Путь в Обитель Бога
Шрифт:
И всё же именно от последних в процессе эволюции произошли разумные, так похожие на нас. И уж у них-то мозгов в черепушке хватало.
— Ты не знаешь, где сейчас яйцеголовые? — спросил я Имхотепа.
Он закончил с моей головой и рукой и теперь занимался ранами на груди. Изображение морды Тотигая, казалось, было безнадёжно испорчено, однако я знал, что рисунок, некогда сделанный разгребателем, проявится на заживших шрамах, как это уже бывало.
— Ты мог бы сам посмотреть, где они, — сказал Имхотеп после паузы. — Твой разгребатель рядом, у вас есть связь.
— Не очень-то он мне показывает местонахождение одушевлённых существ. Только местность. В плане охоты или разведки от него никакой пользы.
— Ты просто пока не до конца понимаешь
Это было для меня новостью. Но сейчас я был больше озабочен другим:
— Ибогалы клюнули на приманку? Пошли за нами?
— Да, они пошли.
— Все?
— Все.
— А я беспокоился, что они сунутся в пещеры. Ведь начиная от Ласточкиных Гнёзд твоих следов среди наших нет.
— Кто тебе сказал, что нет? Ты возвращался, проверял? Если нет, проверь сейчас.
«Чёртов старикан», — подумал я не без раздражения. Потребовалось немало времени, прежде чем я смог сосредоточиться. Но разгребатель меня услышал. И вот я увидел мехран сверху — горы у Ласточкиных гнёзд, караванную тропу, наш бывший лагерь, кратер со скелетом на дне… Изображение становилось всё подробнее, детали укрупнялись, картинка увеличивалась, и наконец я увидел тропу, по которой мы выступили к Вороньим Окнам. И провалиться мне на этом самом месте, если среди наших следов в пыли там не виднелись отпечатки лёгких чириков Имхотепа, похожих на мокасины. Кое-где их перекрывали следы Бобела или мои собственные.
«Никакой он не кийнак, — подумал я обречённо. — И никогда мне не понять, кто он на самом деле. Может, действительно, Предвечный Нук. Но, скорее, сам дьявол, поскольку только дьявол может одновременно находится в пещерах и гулять невидимкой по мехрану».
Тут Имхотеп сделал со мной что-то особо неприятное, я дёрнулся от боли, открыл глаза и стал смотреть.
Его врачевание напоминало бессмысленные действия умалишённого и кошмарный бред одновременно. Он что-то бормотал, и от его бормотания у меня мозги шли кругом. Не голова, а именно мозги — они медленно вращались вокруг своей оси внутри черепной коробки, от чего перед глазами всё плыло. Немного подташнивало, и я воспринимал происходящее очень отстранённо. Имхотеп пытался прилепить на место лоскуты кожи, постукивал пальцами вокруг ссадин, а потом — клянусь Проникновением! — засунул мне руку прямо в грудную клетку. Я почти ничего не почувствовал, но ясно увидел, как его сложенные пальцы ушли в моё тело все целиком, до самой ладони. Они согнулись — там, внутри, после чего Имхотеп резко дёрнул руку на себя. Я охнул — не столько от боли, сколько от неожиданности и давящей нереальности самого зрелища; грудина хрустнула, и я опять потерял сознание. Когда очнулся, вокруг меня тоже горело несколько костерков, которые Имхотеп развёл в строго определённых местах. В Харчевне он обычно пользуется свечами, и как-то объяснил, что таким образом «выжигает болезнь» из духовного тела, которое простирается за пределы материального.
Сам он уже занимался Тотигаем. Когда закончил, встал и посмотрел на меня.
— Я оставил Ключ в пещерах, — сказал он. — Мне лучше вернуться. Когда оправитесь и отдохнёте, идите в сторону Бродяжьего леса. Я догоню.
Я видел, что ему не терпится уйти, и кивнул. Первый раз на моей памяти Имхотеп столь открыто выказал свои чувства. Он явно не хотел надолго оставлять Книгу без присмотра. Может, потому и не поспел к нашей встрече с драконом. Его беспокойство также свидетельствовало и о том, что в пещерах Книга не находится в полной безопасности. Ещё у меня мелькнула ехидная мысль, что Имхотеп не хочет надолго покидать своего закадычного друга — Нечистого Феха, в гости к которому так удачно попал, но её я предпочёл вслух не высказывать, как и остальное. В конце концов, его умение оставлять следы там, где он не был, здорово нам помогло. Яйцеголовые Книгу не чувствуют, думают, что мы все вместе, и разыскивают нас для того, чтобы взять живьём и выпытать, куда мы её дели.
Как они вытрясают из пленников информацию, все мы отлично
Когда тронулись, наш отряд выглядел не лучше, чем бродячий театр нищих и калек на походе. Тотигай скакал впереди на трёх лапах, поджимая правую заднюю, за ним ковыляли мы с Жданом. Генка поддерживал руками разбитую голову и поминутно стонал. Он страдал от сотрясения мозга, и ему, по-хорошему, нужно было бы несколько дней лежать, но такого мы позволить себе не могли. В пропитанной кровью драной рубашке я выглядел похуже любого оборванца, и потому вскоре её выкинул, одев жилет на голое тело. Шествие замыкал Бобел, как наименее пострадавший.
Додхарская полупустыня — это вам не рай, особенно в тех местах, где нет никакой растительности; и хоть климат на Додхаре значительно смягчился со времён Проникновения, неподготовленному человеку или же больному здесь делать нечего.
Неподготовленным никто из нас не был, однако всем пришлось несладко. Солнце светило, казалось, вдвое ярче обычного, и припекало вчетверо сильнее. От камней исходил жар, безжалостно истязавший наши избитые тела. На счастье через несколько часов прошёл небольшой дождь, почти не смочивший землю, но всё же сбивший духоту и освеживший воздух.
За оставшуюся часть дня мы прошли немало, вымотались окончательно и заночевали прямо на тропе не разводя костра. Без всякого аппетита поужинали галетами, но стоило нам часок побыть в покое, как всем захотелось есть снова. В итоге за долгий додхарский вечер мы поужинали целых три раза, и наутро уже чувствовали себя гораздо лучше. Имхотеп не подкачал. Я знал, что его врачевство дало бы ещё лучшие результаты, если б нам не приходилось напрягаться. Тотигай уже смог приступать на больную лапу. Генка всё ещё постанывал, но гораздо реже.
Вскоре я заметил, что тропа свернула, и ведёт теперь не к Чёртовой Деревне, а параллельно Большой караванной тропе, в сторону Бродяжьего леса. Выходит, разгребатель без указаний с моей стороны изменил направление. Может, ему это подсказал Имхотеп. Или разгребатель знал о нашем с ним разговоре, прочёл мои мысли и догадался сам. В любом случае, он сделал то, что требовалось. Я намеревался выбраться с лавовых полей и послать его назад по нашим следам, чтобы он завалил тропу. На счёт того, как до нас добрался Имхотеп и как он вернулся обратно, если разгребатель у Чёртовой Деревни и близко не был, я предпочёл не задумываться.
Местность несколько изменилась: вновь появилась трава, росшая островками между бугров лавы на слое вулканического пепла, и вездесущая додхарская акация. На горизонте маячили дебри Бродяжьего леса. Низкий хребет Единорог, протянувшийся из горной страны, раскинувшейся справа от нас, вдавался далеко в него, выставив в небо единственный тонкий высокий пик, похожий на угрожающе поднятый вверх указательный палец. Слева проходила Граница со Старой территорией. Почти сразу за ней лежал большой участок земного леса, ещё дальше — город, в который мы обычно ходили на промысел. Точнее, целых три города, сросшихся пригородами и вытянувшихся вдоль реки. Сейчас нам туда было не надо, а вот Граница на стыке двух лесистых участков разных миров представляла для нас определённый интерес. Я по-прежнему не имел понятия, в какой стороне мы станем искать корабль Надзирателей, но предполагал, что Имхотеп знает о его местоположении больше, чем говорит. С самого начала так получилось, что мы всё время двигались на юго-восток — в направлении, которое и мне самому почему-то показалось наиболее заманчивым, когда я размышлял о нашем возможном маршруте, стоя на вершине холма после взрыва Калейдоскопа. Но ведь и от пасеки до холма мы тоже двигались на юго-восток.