Путешествие на "Брендане"
Шрифт:
Не один исследователь подчеркивал, что это описание Овечьих островов весьма подходит к Фарерам. Благодаря Гольфстриму зимы здесь сравнительно мягкие климат и луга способствуют овцеводству, так что архипелаг славится своими овцами и шерстью. И ведь название его не изменилось: норманское Фэр Эйяр означает "Овечьи острова" — стало быть, норманны, добравшись до Фареров, дали им то же наименование, что и жившие здесь ранее ирландцы, или попросту переняли его. Что до островитянина, который преподнес хлеб святому Брендану, говорил на его языке и был знаком с христианским календарем, то вполне естественно предположить, что это был один из странствующих клириков ирландской церкви. "Плавание" называет его "прокуратором" это слово обычно переводят как "келарь", подразумевая лицо, ведающее монастырскими припасами. Мы располагаем к тому же вескими независимыми свидетельствами того, что ирландские монахи очень рано обосновались на Фарерах. В 825 году ученый ирландский летописец Диквил, служивший при королевском франкском дворе, приступил к составлению географического труда под названием "Книга о пределах Земли". Задумав включить в него составленные древними описания всех известных человечеству стран, Диквил изучил много классических авторов, однако он сетует, что им слишком мало известно об островах, лежащих к западу и северу от Британии, тогда как у него, Диквила, есть основания взяться за их описание, поскольку на некоторых из этих островов он жил, другие посетил или же беседовал с ирландскими священниками, плававшими еще дальше, чем он сам, и читал их сообщения о наиболее далеких островах.
"Среди океана к северу от Британии, — пишет Диквил, — находятся другие острова, до которых при постоянном попутном ветре можно доплыть от северных островов Британии без остановок за двое суток. Один благочестивый священник поведал мне, что за два летних дня и одну ночь он дошел на двухместной лодке до одного из этих островов.
Есть и еще скопление маленьких островков, разделенных узкими водными промежутками здесь около ста лет обитали отшельники, приплывавшие из нашей собственной страны, Ирландии. И как острова эти прежде были безлюдными от сотворения мира, так и теперь не осталось на них отшельников по вине разбойничающих норманнов, а есть несметные стада овец и великое множество различных морских птиц. Об этих островах я не встречал упоминания у классиков".
Острова в описании Диквила во многом напоминают Фареры: слова "узкие водные промежутки" между островами вполне приложимы к напоминающим фьорды проливам архипелага путевое расстояние от расположенных севернее Шотландии Оркнейских или Шетландских островов преодолимо на малом судне при хорошем попутном ветре наконец, Фареры известны замечательным разнообразием пернатых, включая огромные колонии морских птиц на отвесных скалах, окаймляющих большинство островов. Обилие пернатых замыкает цепь признаков, связывающих Фареры с островами, описанными Диквилом, и с Овечьим островом "Плавания", ибо в "Плавании" читаем, что келарь посоветовал святому Брендану идти до близлежащего острова, который назвал Птичьим раем. Там, продолжал келарь, путникам следует оставаться до кануне троицына дня.
Мысль о возможном тождестве Овечьего острова и Птичьего рая с Фарерскими островами не покидала меня, пока мы в Сторноуэе готовили "Брендан" к следующему этапу. Нам предстоял первый дальний переход в открытом море, и хотя на карте двести миль казались легкоодолимыми, они могли по меньшей мере удвоиться, если подуют встречные ветры и придется идти зигзагом. Не мудрено, что в старину гебридские рыбаки называли Фареры "Фарэ вейз" — Далекими островами. При неблагоприятных условиях мы вполне могли вообще промахнуться по Фарерам. Стоит зоне преобладающих западных ветров послать в нашу сторону один хороший шторм, и "Брендан" может пронести мимо Фарерских островов в сторону Норвегии. Во времена парусного мореходства рыбаков с Шетландских и Оркнейских островов частенько увлекало штормом к норвежским берегам, так что им приходилось помногу дней сражаться со стихиями в открытых лодках таких же размеров, как наш "Брендан", и куда лучше приспособленных для лавирования против ветра. Хорошо, если все кончалось благополучно, а сколько людей погибло во время свирепых штормов…
А тут еще сторноуэйские рыбаки, мрачно созерцая пришвартованный в их гавани "Брендан", обменивались скорбными замечаниями. Встретивший нас первым Фома неверный был неиссякаемым источником пессимизма. Он без конца задавал глубокомысленные вопросы, сопровождая их одним и тем же припевом.
Например:
— А что у вас за балласт?
— Вода.
— Ой-ой. Камни лучше. Камень — он живой. А вода… Плохо. Я не пошел бы вместе с вами.
Или еще:
— А как она идет против ветра?
— По чести говоря, никак, — ответил я. — Хорошо, если получается под прямым углом к ветру.
— Не идет против ветра. Ох, это худо. — Он цыкнул зубом. — Не пошел бы я вместе с вами.
Передразнивая шотландский акцент, за моей спиной вполголоса отозвался Артур:
— Ой-ой, мы все обречены. Обречены, это точно Идэн тоже не пускал уныние на порог. Мы уже были готовы выходить из Сторноуэя, когда он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и с возгласом "Забыл " выскочил на берег и побежал по пристани широким неуклюжим шагом. Мы ждали его около часа, ломая себе голову, что случилось. Наконец он примчался обратно, размахивая на бегу бумажным кульком.
— Что за важная вещь такая? — спросил его Джордж.
— А как же без нее — Тяжело дыша, Идэн прыгнул в лодку. — Немыслимо. Извините, что задержался, но я все обошел, пока не отыскал последнюю во всем Сторноуэе.
— Да что же это? — повторил Джордж.
— Бутылка "Пиммза" — ответил сияющий Идэн. — Что-то ведь нужно было припасти для смеси, чтобы мы могли делать коктейли
Наш Олуша и впрямь засек последнюю в Сторноуэе бутылку джина особого состава. А заодно надумал по секрету выращивать в лотке возле своей койки водяной кресс, чтобы была зелень для закуски. Увы, на второй день он нечаянно опрокинул заветную бутылку, так что ее липкое содержимое очутилось в трюме, а вскоре после того шальная волна захлестнула лоток с крессом, утопив единственную на "Брендане" попытку заняться комнатным садоводством.
Возвращающиеся с лова траулеры Сторноуэя весело проводили гудками "Брендан", когда он вышел из гавани и взял курс на север, и к утру 17 июня мы уже миновали Батт оф Льюис — крайнюю точку Гебридов.
Опять нас было только четверо: домашние обстоятельства вынудили Ролфа срочно вернуться в Норвегию из Сторноуэя. Я поручил Джорджу составить новое расписание вахт, поскольку он сам трудился так усердно, что никто не дерзнул бы выражать недовольство его решением. Вахты регламентировали всю нашу жизнь, они служили необходимым каркасом повседневного бытия. Каждый член экипажа строго соблюдал самодисциплину и заступал на вахту точно по графику. Поступить иначе было бы нечестно, да и мог возникнуть тот самый раздражитель, который в конечном счете рождает бешеную ссору. Все мы сознавали, что живем бок о бок в суровых условиях, как если бы нас заточили в камере размером 2,5X11 метров, причем менее четверти этой площади было защищено от стихий и относительно пригодно для жилья. В принципе возможностей для распрей и вражды было сколько угодно, и малейшее недоразумение можно было раздуть, создавая почву для ненависти. Мы прекрасно понимали, чем это чревато, и сторонний наблюдатель мог бы заметить, как мы без всяких предварительных дискуссий настроились на обязательный для малых судов лад: сам живи и другим не мешай. У каждого был свой мир, и вели мы себя соответственно. Сообща обсуждали усовершенствования в оснастке, вносили предложения технического свойства, но сугубо личных тем не касались, если сам человек о них не заговаривал, а по всем вопросам, касающимся плавания, право на окончательное решение принадлежало шкиперу. Конечно, такая форма самодисциплины может привести к тому, что затаенное недовольство прибавит человеку желчи, однако у всех нас был за плечами достаточный опыт плавания на малых судах, мы умели придерживать язык и держать себя в руках, так что "Брендан", вне сомнения, выходил в Атлантику с эффективным и слаженным экипажем.
В обычные дни мы не ощущали никакого напряжения. Главной заботой рулевого было следить за изменениями погоды, особенно ветра, и вести "Брендан" заданным курсом. Но и то большой точности не требовалось. Выполняя штурманские обязанности, я рассчитывал лишь генеральное направление нашего хода, и рулевой закреплял румпель кожаным ремнем так, чтобы отклонения не превышали двадцати градусов. "Брендан" хорошо держался курса, и при таком сносе и частых переменах ветра добиваться большей точности было пустым делом. Облегченный подход к навигации означал также, что резервному вахтенному, в чьи обязанности входило регулировать паруса, не надо было чуть что карабкаться через груды снаряжения в средней части лодки и возиться со шкотами или менять положение шверцев. Я решил, что куда лучше настроиться на средневековый лад, проникнуться терпением и никуда не спешить, позволяя "Брендану" плыть по своему усмотрению. Будет ли наше плавание на неделю другую длиннее или короче, по средневековым меркам не играло никакой роли, а отсутствие гонки было очевидным благом.
Команда вела размеренный образ жизни. Мы с Идэном по очереди стряпали посуду обычно мыли Артур и Джордж в ведре с морской водой. На умывание и бритье времени не тратили — незачем, только зряшная трата пресной воды. Кожаная обшивка и овечьи шкуры пахли куда хуже, чем мы сами, и было слишком холодно, чтобы нас прельщала перспектива омовения в морской воде. Расположение санузла зависело от погоды. Можно было свеситься за борт на корме, рискуя схлопотать холодный шлепок от волны, а при сильном волнении мы пользовались надежно укрепленным в средней части судна ведром, и все же члены команды явно старались подольше терпеть, когда дул сильный ветер и летели соленые брызги, грозя злополучной жертве холодным душем.