Путешествие на "Щелье"
Шрифт:
Признаться, я и обрадовался, и немного испугался одновременно. Буторин внешне был невозмутим. Потом я подумал, что академики тоже живые люди, что ничто человеческое им не чуждо, и успокоился.
Николай Николаевич Семенов беседовал с нами целый час, разговаривать с ним было удивительно легко. В повестке дня предстоящего заседания президиума наше сообщение стояло первым. Договорились, что наши выступления займут примерно час.
Наши архангельские друзья волновались не меньше, чем мы.
Решили выступать как обычно. Краткая история «мангазейского
На белых листках бумаги на столах были разложены наши находки. На трех стендах — великолепные фотографии Награльяна. Ученые выслушали нас с большим вниманием, задали несколько вопросов. Когда выступал Буторин, принесли чай.
— Жалко, что я не попробовал академического чаю, — шутил потом Буторин, — ума бы, наверно, прибавилось.
После нас с заключительным словом выступил президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш. Он поблагодарил нас за «чрезвычайно интересное сообщение», сказал, что наше путешествие — увлекательная повесть о древнем и новом Севере, что оно имеет важное значение для науки и культуры.
— Во время вашего рассказа, — сказал он, — на всех нас повеяло прелестью Севера, его культурой, которая дала миру Ломоносова. Ныне на новой основе воскресают старые места. Раньше главной ценностью этих мест был соболь, теперь — нефть и газ. Мангазея опять станет людной.
Накануне отьезда из Москвы я встретил в гостинице своего земляка, казанского поэта Заки Нури.
— Ну как, не передумал переезжать к нам в Казань? — спросил он. Мы говорили с ним об этом несколько лет назад.
— Наоборот! Путешествие на «Щелье» было моим прощальным поклоном Северу.
— Пиши заявление. Я отвезу. Сказано — сделано.
Через несколько дней мы были в Архангельске. Еще один «волок» перед самым главным — литературным.
Однажды в коридоре редакции «Правды Севера» я встретил десятиклассницу, дочь знакомого журналиста. Первые се слова:
— А где Пыжик?
— Пока на Диксоне. Стережет «Щелью».
— Вы знаете, я и мои подруги больше беспокоились и переживали за него, чем за вас и Буторина.
— Спасибо, голубушка, — рассмеялся я, — у меня как сердце чуяло…
Я уехал из Архангельска на два месяца, съездил в Рязань, потом поселился в Доме творчества под Москвой, переписал для «Юности» путевые заметки. Буто–рин за это время доставил «Щелью» в Архангельск. Я приехал туда на несколько дней, снялся со всех учетов, сдал квартиру, выписался, хотя не получил еще из Казани никакого ответа на свое заявление.
Пыжика Буторин оставил в Амдерме — передал начальнику порта Юдину «на временное хранение» до будущей весны.
— Он хочет вывести от него щенков. Пусть. Пойду в новое плавание, проверю: узнает
Попрощавшись с Буториным, я вышел на улицу. У забора — наш славный корабль, накрытый брезентом. Я подошел, посидел на борту, покурил…
— Прощай, «Щелья!»
Эпилог
Повесть из шести глав с прологом и эпилогом…
Торжественно звучит, правда, читатель?
Вскоре после путешествия я переехал в Казань, из газет узнал, что летом 1968 года в Мангазее начнет работать комплексная экспедиция научно–исследовательского Арктического и Антарктического института. Наконец–то!
Исследователи, ученые посещали Мангазейское городище несколько раз, но раскопок не производили.
В сентябре 1946 года там побывал археолог В. Н. Чернецов, тоже безрезультатно: земля была уже покрыта снегом. После нашего путешествия целесообразность раскопок стала очевидной.
В один из июньских дней, гуляя с дочерью по парку, я купил в киоске свежие газеты и увидел в «Комсомольской правде» заголовок: «По зову древней Мангазеи»… Интервью с начальником экспедиции профессором Михаилом Ивановичем Беловым:
«Часть экспедиции уже вылетела… Представляете, какие дары веков могут преподнести нам раскопки…
Сотни тайн скрывает пока Мангазея… Один из бесценных памятников русской национальной культуры. Город, созданный века назад руками наших предков на вечной мерзлоте, в суровой Арктике, жил, торговал со многими странами мира. Знал много чудес. И много трагедий. Мы будем открывать его тайны не один год…» Как в тумане, перед глазами возник мангазейский берег, раскопанный археологами.
— Хочу в Мангазею, — сказала дочка не очень решительно.
В самом деле, почему бы нам не поехать? Дочери одиннадцать лет, прекрасный возраст для путешествий.
В это время я работал над повестью, и чувство неудовлетворенности не покидало меня: ученые будут открывать тайны Мангазеи, сделают множество интересных находок, а в моей книге об этом ни слова?..
— Хорошо, Оля. Поедем с тобой в Мангазею. В июне еще рано, в июле там из–за комаров света не видно. Значит, в августе.
В моей записной книжке появилась запись: «В августе с Олей поедем в Мангазею».
Я решил, что мы отправимся по древнему пути номер два — «через Камень» до Тобольска, затем по Иртышу и Оби до Салехарда. А там — рукой подать, как–нибудь доберемся.
В древности путь в Мангазею по сибирским рекам был нелегким и опасным. Об одном таком походе красочно рассказывается в челобитной мангазейского стрельца Максима Фирсова, отправленной царю в августе 1645 года:
«В прошлом, государь, во 152-ом году (в 1644) шел я, холоп твой, из Тобольска с твоей государевой хлеб–ною казною в кочах через море в Мангазею. И волею божиею на море нас разбило. И стояли на кошке три недели. И собрались со всех кочей на один коч и опять, государь, пошли в Мангазею. И волею божией тот коч разбило до основанья и жил на кошке восемь недель. И пошли в Мангазейский город на нартах.