Путешественница. Книга 2. В плену стихий
Шрифт:
Когда я впервые увидела его утром, он был симпатичным мальчонкой, похожим на старшего Эуона. Сейчас же он выглядел удручающе: огонь опалил ему голову, и часть волос была совсем сожжена, так что можно было видеть кожу головы, розовую и покрытую сажей.
Пульс был ровен, но тонкошеий парень дышал тяжело. Грудь поднималась и опускалась скачкообразно, он хрипел; я надеялась, что обойдется без обожженных легких.
Эуон начал задыхаться от кашля. Я держала его как могла, не позволяя скатиться на пол.
– Он в беспамятстве?
Отец попытался усадить его, но паренек не усидел: он не мог держать
– Он слышит нас, но ему тяжело.
Эуон-младший кашлял вовсю, подтверждая мою правоту. Я обняла его, пытаясь успокоить. Было похоже, что Эуон – большой-пребольшой грудничок, а я – его мама, баюкающая его.
– Все хорошо? – Джейми опустился на корточки, чтобы видеть лицо мальчика.
Мне пришлось повернуться, чтобы посмотреть, кто говорит: после пребывания в задымленном помещении его голос очень изменился.
– Будем надеяться на лучшее. Как себя чувствуешь? Сейчас ты похож на Малькольма Экс [14] , – оценила я внешность Джейми.
– Да? – Он потрогал свое лицо и уставился на руку, испачканную сажей. Тогда посмотрел на меня и сказал: – Зеркала нет, но я слегка перепачкан, это правда. А вообще я все тот же, прежний Малькольм, а вовсе не экс.
– Уйдите! – Седой стражник в ранге капитана отпихивал меня от того места, где я стояла. – Мэм, крыша может обрушиться! – потащил меня он.
14
Малькольм Х (настоящее имя Малькольм Литл, 1925–1965) – деятель негритянского движения в США. Английская буква «Х» произносится как «экс».
Он не ошибся: мы отошли подальше от печатни и вскоре увидели, как ее крыша падает, освобождая место искрам и последним всполохам пожара и вызывая испуганные вздохи горожан.
На удивление, небо не преминуло ответить дождем, пролившимся в аккурат после фейерверка искр и столба дыма, посланного вверх. Эдинбуржцы, едва заслышав падающие капли, вскрикнули и ринулись по домам, словно тараканы по щелям. Дождь должен был потушить то, что не смогли потушить люди.
Джейми отправился договариваться со стражниками: он хотел, чтобы печатный станок и все, что он смог вынести из мастерской, отнесли на время в сарай брадобрея, а не изъяли, поэтому нам – мне, Эуону-старшему и Эуону-младшему – пришлось его ждать. Этого легко было достичь, заплатив страже определенную сумму, что он и проделал. Теперь можно было не беспокоиться о сохранности инструментов, и Джейми подошел к нам.
– Ну, что парень? – поинтересовался он состоянием мальчика.
Джейми утерся рукой, размазывая грязь по лицу и тем самым помогая дождю довершить живописную картину. Эуон-старший по достоинству оценил вид Джейми, ухмыльнувшись.
– Такой же подкопченный, как и ты, дружок. – Тревога спала, и Эуон мог отдохнуть от обуревавших его чувств. – Выдюжит, надеюсь. Ну-ка, пособи.
Он подошел к сыну, желая поднять его. Тот сидел на мокрых камнях бордюра и качался взад-вперед, подобно тощей цапле в бурю. Отец ласково обнял сына, нашептывая ему на гэльском что-то успокаивающее, хотя перед ним сидел далеко не ребенок, которому подобало слушать сюсюканье.
Мы
Мы представляли удручающее зрелище. Я была мокра как собака и босая. Джейми тоже был без обуви; одежда на нем была разорвана и свисала клочьями, а сажа просто сыпалась с него. Старший Эуон тоже промок до нитки. Волосы сбились и мешали ему, и он походил на утонувшую крысу, у которой вдобавок была деревяшка вместо ноги.
Младший Эуон получил свою порцию внимания, и нужно сказать, что она превышала наши, вместе взятые. Его лицо опухло, волосы, разумеется, были опалены – и брови с ресницами тоже. Вообще я не могла отделаться от впечатления, что он напоминает огромного красного птенчика, только что покинувшего яйцо, причем птенчика нездешнего, фламинго какого-нибудь. Бедный мальчик – на него таращилось все женское население публичного дома! Барышни, не занятые привычным ремеслом, живо обсуждали внешний вид Эуона, прерывая шепоток взрывами хохота.
Нам удалось взобраться наверх и скрыть парня от назойливых глаз в комнатушке, но ему тут же пришлось держать ответ перед отцом. Старший Эуон был невесел, если не сказать полон гнева, и рявкнул:
– Что, подлец, выкарабкался?
– Будто бы… сэр. – Мальчишка честно держался молодцом, но было видно, что это давалось ему усилием воли.
– Вот и славно. Расскажешь, что стряслось, или помолчишь под моим ремнем? – Эуон-старший насупился, решив прибегнуть к этой крайней мере воспитания юношества.
– Эуон, невежливо отхаживать ремнем людей, еле-еле выбравшихся из огня. – Голос Джейми еще не восстановился и был хрипловат. – Непорядочно так поступать. – Он взял графин с портером и нацедил стакан.
Стакан был адресован младшему Эуону. Тот в душе возблагодарил дядюшку и приник к сосуду.
– Наверное, ты прав, Джейми, – отбросил мысль о порке старший Эуон.
Он, сам тоже не желая, сочувственно улыбнулся: сын выглядел жалко, но забавно, и от этого становилось еще жальче.
– Только попомни мое слово: свое ты получишь, не теперь, так после, – пригрозил Эуон. – Так что не надейся избежать наказания. А мать тебе добавит, когда увидит, во что ты превратился. А пока отдыхай.
Эуон-младший, видимо, не рассчитывал на что-либо другое или же не поверил отцу, поэтому он молча тянул портер.
Я тоже плеснула себе из графина: снова оказавшись без одежды, потому что платье промокло, а другого на смену не было, и напрасно надеясь согреться у очага, я вдруг поняла, отчего дождь так напугал эдинбуржцев. Каменные дома, в которых они жили, были сырыми, и камины мало способствовали обогреву промокших людей.
Конечно, платье, и без того узкое, облепило мою фигуру и противно холодило тело. Мне очень хотелось раздеться, но увидев взгляд парнишки, я отказалась от этой мысли: достаточно было взяться за корсаж, как он мгновенно вскинул глаза. Видать, Джейми недаром тратил на него время. Пришлось пить портер – других возможностей согреться у меня не было.