Путь
Шрифт:
— С пациентом, — подсказал Алекс, усаживаясь.
— С пациентом, конечно. Кстати, — он пристроился поудобнее. — Я вот об этом и хотел поговорить — об одной, скажем так, проблеме. Видишь ли… Э-э-э… Слова стал забывать, да и язык подводит. Поведай, что со мною происходит?
— Аттал Иванович, как бы вам сказать, — терпеливо начал Алекс. — Дело в том, что у вас инсульт поразил левое полушарие мозга, отвечающее за речь. Вообще, левое полушарие поражается в несколько раз чаще, чем правое, поэтому проблемы с речью бывают у больных довольно часто.
— То есть это более-менее нормально? — медленно проговорил Аттал.
— Да, а в вашем состоянии —
— Вижу, что состояние улучшается, — кивнул головой Аттал. — Медсестра хорошая. Очень терпеливая. Э-э-э… Мы с ней книжку с картинками листаем. Так я лучше вспоминаю слова. Получается, кстати. Еще она начинает говорить какую-то… эту, как её? Не слово, не словосочетание, а эта… как её? — Аттал покрутил ладонью.
— Фраза?
— Да, фразу начинает, а я продолжаю. И тоже лучше. Песни даже пели как-то, — тихонько посмеялся хозяин. — Язык тренируем: то высуну его, то в трубочку сверну. Как… э-э-э… ребенок, ей богу. Таблетки каждый день. — Тут он стал серьезным. — Никогда раньше не пил их вообще. Послушай, Саня, расскажи. Что со мною произошло?
— Ну, что могу сказать? Ишемический инсульт, — пожал плечами Доктор. — То есть тромб закупоривает кровеносный сосуд, к клеткам мозга не поступают кислород с глюкозой, и сосуды погибают. А нейроны не восстанавливаются, увы. Это значит, что человек или теряет определённые функции, например, не может ничего делать рукой, или мозг перестраивается, и тогда другие, неповреждённые нейроны, берут на себя эти функции.
— Понятно, — задумался Аттал, — нейроны. Э-э-э… таблеток-то зачем так много, раз не восстанавливаются уже? Горстями ведь пью.
— Аттал Иванович, просто у каждого препарата своё назначение. Одни препятствуют дегенеративным изменениям, другие улучшают мозговое кровообращение, третьи нормализуют метаболические процессы в нервной системе. Ноотропы, конечно, без них никак, потому что…
— В живот постоянно что-то колют, Саня. Болит уже всё, — прервав его, пожаловался хозяин.
— Так нужно, Аттал Иванович, потерпите. Это очень мощное лекарство, специальный фермент, у которого масса восстановительных свойств. Например, он не даёт разрушаться тканям, уменьшает размер повреждения и так далее. Правда, ну очень много положительных свойств. А колоть его нужно только в переднюю брюшную стенку и никак иначе. Именно этот укол вам сделал профессор Гавриловский в самом начале, и за это нужно быть ему благодарным, конечно. Если бы не его помощь, то итог мог бы оказаться гораздо плачевнее. Гораздо, Аттал Иванович. Вообще, первые шесть часов с начала течения инсульта, так называемое «терапевтическое окно» — это самое важное время для больного: если вовремя успеть сделать необходимые уколы, то это сильно поможет в дальнейшем. Вам помогло, как видите. А вы сами-то помните, как всё произошло? Первые часы. Сможете описать симптоматику?
— Помню. Хорошо помню, — кивнул хозяин. — Рассказать?
Доктор подумал и кивнул.
— Я отдыхал на дне рождения товарища…
— Микеле Морозини?
— Всё-то ты знаешь, — поморщился Аттал Иванович и не спеша продолжил, чуть понизив голос. — Да, у него. Мы с одним моим…. э-э-э… с моим коллегой туда поехали. Помню, у меня голова разболелась. Но потом приехали, выпили, вроде получше стало. Э-э-э… Много выпил, вынужден признаться. Да и шашлыка немало съел. Из-за стола пораньше ушёл. Потому что, э-э-э… какие-то провалы в памяти появились — то имя чьё-нибудь забуду, то историю начну рассказывать, и не помню продолжения. Сам над собой смеялся. Хотя не смешно, отнюдь, а досадно. Говорю им, мол, всё ребятушки, мне достаточно. И пошёл спать. Уснул махом.
Утром встал, такое ощущение в теле, представляешь… Как бы описать? Как ногу отсидел. Знаешь такое состояние? Так вот, а я как будто полтела отсидел. Встаю, кружится, всё какое-то мутное, соображаю плохо, голова трещит, будто лопнет. Думаю, это как его? Ну, это… — он пощелкал пальцами, вспоминая слово, — плохо бывает после алкоголя…
— Похмелье?
— Похмель'e, верно. И немота не проходит. Иду, а меня качает. К зеркалу подхожу, а у меня лицо перекосило, и слюна течет из губы. А я этого не чувствую! Занервничал, конечно, к ним пошёл. Ну как пошёл, побрёл еле-еле. Правая рука не поднимается, нога, как будто на ней полдня просидел, не отходит.
В комнату захожу, смотрю — Комар. Это мой товарищ, ты не знаешь. Сидит, похмеляется. Я хочу ему что-то сказать, а вместо этого непонятные звуки. Он переполошился. Девочка тут подбежала. Э-э-э… Мы с ней вечером общались, выпивали. Симпатия была, — он вообще понизил голос. — Я думал, что пойдем вместе спать. А видишь, как вышло? Она сразу меня уложила на диван, подушек накидала под голову, утром уже. Главное, шторы закрыла, потому, как свет глаза резал, думал, не переживу. Помню, один глаз сильно болел. Весьма неприятно. Знаешь, как при температуре, только очень резко. И… э-э-э, эта, как её, и голова тоже. Я хотел таблетку попросить. Начал говорить, никто не понял, что мне нужно. Я тогда и догадался, что случилась беда.
— Испугались?
— Отнюдь, вовсе не испугался. Даже любопытно стало. Но ощущалось, как не в своей тарелке. Будто я на себя со стороны смотрю. Вроде бы понимаю, что я — это я, но в то же время наблюдаю себя, как другого человека. И вот внутренне мы постоянно с собой говорим, внутренний… э-э-э… внутренний диалог такой ведём — а тут он исчез! И кое-что из памяти пропало — прекрасно видишь предмет, пытаешься вспомнить, но никак! Не могу объяснить тебе. Всё неестественно, как будто грибов объелся? Ел когда-нибудь грибы? Эти, как их…
— Опята? Ел.
— Сам ты опята. Эти, ну… Ну?
— Грузди?
— Какие грузди? — чуть не сплюнул Аттал. — Несъедобные. Поганки, но не эти, с красной крышкой.
— Шляпкой.
— Шляпкой. Не они, в общем.
— Красноголовики?
— Да ну тебя в пень дырявый! — ни с того ни с сего разнервничался Аттал. — Говорю, не они, не съедобные. От которых это, как его…
— Мухоморы?
— Да чтоб тебя! Не эти, говорю же не с красной шляпкой! Другие! Психические! Ну? Не понял?
— Галлюциногенные, что ли?
— Но! Догадался, наконец! Они! Ел их? Нет? Ну, тогда не поймешь. Состояние, как их наелся: звуки чересчур громкие, свет слепит, голоса людей неприятно слышать, и не всё понятно. Они говорят мне что-то, а я пока дослушал до конца — начало забыл. Но самое необычное, что я словно перестал думать. Чёрт, не могу объяснить! — раздражённым тоном продолжал Аттал Иванович. — Как будто я… как тебе сказать? Э-э-э… Да что б тебя! Словно осознаю всё, что вижу. Осознаю, но не могу по полочкам разложить. Сейчас лучше, сейчас есть общее понимание — это друзья, это враги, это мои планы на будущее, а это воспоминания. А тогда все смешано: факты, люди — всё в кучу. Главное — мне было на это совершенно наплевать! Если бы я тогда понял, что умираю, то отнёсся бы спокойно. Вот как. Почему так, кстати?