Путь Знахаря
Шрифт:
— Ну, я имел в виду, что надо двигаться похоже.
— Эх — хо — хо… А что Пелагея-то тебе говорила?
— Что надо стараться почувствовать, как у зверя его внутренняя сила движется и изливается наружу и как ведет себя в бою его истинная сущность. И заставляла за разными зверями и даже за рыбами наблюдать. Да только, сколько я за ними не смотрел, а толком осознать токи их внутренних сил так и не смог. Очень уж они другие, не такие, как мы.
— Ну ладно. Вот с этого мы с тобой и начнем — будешь учиться чувствовать токи силы у животных. А для этого тебе надо сначала самому научиться чувствовать и видеть мир так же, как те, кому ты будешь подражать.
— А как это? Мирослав, ты же сам говорил только что, что я же не зверь, не птица и не рыба.
— Да, говорил. Да только по Промыслу Изначальных Родителей есть в нас, людях, память глубинная не только обо всех предках наших среди людей, но и о звериных наших предках тоже. Вот я тебя и научу память эту пробуждать. Ну а прежде чем начнем, попробуй догадаться, чем это полезно лекарю?
Дмитрий задумался. Ответ пришел ему в голову довольно быстро:
— Если уж я смогу даже у зверей их токи внутренних сил ощущать, то уж нарушения в токах сил у человека и подавно почувствую, даже малейшие. А значит, и зарождение болезней смогу распознавать раньше!
— Молодец. Да только это не все. Звери ведь тоже болеют и лечатся. И если ты их силы чувствовать научишься, то сможешь многие их способы лечиться понять — какие движения делать, какие корешки и травки есть, и когда. И вообще, запомни — научишься чувствовать внутреннюю суть живых ли, неживых ли вещей — и они тебе сами о многом расскажут. И посоветуют. Только надо уметь их слышать. Ну а теперь выпей-ка вот это, — и Мирослав протянул Дмитрию небольшую бутылочку, которую достал из — за пазухи своей душегрейки.
Дмитрий с трудом открыл обмазанную смолой плотно пригнанную деревянную пробку и понюхал содержимое. Запах был странный. Резко выдохнув, Дмитрий вылил в рот сразу всю находившуюся в бутылочке жидкость. Сглотнул. Сначала ничего не происходило. Потом вдруг резко обострились сразу все чувства. И сразу вслед за этим нахлынула слабость. Охнув, Дмитрий на подгибающихся ногах подошел к ближайшему из дубов и сел, прислонившись к нему спиной. Перед глазами все плыло, и голос Мирослава доносился словно издали:
— Постарайся четко представить себе любого зверя или птицу, которые тебе нравятся. И пожелай им стать. Воплотиться в него.
И когда сознание уже совсем угасало, перед внутренним взором Дмитрий вдруг появился образ парящего в голубом небе сокола. А в следующий миг он осознал, что видит землю с высоты. Видит совсем иначе, чем человек.
Вдруг он ощутил, что летит! Он был соколом! Его память и сознание жили сейчас в теле гордой могучей птицы.
Едва справившись с восхищением, свыкнувшись с восторгом полета, Дмитрий вспомнил, что должен постараться прочувствовать и запомнить, как двигается, что чувствует, и как ощущает мир сокол. Но едва он начал пытаться это все замечать и анализировать, как тотчас же стал падать!
В ужасе он что было сил замахал крыльями, но от этого падение не прекратилось, а тело сокола лишь закрутилось, завертелось в воздухе. И вращение это становилось все быстрее, как ни пытался сокол выправиться, удержаться. Земля стремительно приближалась!
И тут какое-то внутреннее чутье подсказало Дмитрию, что нужно делать. Он отстранил свое сознание от сознания птицы. Теперь Дмитрий был одновременно и самим собой, и соколом. Он словно со стороны смотрел на самого себя в теле сокола, и именно это отстраненное внимание позволило ему восстановить контроль над ситуацией.
Сокола уже не тащила за собой невидимая воронка, не заставляла стремительно вращаться, падая на землю. Он выровнял падение, а потом несколькими уверенными взмахами крыльев перевел тело в полет. И стал набирать высоту. Дмитрий, словно затаившись в разуме и теле птицы, лишь наблюдал за внутренними ощущениями самого сокола, не делая больше попыток вмешиваться.
Он летал и летал, наслаждаясь полетом и своей властью над ощущениями в теле сокола. Так продолжалось довольно долго. С высоты полета прекрасно просматривалась земля. Внизу проплывали деревья, поля, струилась змейкою река… Кажется, он удалился довольно далеко от поляны с дубами, но это его мало беспокоило. Он обрел полный покой и уверенность. Состояние раздвоенности, когда он был одновременно и Дмитрием, и соколом, оказалось очень приятным, и чтобы поддерживать это состояние, теперь не требовалось почти никаких усилий.
Он не успел опомниться, как сокол камнем упал вниз — и тут же взмыл в воздух, держа в цепких лапах едва трепыхающуюся обезумевшую от ужаса полевую мышь. И в этот миг Дмитрий осознал, что уже легко следует всем соколиным повадкам! Приземлившись на большой валун и растерзав добычу клювом, он — сокол вволю полакомился мясом. В человеческом теле один вид такого пиршества вызвал бы у него отвращение. Но сейчас свои аппетиты удовлетворял не он, не Дмитрий — это делал сокол, а человек лишь смотрел на это со стороны, одновременно ощущая все, что испытывал сокол. Это были чувства, для которых в человеческом языке и слова то не всегда найдутся, а в ощущениях сопровождающих действия сокола потоков энергии и вовсе не было ничего общего с тем, что мог бы испытать человек. Поэтому та часть единой сущности человека и сокола, которая продолжала быть Дмитрием, смутно ощутила, что он получает какой-то бесценный опыт, доступный лишь единицам из людей.
Снова взмыв в воздух, сокол почувствовал, что недостаточно насытился. Еще какое-то время он парил кругами над поляной, словно чего-то выжидая. И дождался — на поляну выскочила и опрометчиво побежала через нее довольно крупная лисица! Снова падение камнем вниз — когти впились в теплую бьющуюся плоть… Да, это оказалось гораздо сложнее, чем победить мышь! Лисица сопротивлялась. Она цеплялась за жизнь всеми своими четырьмя лапами и зубастой пастью, пытаясь извернуться, чтобы перегрызть горло соколу. Дмитрий сполна ощутил, как бьется с лисицей сокол, как изо всех сил пытается поразить жизненно важные места лисицы клювом и ударами когтистых лап, как бьет концами крыльев про глазам, отскакивая в воздух всякий раз, когда рыжая хищница пытается контратаковать. Главное было — измотать добычу, лишить ее сил, не дав ей уйти и достичь спасительной кромки леса. Дмитрий ощущал, как напрягаются его (он уже ощущал их именно как свои части тела) крылья и лапы, стремящиеся вырвать из тела лисы кусок за куском…
Сокол победил. Лисица обмякла и затихла. И вот тут хищная птица устроила настоящее пиршество. А, насытившись, снова взмыла в небо, чтобы парить высоко — высоко, наслаждаясь восхитительным чувством полета!
И вдруг все потемнело перед глазами-то ли у сокола, то ли уже у Дмитрия… Мир вокруг поплыл, а потом начал стремительно распадаться на куски…
Дмитрий очнулся там же, где и был — на поляне, возле большого дуба. Открыл глаза. Попытался подвигать руками и ногами, потянулся. Руки, ноги — все было на месте. Он снова оказался в человеческом теле. И тут его вдруг поразила догадка. Неужели на самом деле ничего этого не было — ни полета, ни мыши, ни лисицы, ни угрозы падения, ни торжествующего величественного парения над землей? Неужели все это ему лишь померещилось под воздействием Мирославова напитка? Померещилось, почудилось! А на самом он так и сидел здесь, под дубом…