ляпнул такое, что лучше бы удержать за зубами:
– Богам великим стоило бы стыдиться, что позволяли тебе творить твои чёрные дела! Прощай, Синид! Рабы, приготовиться… Отпускай!
И сам первый разжал пальцы, выпустил из рук скользкую от живицы верхушку сосны, отвернул лицо и отпрыгнул в сторону. Раздался звон, треск, глухой стук, короткий утробный стон. Царевич не удержался и посмотрел. Лучше бы ему этого не делать! Тогда увиденное не возвращалось бы к нему в страшных снах, тогда не жалел бы он, что выбрал путь героя, а не художника, судьи, знаменитого мастера-горшечника или славного в Элладе аэда. Однако тогда, в тот страшный момент он только побледнел и, собирая с хвои свои вещи и оружие, выглядел несколько растерянным.
Одни рабы, ворча и ругаясь, пытались оттереть хвоей с ладоней живицу, другие, во время казни державшиеся только за верёвки, насмехались над ними. Никого не беспокоили две лужи крови, медленно подплывающие к их босым ногам, а Джамбо приступил к Тесею и спросил подобострастно:
– Молодой господин позволит отвести себя в дом мертвеца?
Царевич наклонился, зачерпнул горсть хвои, попробовал вытрусить из неё песок и ответил рассеянно:
– Пожалуй, раб. Я хотел бы утолить жажду и передать твоей хозяйке несколько приказаний. И, право слово, хочется покинуть поскорее это место. Веди.
Они вернулись на дорогу. На сей раз впереди двигался Джамбо в обнимку с горшком, за ним прочие рабы налегке, а позади их бдительный царевич. Вот сосняк отступил вглубь, а на большой поляне забелел дом. Обычный богатый дом на два этажа. Рабы к нему и направились, но Джамбо приставил ногу у подлеска, жестом предложил остановиться и Тесею. Потом, то ли улыбаясь, то ли гримасничая, он растянул свои толстые губы и приложил к ним чёрный узловатый палец.
– Что такое? – встревожился царевич, вернув ладонь на рукоять дубинки.
– А ты прислушайся, молодой господин.
Тесей навострил ухо. Женский голос выводил певуче:
– Не выдавай меня, дядюшка чертополох! И ты не выдавай меня, тётушка спаржа! Спасите меня и укройте от злого врага! Богиней Персефоной и единственным моим девичьим сокровищем клянусь, что никогда больше не буду вас рвать и жечь! Не выдавай меня, дядюшка чертополох…
Сетования доносились из чащи кустарника, и присмотревшись, заметил Тесей, что дикая спаржа и вправду выставила ему навстречу свои острые колючки. Взглянул на Джамбо вопросительно. Тот ухмыльнулся. Пояснил вполголоса:
– А это, молодой господин, Перигуда, дочь казнённого тобой Синида молится. Прячется от тебя, забилась в кусты, а чтобы хоть помолчать, соображалки не хватило. Коль столь глупа девка, и выманить её тебе труда не составит.
– Она помогала отцу казнить путешественников?
– Чего не было, того не было. Девка красивая, однако громадного роста, я ж говорил уже…
– Женщины не такие злые, как мужчины, я согласен.
– Неужели ты, молодой господин, не слыхал о Медее? Эта волшебница убила своих собственных детей.
– Не умничай, раб!
Не сразу, но заинтересовался Тесей дочерью Синида. Тем более, что Джамбо его развлёк. Руки у того были заняты водоносом, давешний похабный жест повторить он не мог, так принялся, высунув язык и выпятив зад, сгибать и разгибать свои трескучие колени. Царевич скупо улыбнулся и, понизив голос, пояснил:
– Коль спаржу от этой самого чертополоха отличает, стало быть, не бесповоротная же дура. Как, ты сказал, зовут её – Перигуда? – и, когда Джамбо кивнул, выкрикнул. – Эй, госпожа Перигуда! Выходи, не бойся! Я, царевич Тесей из Трезена, тебя не обижу! Вот увидишь, что и пальцем не трону!
– И как же это ты нашёл меня, царевич? Нет, не выйду, ты батюшку моего убил, и меня обидишь.
Тесей забрал у Джамбо кувшин, заглянул внутрь, но пить не решился. Поставил кувшин на траву, уселся и сам. Подумав, прокричал:
– Ты сама себя загнала в ловушку, Перигуда. За тобой непроходимый кустарник. Если ты рассердишь меня – а вот-вот рассердишь, я продерусь через колючие кусты и выволочу тебя за волосы. Тогда не обижайся, что не предупредил!
Тут Джамбо кивнул одобрительно и тоже уселся. Они сидели под кустами, издали похожие на двух отдыхающих путников-приятелей, довольно долго, потому что дочь Синида не внимала доводам Тесея, на что он не больно и обижался. Ведь таким образом хоть какой-то разум обнаруживала, а к полной дуре он и в самом деле не прикоснулся бы. День клонился к вечеру, не плохо бы утолить жажду и пообедать. Впрочем, увиденное на поляне по-прежнему стояло у него перед глазами, и он сомневался в том, что сумеет удержать в себе съеденное. А лёгкая досада на глупую девушку хоть немного отвлекала от страшного воспоминания…