Путем актера
Шрифт:
Если кому не нравится синее море, может представить себе картину Николая Рериха, это теперь модно, а я ни на чем не настаиваю.
И все это не потому, что вы вкалывали целый год и теперь “можете себе это позволить”, и не потому, что вы обворовали целый город, утащив пару-тройку миллионов где-нибудь на комбинате минудобрений в забытой Богом Сызрани (город взят просто для примера), а оттого, что…
Конечно, по щучьему велению, по моему хотению!
– да просто вы туда приехали, и все тут. Какая разница, как. Прилетели - на русской печи и ковре-самолете! А как же еще-то? “Аэрофлотом”, что ли? Не смешите…
И вообще
– вы там родились!.. Вот! Бог вас любит, вы там родились, и у вас небольшое сельскохозяйственное предприятие, перешедшее к вам по наследству от отца. Чего предприятие?.. Ну, например, чая или, лучше… тропических цветов… Вы поставляете цветы в США, там недалеко. У вас наемные работники - негры и индейцы, маленькие трактора, машины, хитрый индус управляющий, и все дела, сейчас нет времени вдаваться в частности. И сидите вы теперь у самого синего моря, вокруг вас рай земной, вы пьете свой чай и часами смотрите на сбегающие по холмам цветочные поля…
Отдохните минут десять, а я пока покурю.
Ну вот… И все сие, заканчиваю я свою рецепт-фантазию - так близко, и посчитайте - примерно за 4 условные единицы!..
Вы видели где-нибудь такие цены?..
И плюс 0,25 у.е на обратную дорогу с вашего Тобаго домой на метро или 4-5 у.е., в зависимости от географии (и если вы уж такой отъявленный сибарит), на такси.
Да… О, этот Юг!
О, суровая Россия!.. Так вот, место.
– Тут рядом, - сказал Олександр, выказывая некоторую осведомленность в московской географии, - есть такие Головинские пруды. Петровское еще место, между прочим. Помните акварели графа Федора Толстого и живопись крепостного художника Григория Сороки?
– обратился он ко мне.
– Прелестные вещи, русский романтизм. Очень похоже.
Я не успел ответить.
– Какие пруды?!
– сказал Эдик.
– Какой Сорока?! Ты что?! За распитие спиртных напитков в общественном месте у нас менты последние деньги отнимут! Поехали домой. Мне вообще домой надо!..
– Я те пойду, - вдруг сказал Олександр с удивившим меня, хотя и несколько, как мне показалось, наигранным ожесточением.
– Я т-те пойду… Ишь ты, домой он пойдет! Решил товарищей бросить. Ты, значит, домой, в тепло, там чай, телевизор, кровать, а мы здесь в холоде и голоде оставайся. Очень хорошо.
– Миша, - сказал Эдик, - а ты-то куда?! Тебе ж тоже надо домой! Тебя твоя Танька уже который раз отымела за это! Куда ты?!
Мисаил остановился и нерешительно посмотрел на нас.
– Да… - сказал он.
В моей жене тоже заговорила совесть.
– Куда вы его тащите?
– Она остановилась.
– Не надо. Он не хочет.
– Та-ак… - сказал Олександр и посмотрел сначала на нас, а потом на Диму.
Он выдержал паузу.
– Значит, бунт на корабле, да? Не хотят ребята культурно отдохнуть после работы.
– Все расстроились, понурились.
– Авдей Сергеевич фон К. послал их на х…й. Ну и что?!
– неожиданно возвысил голос Олександр.
– Сколько раз нас с тобой на хер посылали, а, Дим?
Дима грустно усмехнулся:
– Без счета.
– И я говорю, - сказал Олександр, делая вид, что не замечает Диминой иронии.
– А мы держимся. Мы не распускаемся, мы идем дальше, как ни в чем не бывало. И судьба вознаграждает нас за это. Вот Димыч недавно снялся в рекламе пива “Красный корабль”. Получил триста баксов, как с куста.
– Но Миша, по-моему,
– снова сказала моя жена, хотя в голосе ее уже не было прежней уверенности.
– Он не хочет?
– переспросил Олександр.
– Он?! Скажи, - обратился он к Мисаилу, - ты действительно не хочешь идти с нами?
Мисаил потупился:
– Хочу.
– Вот!
– Олександр победно всех оглядел.
– Вот! А вы говорите “не хочет”… Вперед!
И мы пошли.
4. Головинские пруды
Место нашлось довольно быстро. У самой воды стояла кем-то принесенная старая парковая скамейка с гнутой спинкой, а из старого пня был сделан импровизированный стол. Кто-то даже заботливо спилил неровности и гнилые сучья. Срез был свежим, и, судя по валявшимся вокруг жестянкам и пустым бутылкам, место было облюбовано не только нами.
– Ну вот, - сказал Олександр, с кряхтением садясь на скамейку и расстилая на пеньке газету, - а здесь им был и стол и дом.
– Он поставил на газету водку, достал из сумки большой перочинный нож и с удивившей меня аккуратностью нарезал хлеб.
– Прошу… - Олександр широким жестом указал на пень.
– Не церемоньтесь…
Дальнейшее я помню очень смутно. Первые тосты были сумбурными - проклинали фон К., потом вообще предали анафеме все отечественное кино. Настоящих режиссеров нет, поэтому все остальные неизбежно жлобеют и начинают изображать из себя маэстро Фредерико Феллини в бронзе, что выглядит и смешно и глупо, и, главное, куда, скажите, от этого деваться интеллигентному человеку?
В Голливуд? А Россия?.. А Родина?.. А метод Станиславского?.. После Стани-славского был неожиданно провозглашен тост за присутствующих дам, и Марина зарделась от удовольствия.
После тоста за дам налили еще по одной и все хором отчего-то ожесточенно заспорили об искусстве. Впрочем, еще до спора об искусстве неожиданно ушел Мисаил. Он с самого начала как-то томился и все ощупывал карман с сотовым телефоном. А после того, как выпили за дам, неожиданно встал и, набирая номер, ушел куда-то вбок, сквозь кусты. Вскоре из-за кустов донесся треск ломаемых веток, крики - я же тебе говорил!..
– и даже что-то похожее на рыдания. Когда до нас донеслись эти, похожие на рыдания звуки, вслед за Мисаилом с тяжелым вздохом и суровым выражением лица ушел Дима. Вскоре мы увидели их обоих в полуразрушенной кирпичной беседке, очень красиво смотревшейся на небольшом мыске, поросшем орешником, метрах в ста от нас. (Я понял, почему Олександр недавно вспоминал Григория Сороку.) Дима оживленно жестикулировал, а Мисаил стоял, понурившись, и что-то ему отвечал, но слов не было слышно.
Так что я не помню точно, с чего именно начался наш разговор об искусстве. Но очень быстро мы подошли к извечной проблеме - кому принадлежит “я” художника, Богу или Мамоне?.. Возможно, я (или мое “я художника”) высказал(о) удивление пренебрежением Мисаила к грядущим телефонным счетам, которые, по моим представлениям, вслед за гневом оставленной в одиночестве супруги должны были неминуемо обрушиться на его голову.
– Да ему что, - сказал Олександр, - он сейчас в рекламе халтурит. Там, знаешь, какие гонорары? Димке вон, я же говорю, - посмотрел он в сторону беседки, откуда в тот момент донеслись какие-то крики, - за минуту в массовке, даже меньше, - триста долларов дали.