Путешественники
Шрифт:
Боясь пропустить вход в неуловимый пролив и потому не поддаваясь соблазну исследования и захвата открывающихся перед путниками неведомых земель, 2 февраля 1520 года Магеллан распорядился сняться с якоря. Флотилия должна была при свете дня двигаться вдоль побережья в непосредственной близости от него, а с наступлением сумерек останавливаться. Во время такой стоянки в заливе Байя-Бланка разразилась страшная гроза, но видавшие виды моряки были повергнуты в мистический ужас не раскатами грома и почти непрерывными молниями, а невиданным прежде зрелищем таинственного свечения на мачтах судов. Позже это явление, получившее название «огней святого Эльма», будет восприниматься суеверными моряками как дурное предзнаменование.
На исходе февраля Магеллан открыл крупный залив Сан-Матиас и полуостров Вальдес. Южнее, вблизи устья реки Чубут, моряки обнаружили множество пингвинов и невиданных животных – огромных тюленей с хоботами, что делало их похожими на слонов. Они так и были названы – южными морскими слонами – и оказались очень кстати для пополнения пищевых припасов. Было холодно – приближалась зима южного полушария, а зимней одежды у моряков, настроенных на плавания в условиях тропиков, не было. В конце марта, когда зима стала заявлять о себе всё настойчивее, Магеллан решил зимовать в бухте Сан-Хулиан и приказал сократить для этого рацион.
Понимая, что это вызовет недовольство людей, и учитывая плохо скрываемую враждебность испанских капитанов, Магеллан предусмотрительно поставил свой «Тринидад» на якоре у входа в бухту, где разместились другие четыре корабля. Офицеры-испанцы, которые всё это время тихо злорадствовали над разочарованием адмирала, рассчитывая на его добровольный отказ от дальнейшего плавания и не желая оставаться здесь на зимовку, требовали от Магеллана, чтобы он повернул к мысу Доброй Надежды и шёл к Молуккам восточным путем. Магеллан категорически отказался.
В ночь на 1 апреля поднялся бунт. Мятежники освободили Картахену, захватили «Викторию», «Консепсьон» и «Сан-Антонио», арестовали Мишкиту и убили его помощника, преданного Магеллану. Как следует из «Очерков…» И.П. и В.И. Магидовичей, бунтовщики навели пушки на «Тринидад» и потребовали, чтобы Магеллан явился к ним для переговоров. Против двух кораблей адмирала были три мятежных, приготовившихся к бою. Но мятежники не доверяли своим матросам, а на одном судне даже разоружили их.
В тяжелых обстоятельствах Магеллан обнаружил спокойную решимость. Он послал верного ему альгвасила (полицейского офицера) Гонсало Гомеса Эспиносу с несколькими матросами на «Викторию» – пригласить её капитана для переговоров на адмиральский корабль. Тот отказался, тогда альгвасил вонзил ему в горло кинжал, а один матрос добил его. Шурин Магеллана, португалец Дуарту Барбоза, немедленно завладел «Викторией» и был назначен её капитаном. Теперь у мятежников было только два судна, а чтобы они не дезертировали, предусмотрительный адмирал, как сказано выше, заранее занял удобную позицию у выхода из бухты. «Сан-Антонио» пробовал было прорваться в океан, но матросы после залпа с «Тринидада» связали офицеров и сдались. То же произошло на «Консепсьоне». Магеллан круто обошелся с бунтовщиками-капитанами: он приказал отрубить голову Кесаде, четвертовать труп Мендосы, высадить на пустынный берег Картахену вместе с заговорщиком-священником, но остальных бунтовщиков пощадил.
В начале мая разбился о скалы корабль «Сант-Яго», но команде, за исключением одного матроса, удалось спастись. Магеллан перевёл Серрано капитаном на «Консепсьон». Флотилия оставалась на месте зимовки до 24 августа, а затем вышла из бухты Сан-Хулиан и перебазировалась к устью реки Санта-Крус, чтобы там уже оставаться до наступления весны. За время зимовки интернациональный экипаж имел возможность познакомиться с аборигенами. Это были индейцы с красивыми лицами и стройными фигурами, очень высокого роста. Морякам особенно бросалась в глаза их длинноногость, из-за чего они были названы патагонцами (от испанского «патагон» – длинноногий). Некоторым морякам (возможно, в первую очередь низкорослому адмиралу) патагонцы казались настоящими великанами – такими и описал их летописец экспедиции Пигафетта. С его лёгкой руки и вся их страна с тех пор именуется Патагонией.
Когда, наконец, в воздухе повеяло весной, адмирал приказал поднять якоря, и 18 октября флотилия взяла курс на юг вдоль патагонского берега. Перед выходом в море Магеллан заявил капитанам, что намерен продолжить поиск пролива, ведущего в Южное море, но в случае неудачи готов развернуть корабли на восток. При этом он указал границу поиска пролива – 75 градусов южной широты. Но удача была близка – пролив, ведущий на запад, был найден 21 октября 1520 г. за 52 градусом. Чтобы его найти, кораблям Магеллана пришлось проделать путь от 34 до 52 градусов южной широты и попутно открыть неизвестное ранее Атлантическое побережье Южной Америки на протяжении около 3,5 тысяч километров.
Вначале не было полной ясности – пролив это или просто длинный и глубокий залив. Чтобы уточнить это, адмирал, обогнув мыс Кабо-Вирхенес, выслал вперёд два корабля – «Сан-Антонио» и «Консепсьон», которыми командовали Мишкита и Серрано. В ходе разведки капитаны обоих кораблей решили, что проход найден, и доложили об этом Магеллану. Однако всё оказалось не так просто. При дальнейшем движении предполагаемый пролив разделился на несколько рукавов, и предстояло найти тот из них, который ведёт в Южное море. Однако до выхода в Южное море было еще далеко: Магеллан шел несколько дней на юг через узкие проливы, пока не увидел два канала, сворачивающих на юго-восток и на юго-запад. Он послал «Консепсьон» и «Сан-Антонио» на юго-восток, а на юго-запад – шлюпку с матросами, которые через три дня сообщили, что видели мыс и открытое море. Этот мыс адмирал назвал Желанным…
Направленные на юго-восток «Консепсьон» и «Сан-Антонио» в пути разделились, и каждое судно попало в тупик. Но если «Консепсьон» повернул обратно и пошёл на соединение с «Тринидадом» и «Викторией», то на «Сан-Антонио», который на обратном разминулся с флотилией, офицер Иштеван Гомиж поднял мятеж. Капитан Мишкита, пытавшийся усмирить бунт, был ранен и закован в кандалы. Гомиж объявил себя капитаном, и дезертиры двинулись на восток, чтобы уже в конце марта 1521 года вернуться в Испанию. Там они, чтобы оправдать себя, обвинили Магеллана в измене. Власти поверили клевете, Мишкиту арестовали, а семья Магеллана была лишена казённого пособия.
Адмирал, не зная причин исчезновения «Сан-Антонио», решил, что корабль погиб. Оставшаяся флотилия, следуя вдоль северного берега узкого Патагонского пролива, обогнула самую южную точку Южно-Американского континента, мыс Фроуорд, и с 23 по 28 ноября двигалась на северо-запад. Высокие горы и пустынные каменистые берега казались безлюдными, но по ночам на южной стороне пролива были видны огни костров. Это дало основание Магеллану дать этим берегам название «Тьерра-дель-Фуэго» – «Огненная Земля». Через месяц с небольшим после обнаружения атлантического входа в пролив, соединяющий два океана, флотилия прошла мыс «Желанный» (Пилар) у тихоокеанского выхода. Этот морской коридор, имеющий в длину 550 км, известен сейчас как Магелланов пролив.
Через Тихий океан
28 ноября 1520 года Магеллан вышел из пролива в открытый океан. Три оставшихся корабля сначала устремились на север, чтобы поскорее покинуть холодные южные широты. Флотилия держалась на расстоянии от 100 до 300 км от побережья, время от времени приближаясь к суше. Двигаясь таким образом, Магеллан обнаружил, что западный берег Южной Америки на протяжении примерно 1500 км к северу от Огненной Земли тянется практически вдоль меридиана.
Всё это время Антонио Пигафетта добросовестно записывал события и свои наблюдения. Вот несколько строк из его дневника тихоокеанского периода плавания: «…Мы… погрузились в просторы Тихого моря. Три месяца двадцать дней мы были совершенно лишены свежей пищи. Мы питались сухарями, но то уже не были сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями… Она сильно воняла крысиной мочой. Мы пили жёлтую воду, которая протухала уже много дней. Мы ели также воловьи кожи, покрывающие реи… Мы вымачивали их в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать».