Путанабус. Две свадьбы и одни похороны

Наконец-то закончились эти нудные полтора часа всякой мутотени с допросами, расспросами и следственным экспериментом. Вымотали меня патрульные дознаватели не по-детски, все пытаясь подловить на чем-то таком, незаконном. Хорошо хоть одеться дали сразу, а то бы все это действо походило на какое-то абсурдное следствие над Адамом в чистилище по поводу давнишнего грехопадения в раю. Впрочем, абсурда и так хватало, хотя всем и сразу все было ясно с самого начала. Но вот хлебом эту братию не корми, дай только над людьми покуражиться. Другой мир, другая планета, а менты все такие же.

Наконец патрульные, дежурно поблагодарив за сотрудничество, захватив с собой НАШИ трофеи, трупы и пленного, отбыли восвояси, грохоча тяжелыми ботинками.

Пребывающую в некотором ступоре Наташу Синевич они отправили к себе в номер еще раньше, после краткого допроса. Видеть она практически ничего не видела, была спросонья. Слышать – слышала, но поняла мало чего. Сама никого не убивала. Даже не трогала.

В моем номере остался только хозяин отеля Ной, со страдальческой миной прижимающий к своему затылку полотенце с колотым льдом, с которым не расставался с самого своего появления на третьем этаже.

– И как так могло это случиться, Ной? – спросил его с наездом. – Где была твоя хваленая охрана?

Отельер, которого патрульные обнаружили за стойкой портье связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту, все еще не пришел в себя. Поэтому в ответ только пожал плечами, скорчив страдальческую рожу.

– Иди тогда отсюда. Толку от тебя сейчас, как с козла молока, – отпустил его.

И тот с видимым удовольствием побрел к себе на первый этаж.

– Стой! – крикнул я в его удаляющуюся спину, уже на лестнице. – Виски принеси. Бутылку!

А сам прошел в номер, напротив лестницы.

Ингеборге спала, свернувшись под одеялом в позе эмбриона. Галя Антоненкова сидела рядом на стуле, держась руками за виски, уперев локти в колени. И тихонько ныла на пределе слуха. Халат на ней разошелся, но это ее, видимо, не волновало.

Подошел к кровати, поглядел на спящую Ингеборге и успокоился. Эту отпаивать было не нужно. Сон и так самое лучшее лекарство. Может, и укололи чего ей после допроса сердобольные патрульные.

Не удержался, наклонился и поцеловал в висок свою спасительницу.

Повернулся и погладил Антоненкову по волосам.

– Как она? – спросил, кивая на Ингеборге.

Галя встрепенулась, резко обняла меня за бедра и, смяв щекой мою рубашку, спросила дрожащим голосом:

– Жорик, когда все это кончится?

А вот об Ингеборге ни полслова. Ладно, сам вижу. Вроде ничего страшного.

Продолжая гладить Галю по голове, лишь печально вздохнул:

– Боюсь, Галка, что ЭТО только началось. Зря, что ли, тебя учат стрелять из пулемета?

Притопал Ной, крича в коридоре:

– Джордж, твой заказ!

– Поставь там, в моем номере, и не шуми, народ только-только улегся, – шикнул ему в открытую дверь, продолжая гладить по волосам прижавшуюся к моему животу Галкину голову.

Галя подняла лицо, пристально глядя мне в глаза.

Я наклонился и поцеловал. Губы ее были холодные и «резиновые».

– Останься со мной, – попросила она.

– Не могу. У меня серьезный разговор с Доннерманом. А с тобой я и так останусь… – И тут я метнул в нее парфянскую стрелу: – Только в порядке очереди. Сама же на ней настояла.

– Уже знаешь? – Во взгляде ни капли смущения.

– А то!

Галя отвела глаза и печально вздохнула.

– Если хочешь, Галка, я вискарика тебе сейчас накапаю. Капель четыреста.

– Хочу, – встрепенулась она.

– Бери стакан, пошли со мной.

Мы выдвинулись к моему номеру. По дороге я негромко постучал в соседнюю комнату. Изначально ее занимали Штирлиц с Бандерой, а теперь там был склад имущества, которое нам влом стало держать в жилых помещениях. Сейчас в этом номере томился Доннерман.

Полностью одетый сержант моментально открыл дверь, недоуменно уставившись на меня с Галей.

– Пошли вискарь трескать, – сказал я ему, – нам вроде как наркомовская норма положена.

– Это мы завсегда, и с превеликим удовольствием, – встрепенулся Борис, выскакивая в коридор и запирая дверь номера на ключ.

В моем номере на столе уже стоял живописный натюрморт: штоф виски «Одинокая звезда», ледница и три стакана. Интересно, Ной всегда и всем по три стакана приносит, невзирая на численность населения?

– Ну, за удачу, – сказал Борис, свинтив с бутылки крышку и наливая всем по соточке.

– Удача нужна дуракам, – ответил я уверенно на его тост. – Пьем за победу! За победу, как в случае удачи, так и в случае неудачи. Тем более что нас устраивает только победа. Одна на всех.

– Ага… знаю: за ценой не постоим, – добавил сержант, заулыбавшись.

– Ошибаешься, Боря. Любая потеря в моем отряде есть цена неприемлемая. Поэтому пьем только за победу, без потерь с нашей стороны.

– За вас, мальчики, за ваш рыцарский поступок по защите прекрасных дам, – прибавила, торжественно улыбаясь, Антоненкова.

Глаза у нее уже радостно заблестели. Ей все это действие с распитием крепкого алкоголя в компании двух мужиков ужасно нравилось. Она, наверное, уже предвкушала дальнейшее. Может, сразу с двумя.

– Тогда сюда, пожалуйста. – Борис постучал согнутым указательным пальцем в свою щеку.

На что Антоненкова не преминула поцеловать его в указанное место. С ее ростом Боре не пришлось даже наклоняться. А потом поцеловала и меня, но уже в губы. Сладко и обещающе.

Выпили.

Налили еще.