Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем
Шрифт:
По получении известия, Безвыгодов не замедлил взять отставку и приехать к ним. Однако же, верно будучи кем-нибудь настроен (потому что самому ему, кажется, этого не выдумать) объявил нареченному тестю своему, что он не иначе согласится взять за себя дочь его, как разве он к обещанным в приданое пятидесяти душам прибавит еще двадцать, в противном случае он будет искать счастья своего в другом месте.
Высокомеров, видя, что зять его не столько помышляет о дочери его, сколько о ее имении, хотел отказать ему, упрекая жену свою и дочь; что они сами от себя, от своей глупости упустили женихов, из коих некоторые хотя столько же, как и сей были недостаточны, однако искали человека, а не богатства. Тут почувствовали они ошибку свою и раскаялись — но уже поздно. Чем более изыскивали они средств пособить горю своему, тем более их не находили. — Делать нечего! невеста сама начала просить родителей своих, чтобы выдали за Безвыгодова требуемые им семьдесят душ, a в приданое дали бы хоть ее. — Вчера совершилось бракосочетание их. Г. Безвыгодов самый безвыгодный человек. Славное наказание за гордость! — Дай Бог, чтобы сим и кончилось! Беда, ежели не будет у них между собою и согласия! Пусть гордящиеся богатством отцы и матери, и девицы, тщеславящиеся красотою своею, посмотрят на сей пример и научатся искать счастья своего не в богатстве и гордости, а в сердечной любви и согласии.
Письмо XIX.
Много думающий о себе недоросль; или он учился у троих учителей тому, чтобы ничего не знать.
Кажется мне, что г. Высокомеров почел бы весьма неприятным для дочери своей предзнаменованием, если бы на свадебном пиру ее не было хотя одного гостя высокомерного, гордого; к сожалению их было довольно: на всех их смотреть было гадко: но мне особенно приметен стал один молодой человек, сын одного живущего здесь богатого помещика, занимающего первейшую должность изо всех тех, которые только зависят от выбора.
Он так надут гордостью, что, мне кажется, скоро лопнет. Сперва подумал я, что он гордится отцовым чином; но совсем не то: он почитает себя превыше всех смертных, потому единственно, что учился у троих учителей, которых отец его содержал у себя для его воспитания, и ничего не знает. Поверишь ли, любезный друг! Ученик трех учителей, как говорится, не умеет и трех перечесть, не умеет сказать кстати слова, не умеет даже шагнуть.
Лишь только он взошел, то сделал всем гостям, в разных местах сидящим, общий поклон, состоящий совсем почти в неприметном наклонении головы; потом остановился, дабы хорошенько рассмотреть, где ему приличнее сесть.
Здесь к удовольствию его одна почтенная дама встала с своего места, дабы поговорить тихонько с другою. Увидев место сие праздным, и думая, что севши на него, он будет важнее всех, бросился на него, как гончая на зайца. Дама, окончив разговор свой, хотела опять занять свое место; он увидев на нем сидящего господина недоросля, принужденною нашла себя избрать другое между мужчинами.
Недоросль не сел с мужчинами, которых он почел весьма мелкими в сравнении с собою, верно из сожаления, чтобы не подавить их важностью сана своего и не ослепить блеском премудрости своей, которой он набрался от французских, немецких и итальянских кучеров, своих учителей. Но после, видно огорчившись, что дамы не сделали ему должного приветствия и не входили с ним в разговор, встал с своего места и начал ходить взад и вперед по комнате с тросточкой в руке, с лорнетом в другой, думая важною, искусною своею выступью удивить всех, и удивил; потому что никто так удачно не мог бы представить пляшущего медведя.
Приметя, что я разговариваю с отцом его и другими гостями, подошел ко мне так близко, что едва не опрокинул меня вместе со стулом. Я хотел попросить его, чтобы он, ежели угодно, упал сам вместо меня; но он, наведши на меня око "зрячих" — слепых модников, начал осматривать меня с головы до ног, и тем привел меня в смех.
Правду говорят: на дураке, что на пьяном, взыску нет.
После сего я начал по прежнему продолжать не упомню какую-то материю, об которой мы прежде говорили. Но недоросль наш, верно желая доказать, что он имеет и язык (ибо он до сего времени только сидел, ходил, глядел и морщился), сказал, улыбнувшись по лошадиному: "Не правда, государь мой! Этого быть не может; я слышал, не помню только от кого, что в некоторой книге о сем написано совсем иначе, нежели как вы говорите".
Выговорив сие, он опять приложил к глазу лорнет и начал смотреть на меня пристальнее прежнего, желая верно хорошенько расслушать ответ мой. Я, желая освободиться от дальнейших его противоречий, сказал ему: "Советую вам, государь мой, не оспаривать того, что я сам во многих книгах читывал, и может быть прежде, нежели вы на свет родились. Он отошел от нас, кривляясь подобно обезьяне, когда скажут или сделают ей что-нибудь неприятное, и пристал к кругу барышень, которые при виде его подняли громкой смех и начали издеваться над ним, как над шутом. Он, почитая сие за доброе их к себе расположение, вздумал продолжать проказы свои далее: сорвал с одной из них шаль, и окутавшись ею, сел между ими; посидев немного, подошел к мужчинам и садился к некоторым из них на колени. Наскучивши его глупостями, некоторые начали говорить довольно внятно, что доброй отец мог бы унять такого глупого повесу.
Не смотря на то, отец его занимался только самим собою и почти беспрестанно нюхал табак. Да и как может русский, хотя он и отец, учить чему-либо того, кого учили иностранные учители? Это была бы самая неизвинительная и грубая погрешность против правил вежливости и вкуса!
— Вот отец, который истратил множество денег на учителей для того только, чтобы сын его сделался примерным дураком; и вот сын, который достигши самой высшей степени совершенства в дурачестве, не старается отблагодарить отцу своему за попечения о его образовании, потому что он очень мало слушает отца своего, — сказал один из гостей.
— А это-то и есть лучшая благодарность! — возразил другой.
По моему мнению, оба они сказали правду. Несчастны отцы, имеющие худых детей; но несравненно несчастнее дети, имеющие худых отцов!
Письмо XX.
Переносчица вестей.
С давнего времени семейство господина К. и господина Н. жили в совершенном между собою согласии. Никто не мог представить, чтобы они когда-нибудь между собою поссорились; однако вчерашнего дня, к общему всех удивлению, это случилось. Г. К. явно жаловался на семейство Г. Н. будто бы оно при некоторых людях порочнейшим образом поносило честь дочери его, которая не давно вышла замуж; к чему не токмо он сам, но ниже одна душа из домашних его не подали ни малейшего поводу.
Услышав сие, некоторые из приятелей его начали ему доказывать, что честь благородного человека в сем случае весьма много терпит, и что он очень худо поступит, если таковую обиду оставит без отмщения.
Напротив того я старался всячески убедить его, чтобы он примирился с Г. Н. но как Г. К. живейшим образом чувствуя причиненную ему обиду, и расстраиваем будучи представлениями других, мало на предложение мое соглашался, то я начал советовать ему, чтобы он, по крайней мере, помедлил сердиться на Г. Н., доколе не расследует в точности всего дела: на сей конец я предложил ему, чтобы он, как должно благородному человеку, при удобном случае сделал за сие Г. Н. публичный выговор. Совет мой ему понравился, и он сего же дни выполнил его.
" Государь мой! — сказал он господину Н., - будучи в гостях у одного из здешних дворян, до сведения моего дошло, что вы и домашние ваши явным образом поносите честь дочери моей, которая не давно выдана замуж. Подтвердите теперь при многолюдном собрании то, что вы сказали при нескольких людях. Будьте уверены, я не взойду с вами в жаркой спор, чтобы доказать невинность дочери моей. Всем известная честность ее сильна опровергнуть всякое ваше злословие. Мне хочется только узнать, в самом ли деле вы виноваты; или может быть сия девица вздумала позабавиться на наш счет, поссорив нас между собою", — тут указал он на одну, находившуюся в сем собрании барышню, которая, не слыхавши разговора их, беспрестанно перебегала с места на место и шептала то с той, то с другой из подруг своих.