Путешествие на "Щелье"
Шрифт:
Как и ты, читатель, я сожалею, что наше путешествие в Мангазею не было украшено каким–нибудь жутким приключением. Если бы капитаном «Щельи» был не Буторин, а я, такие приключения следовали бы одно за другим, только описывать их потом было бы некому.
В 1970 году профессор Белов, прощаясь со мной, сказал, что раскопки продолжать не будет, в основном все ясно, и в Мангазею он, может быть, приедет когда–нибудь с внуками как турист. И вдруг летом 1973 года я узнал из газет, что раскопки возобновились! Я в это время подготавливал второе
Гидросамолет сделал несколько кругов над знакомым городищем и его окрестностями — лесотундра до горизонта, — приводнился плавно, как лебедь, и я в четвертый раз ступил на свой очарованный берег.
В этот день, 22-го августа, раскопки были завершены, круглые полярные палатки разобраны и приготовлены к погрузке вместе с другим снаряжением и ящиками, полными «сокровищ». В лагере оставалась лишь палатка–кухня с большой самодельной печью и плитой. Семнадцать «мангазейцев» с нетерпением ждали теплоход «МО-111», который должен был доставить их в Тазовский.
Михаил Иванович Белов, не медля ни минуты, повел меня к свежим раскопам.
Я думал, что летчики высадят меня по пути здесь, как десантника, и полетят дальше (гидросамолет направлялся в Красноселькуп), но они тоже решили побродить по мангазейским улицам.
Предугадывая мой вопрос, Белов на ходу объяснил:
_ Готовя монографию о Мангазее, я и мои соавторы пришли к выводу, что необходимо уточнить общую планировку города…
На спине его рабочей куртки — надпись «Мангазея-4», на рукаве — изображение мангазейского герба.
— Помните, как выглядело это место в семидесятом году? — спросил Белов, подходя к раскопу.
Осматриваюсь — полуразрушенные плавильные печи, груды шлака, фундаменты построек… Северная часть посада.
— По–моему, здесь были деревья, кустарники. РастетМангазея!
— да, совершенно неожиданно мы раскопали здесь
еще один ремесленный центр. Оказывается, их было два. — Белов пошевелил ногой куски шлака. — А руда, как установили в институте геологии Арктики, — из Норильского месторождения.
Еще одна тайна златокипящей Мангазеи раскрыта.
На свежей земляной насыпи я заметил с десяток одинаковых белесых предметов величиной со спичечную коробку, спросил, что это такое.
— Куски бивня мамонта, заготовки. В этом доме жил мастер резьбы по кости. Готовые изделия мы, конечно, взяли в коллекцию, а эти необработанные куски нам ни к чему, можете взять, если хотите.
Взял несколько заготовок, летчики последовали моему примеру.
Еще один свежий раскоп. Знакомое место, но как оно изменилось… На этом участке я нашел «харалужный меч».
— Таможня?
— Да, в прошлый раз мы, оказывается, вскрыли лишь небольшую ее часть. Видите — это был комплекс из двух административных и четырех жилых построек…
На виду не только основание
— Умели строить! — восхищается Белов. — Обратите внимание на фундамент таможни. Такие же клети, как под мостовыми, сверху настил, а на нем — слой белого песка. Смотрите, часть бревен фундамента выступает далеко в сторону и служит дополнительным основанием для мостовых. Это было предусмотрено заранее. Весь комплекс — воплощение широкого, смелого замысла неведомого нам архитектора. Один из участников нашей экспедиции, инженер, даже прослезился, так потрясли его эти руины. И весь город был вымощен таким корабельным лесом…
На территории таможни сложены массивные детали двух кочей, которые целиком были использованы при строительстве комплекса. Брусья, бревна, доски отлично сохранились.
— Эти находки, к сожалению, мы увезти не можем, оставляем здесь, — с грустью говорит Белов. — Видите- киль, форштевень, восьмиметровая мачта… Длина коча — 19 метров. Ни одного гвоздя. Из этих деталей можно заново собрать настоящий поморский коч. И смело выйти на нем в Ледовитый океан. Кстати, Буторин собирался построить такое судно, — пусть приезжает сюда…
Конечно, коч построить можно, но зачем? Разве как экспонат для музея.
— Михаил Иванович, вы как–то говорили, что за первые три года раскопок не смогли обнаружить мангазейской кладбище…
— Кладбище не искал. — махнул он рукой. — Меня оно мало интересует.
— Последняя тайна Мангазеи, — улыбнулся я.
— Все почему–то спрашивают про кладбище, — в голосе Белова чувствовалось раздражение. — Если хотите, я почти наверняка знаю, где оно находится. Возле Успенской церкви. Но ведь надо копать на глубину полутора метров — ради чего? Научной ценности я в этом не вижу. Наш археолог тоже все вздыхал: «Где же захоронения?» Я ему говорю: «Вот тебе лопата, ищи!». А череп Василия Мангазейского мы нашли. Возле часовни — он откатился…
Один из наших спутников отходил в сторону и не слышал нашего разговора о покойниках. Подошел и с невинным видом спросил:
— Михаил Иванович, а кладбище вы не нашли? Я думал, Белов рассердится — нет, терпеливо объяснил что и как.
К богатой коллекции экспедиции в это лето прибавилось еще около пятисот предметов. Я посмотрел их опись: иконы, оттиснутые на коже и на бересте, изделия из мамонтовой кости, лыжи с фигурным подъемом, половина шахматной доски и, конечно, шахматные фигуры. Неспроста мангазейский поп обвинял своих прихожан в том, что они «в церковь меньше ходят, а больше в богопротивные шахи–маты играют…»