Путь в Арьяварду
Шрифт:
– Тебе нужно меньше стараться. Пусть весло само машет – отправь его вслед за моим.
Девушка надолго умолкла, и Тонгир, уже привыкший к её молчанию, мог лишь сердиться и пыхтеть от перенапряжения. Руки его отяжелели от гребков, сила которых, как он понимал, являлась избыточной, и плохо повиновались. Наконец, когда парню уже пришлось стискивать зубы, преодолевая усталость и боль в мышцах, он расслабился и стал, не думая ни о чём, подражать Бю-Зва. Как ни странно, вскоре пришло ощущение, что онемение исчезло, и весло движется будто само по себе, словно зачарованное, не требуя ни малейшего напряжения.
Ликуя, Тонгир пустил воинственный клич – и тут же осёкся. Звуки, неожиданно громкие, эхом отозвались в ушах и далеко понеслись
– Тише, Волосатое Лицо, а то разбудишь Белого Змея. – Бю-Зва сделала предохраняющий жест, которым обычно пользовались саанимы для защиты от порчи и дурного глаза.
Тонгир, вне себя от счастья, что обрёл новую способность, не обратил внимания на слова Бю-Зва, однако почувствовал, что та может оказаться права. Опытный мореход, как и все дорру, он знал: море не может оставаться спокойным слишком долго, и наибольшее затишье обычно случается перед бурей. В то, что их каяк может выдержать шторм, не верилось; сердце Тонгира болезненно заныло при мысли, что с девушкой может что-то случиться. За себя он не боялся, так как по всем дорру, отправлявшимся в поход, на берегу справляли похоронный обряд.
– Я – покойник с десяти лет, – сказал он девушке, когда они остановились для того, чтобы поесть. Объяснив той, в чём дело, он заметил, как округлились от удивления её глаза.
– До чего у вас странные обычаи. Не зря дорру называют сумасшедшими.
– Да… и ещё бешеными – Он замолчал, чувствуя неловкость. Набеги дорру на прибрежные поселения саанимов унесли множество жизней её соплеменников, включая и ближайших родственников.
– Можешь не извиняться, – сказала она вдруг, словно читая мысли Тонгира. – Ты стал причиной гибели моего будущего свёкра, а жениха ограбил, украв каяк… и меня. А отец…
Она не выдержала и расплакалась, и все попытки Тонгира хоть как-то утешить свою спутницу потерпели неудачу.
Вскоре, оттолкнув дорру, она вытерла слёзы самостоятельно; взяв ещё один кусок вяленого мяса, девушка, широко улыбаясь, впилась в него белыми зубами.
– Теперь ты – мой мужчина, и обязан обо мне заботиться.
Тонгир едва не подавился, услышав подобные речи.
– И ты бы хотела стать спутницей дорру? Когда мы окажемся на том берегу Льдистого моря, в первой же деревне, наверняка, найдётся множество молодых парней, которые захотят сделать тебя хозяйкой своего жилища.
– Ты болен? – удивлённо спросила она.
– Нет, просто…
– Меня не примут нигде, а тебя убьют, едва завидев.
Девушка говорила с большой убеждённостью в своих словах, и Тонгир понимал, что она не лжёт.
– Но в Чуг-Ти меня не убили, – возразил он.
– Ты пришёл с севера, что возбудило любопытство саанимов, к тому же был очень слаб. Но потом дело всё равно закончилось схваткой.
Это была неприятная правда, но пока что Тонгир не хотел размышлять над изменившимися обстоятельствами своей жизни. К тому же существовали вещи, которые этой девочке, во многом ещё ребёнку, знать не пристало.
– Бю-Зва – что значит это имя? – Он решил сменить тему разговора.
Девушка весело рассмеялась.
– На самом деле оно гораздо длиннее, просто мы привыкли сокращать имена… Ты не поверишь! – Она опустила взгляд, и Тонгиру пришлось потратить едва ли не четверть часа, чтобы добиться ответа.
– Моё имя звучит: Бюн-уй-вог-зваа. Оно переводится как… – Она снова рассмеялась. – Это значит «Женщина, сбежавшая от мужа». Когда мне дали его, это была просто шутка – я не хотела выходить замуж за толстого Мат-та-пу-иси, «Жирного Тюленя», которого мне сватали в двенадцать лет, и назначила ему соревнование: бег наперегонки. Он, разумеется, проиграл, и тогда вперёд неожиданно выступил Ваб-нар-ди-самат, «Охотящийся за четверых». Он сказал, что старше меня, но я нравлюсь ему, поскольку сильная и резвая. Вождь огласил своё решение: испытание, назначенное мной, остаётся таковым для любого желающего, включая и зрелых,
Девушка поджала губы:
– Конечно, это предупреждение принудило мои ноги дрожать. Ваб-нар-ди-самат с лёгкостью одолел меня, и я стала его женой, хотя мы и не жили вместе, так как я была ещё молода для родов.
Она умокла и, следуя своей привычке, оставалась немой, как камень. Тонгир, на которого свалился ворох новых знаний о той, что сидит с ним в одной лодке, также молчал, усваивая пищу и полученную информацию.
Покончив с едой, они вновь взялись за вёсла.
Вскоре по морю пробежала лёгкая зыбь, наполнившая душу Тонгира горькими предчувствиями. Небо заволокло тучами, и громыхнул первый, оглушающий, раскат грома. Начинался шторм, пережить который они, наверняка, не могли.
Внезапно где-то вдали дорру увидел нечто, наполнившее его душу надеждой. Жёлто-серое пятно, едва заметное на смазанном пейзаже, изображающем просыпающуюся стихию, мелькнуло где-то на юге.
– Берег! Я вижу берег!
Бю-Зва не ответила. Ещё не уверенный в том, что не ошибся, Тонгир безуспешно вглядывался в горизонт, однако вокруг быстро опускался полог мрака, и увидеть то, что показалось береговой линией, вновь, уже не представлялось возможным.
Тонгир отчаянно заработал веслом. Минуту спустя, видя, какими ничтожными являются результаты его труда, дорру едва не заплакал. Отчаяние схватило его за горло, лишая последних сил. Словно обречённый, Тонгир смотрел на первую волну, приближающуюся с правого борта. Ей суждено было опрокинуть каяк и похоронить его пассажиров в глубинах Льдистого моря, быть, может, в непосредственной близости от берега.
Слепая жестокость природы, всесильной в своём величии, потрясла Тонгира. Осознавая собственное бессилие, он остановился и посмотрел в глаза девушке, которая также прекратила грести и обернулась лицом к нему. В её тёмных глазах читалась спокойная готовность принять свою судьбу.
3
Огиш, жрец Энлиля, отложил в сторону гусиное перо и притрусил песком шероховатый лист, покрытый непонятными жителям Сунджина знаками клинописи. В отличие от царских писцов Аккада, пользовавшихся глиняными табличками, он как посол имел доступ к куда более дорогому и практичному материалу, выделываемому из кожи – пергаменту. Сдув песчинки вместе с налипшими излишками чернил, он заново прочёл послание, содержащее множество красивых фраз о пышном убранстве княжеского дворца и о достойном самых хвалебных слов гостеприимстве его хозяина. Оно было вполне невинным и выдержало бы любую проверку.
Достав из потайного кармана надёжно закупоренный пузырёк с невидимыми чернилами, Огиш взял чистое перо и принялся писать подлинное письмо – между строк уже завершённого. Содержание его, весьма любопытное, могло стоить послу головы, если бы сунджинцы каким-то образом прочли этот текст.
Рука с толстыми, смуглыми от рождения пальцами, покрытыми загаром бесконечных странствий, казалась коричневой на фоне тонко выделанного пергамента. Тщательно выводя знаки аккадского письма, она начертала: «Верховному жрецу Суэну – Огиш, посол в Сунджине, посвящённый восьмой ступени, шлёт привет! Мы удостоились приёма у князя Харода Йен Гу, наместника и, фактически, полновластного правителя Ийан. Он именует себя также князем и, видимо, пребывает в чисто формальной зависимости от божественного императора, которого ни разу в своей жизни не видел и, вполне вероятно, не знает ни его имени, ни того, существует ли тот в действительности. Удары кочевников из степи и многочисленные мятежи изменивших присяге сановников, а также народные восстания уже несколько сот лет раздирают Сунджин на части, и сейчас это великое некогда государство распалось на множество независимых королевств и княжеств, чьи властители даже не всегда утруждают именовать себя «наместниками», как то делает Харод.