Путешественница. Книга 2. В плену стихий
Шрифт:
Растрепанный Эуон был серьезен, как совенок.
– Отец, я не мог поступить иначе: их было слишком много. Пять тысяч, поверь, это не шутка, это очень много. У меня не было времени, чтобы перепрятать их. Моряк разбил окошко и почти открыл дверь. Тогда я понял, что нужно сделать.
Отец мальчонки стал осыпать Джейми проклятиями.
– Фрэзер, пошел к черту! Пускай они выпустят из тебя кишки, коль ты не понимаешь слов! Твое ослиное упрямство слишком дорого нам обходится! Якобиты, теперь Гейдж! Думай, куда ты катишься, сумасшедший!
Джейми
– Хочешь сказать, что я лично развязал войну, да? Ты ведь знаешь, как я хотел остановить Стюарта. Эуон, а что случилось дальше, ты часом не помнишь? У меня отняли все, все! Ни земли, ни свободы, ни жены – у меня не было ничего. А все почему? Да потому, что я хотел помочь!
Быстрый его взгляд, брошенный в мою сторону при словах о жене, выдал все то, о чем Джейми переживал все эти годы.
Он повернулся к зятю, продолжая резко говорить.
– Признайся, зять, ты не остался в убытке после всех этих событий. Владелец Лаллиброха – твой сын, Джейми-младший. Твой, а не мой!
Эуон порывался защитить себя.
– Джейми, я не просил…
– Да, не просил, – перебил Джейми. – Я и не обвиняю тебя, нет. Но я отдал Лаллиброх, правда? Я теперь не владелец, а просто жилец, родственник. Отец завещал его мне, а я нарушил отцовский завет. Да, ты помогал мне, это тоже правда. Без тебя и Дженни мне бы не удалось справиться с усадьбой. Я заботился об арендаторах, мы делали это вместе, ты знаешь. И хорошо, что он у Джейми, у него надежные руки. Но я мог бы…
Он отвернулся, чтобы не видеть никого из нас, причинявших ему боль. От напряжения мышц натянулась рубашка.
Я не шевелилась и, конечно, ничего не говорила. Заметив глаза Эуона-младшего, наполненные скорбью, огорчением и раскаянием, я не удержалась и взяла его за худенькое плечо. Парень взял мою ладонь и с благодарностью пожал ее. Пульс бился ровно, несмотря на волнение мальчика.
Джейми повернулся, чтобы договорить; голос его не был спокоен, но был сдержан.
– Эуон, все, что было в моих силах, я сделал для парня, поверь. Он вне опасности: его никто не видел на борту, с Фергюсом в море он не ходил, хоть очень просился. – Джейми одарил младшего Эуона взглядом, исполненным любви и досады, – странное сочетание. – Я не звал его, наоборот, отговаривал ехать.
– Но ты не отослал его домой, Джейми! – Глаза Эуона были злы, в то время как краска гнева уже сошла с лица. – И ничего не сообщил нам! Вольно же вам гулять! Джейми, да ты понимаешь, что его мать извелась? Она не спит весь месяц!
Джейми закусил губу.
– Да… Я… не послал…
Он посмотрел на парнишку и дернул плечом.
– Да, я не послал. Я хотел поехать с ним домой.
– Он здоровый лоб и в состоянии добраться до дома самостоятельно. Сюда, поди, на задних лапках прискакал, не испугался?
– Да. – Джейми вертел в руках чашку. – Я хотел ехать с ним, чтобы вы с Дженни разрешили мне оставить малыша
Эуон ядовито улыбнулся.
– Ну да, ну да. Разрешить вам обоим съезжать с катушек, а потом отправиться в тюрьму или на виселицу, да? Неужто вам требуется родительское разрешение на безрассудные поступки? С каких пор?
Джейми вскипел.
– Эуон, ты знаешь, как я люблю его! Он почти сын мне! Я бы не допустил никакой тюрьмы или виселицы, лучше уж самому сложить голову.
– Уж знаю, Джейми. Но одна маленькая деталь – он почти сын тебе. Потому что он не твой сын – это мой сын и я его отец.
Они обменивались тяжелыми взглядами, но никто не отвел глаз. Джейми поставил чашку на стол не глядя.
– Да. Он твой сын.
Пыхтя, Эуон убрал с лица темные волосы.
– Да. На том и порешим.
Он вздохнул и обратился к сыну:
– Идем. У Холлидея я арендовал комнату.
Эуон-младший все это время не отпускал моей руки, а теперь сжал ее еще крепче прежнего.
Мальчик не хотел никуда идти, бросая вызов отцу.
– Отец, я не пойду, – дрожащим голосом проговорил он.
Эуон-старший от этого открытого неповиновения вспылил. Его щеки покраснели так, словно ему нанесли удар по лицу.
– Вот как.
Мальчик кивнул и выдавил:
– Я… приду утром. Мы пойдем с тобой домой утром, но не сейчас.
Эуон-старший долго изучал обожженное личико сына, смотря на него понуро, с какой-то тоской.
– Ясно. Что же… Хорошо.
Он не стал больше ничего говорить и ушел, тихо прикрыв дверь. Мы молчали, слушая, как стучит его деревянная нога, отсчитывая ступеньки, как он топает по гостиной, как с ним прощается Бруно и, наконец, как закрывается дверь. Кроме потрескивания камина, в комнате ничто не нарушало тишину.
Я все еще держала плечо парнишки, вздрагивавшего от тихих слез.
Встревоженный Джейми подсел к нему.
– Малыш… Не стоило.
Эуон сопел, втягивая воздух, чтобы задержать дыхание. Затем он резко повернулся к дяде.
– Я не хотел этого делать! Но… – На его лице отражалось страдание, смешанное с обидой.
Джейми положил руку на его острую коленку.
– Понимаю, мой мальчик. Но все же ему было больно это слышать.
– Дядя Джейми… это еще не все. Я не стал говорить ему…
Джейми нахмурился.
– Что же еще?
– Я не сказал, что моряк…
– Что же моряк?
Эуон набрался храбрости и выпалил одним духом:
– Я убил его. Наверное.
Джейми с мольбой посмотрел на меня, затем на племянника.
– Как наверное?
– Я не сказал отцу всей правды… – У него навернулись слезы на глаза, но он говорил: – Я зашел в печатню, открыв дверь твоим ключом. И человек с косичкой стоял там.
Он вошел в заднюю комнату, где лежал новый тираж. Там были и другие заказы, свежие чернила, промокашки для станка, кузнечный горн, в котором переплавляли изношенные отливки. Но моряка интересовали памфлеты.