Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку в 1807—1809 гг. Том 1

Головнин Василий Михайлович

Будучи около пяти лет почти беспрестанно очевидным сего свидетелем, я не мог вообразить, чтобы свинец мог быть причиной какой-нибудь болезни; притом мы ящики сии вытирали каждое утро и держали весьма чисто. Но, уважая мнение искусного лекаря в таком важном деле, о котором он умел лучше судить, я запретил раздавать воду из ящиков, однако ж люди не переставали хворать, а с наступлением теплой сухой погоды болезнь сия совсем прошла. Мне кажется, не справедливее ли бы было причину оной приписать недостатку в одежде. В России им выдано было только летнее легкое платье, а зимнее предписано купить в Англии. Они в надежде на летнее время и на скорое прибытие в Англию продали все свое платье, кроме казенного мундира, и потому в мокрую погоду, будучи подвержены необыкновенному холоду и сырости, не имели нужной для перемены теплой одежды. По крайней мере, я думаю так, впрочем, не будучи сам медик, не смею точно утверждать, чтобы и свинец не был настоящей причиной сему неприятному случаю.

В день нашего прихода на рейд мне оставалось еще довольно времени успеть явиться и отнестись о шлюпе рапортом капитану Ховрину, командиру фрегата «Спешного», и быть с почтением у главнокомандующего в порте адмирала [43] , у помощника его [44] и у комиссионера королевского Арсенала [45] . Окончив сии обыкновенные учтивости и визиты, я отправился из Портсмута на другой день (7 сентября), препоручив шлюп в командование лейтенанта Рикорда, а поутру 8 сентября приехал в Лондон. Министр наш, тайный советник Алопеус, тогда находился в Ричмонде, но скоро после я имел честь представиться к его превосходительству и вручить ему для отправления в Петербург мои рапорты в Государственную Адмиралтейств-коллегию и к морскому министру. Консул наш и морской комиссионер Грейг был отчаянно болен. Болезнь его почти никогда не позволяла ему принимать посторонних людей и заниматься делами. И как снабжение шлюпа водкой, ромом, вином и платьем для служителей зависело от него, то я мог предвидеть, какие препятствия должны будут повстречаться в скором нашем отправлении из Англии. Однако ж г-н Грейг при свидании со мною уверял меня, что от его болезни никакой остановки в моих делах произойти не может, потому что попечение о скорейшем доставлении на шлюп всех нужных вещей он возложил на своего брата, и просил меня сноситься с ним по делам, пока он сам так трудно болен. Притом он мне сказал, что инструменты, по предписанию морского министра для нас заказанные, готовы, что платье для служителей велено от него приготовить в Лондоне, – добротою оно не будет ни в чем хуже того, которое употребляется для матросов в английском королевском флоте, а некоторые вещи и лучше, – что свинец, купленный им для Охотского порта, находится в Лондоне, что о водке, роме и вине брат его тотчас будет просить в Коммерческом департаменте [46] позволения купить оные беспошлинно, и коль скоро оное последует, то все помянутые вещи, без малейшей потери времени, будут отправлены в Портсмут. Итак, по его словам, некоторая остановка могла только произойти со стороны Торгового департамента, однако ж он уверял, что через неделю дело это совсем будет окончено. Будучи таким образом обнадежен г-ном консулом, я его оставил и приступил к делам, до меня собственно принадлежащим. Оные состояли в покупке книг, карт и некоторых инструментов.

43

Адмирал Монтагю.

44

Контр-адмирал Кофин.

45

Комиссионер Грей.

46

Board of Trade.

В самом обширном торговом порте и в столице величайшей морской державы в свете нетрудно было сыскать все вещи, принадлежащие к мореплаванию. Я кончил скоро мои дела, отыскал и купил все нужные для нас книги, карты и инструменты и отправил их в Портсмут, так как и инструменты, сделанные по предписанию морского министра; хронометры отослал я к г-ну Белли, главному математическому учителю в королевской Морской академии в Портсмуте. Г-н Барод, мастер двух из наших хронометров, просил его принять на себя труд поместить их в Академической обсерватории и наблюдать их ход до самого нашего отбытия. Арнольдов большой хронометр был туда же отослан [47] .

47

К чести мастеров Арнольда и Барода, надобно сказать, что хронометры наши они доставили из Лондона в Портсмут с величайшим рачением и со всеми возможными предосторожностями. Ход их в Лондоне был верно определен, и потому надлежало пещися, чтобы на дороге они его не переменили. Для сего помощники помянутых мастеров, коим от них поручено было доставление хронометров в Портсмутскую академию, везли их в каретах, держа беспрестанно в руках, и ехали шагом во всю дорогу. А чтобы узнать, не сделали ли они перемены в ходу своем на пути, то для сего они имели с собою по три других хронометра, с коими время от времени, сравнивая их с начала и до конца дороги и находя всегда ту же разность, они уверены были, что перевоз сей ходу их нимало не переменил.

Между тем по случаю разных слухов, напечатанных во всех лучших лондонских ведомостях о приближающемся разрыве между нашим и здешним двором и о причинах оного, которые мне показались весьма основательными, я представил нашему министру, что назначение вверенного начальству моему шлюпа заключает в себе единственно предметы, относящиеся к познаниям, касательным до мореплавания и открытия мест у берегов восточных пределов Российской империи, почему и просил его исходатайствовать мне вид или род паспорта от английского правления, по которому бы я мог свободно входить в порты, принадлежащие англичанам, и быть обезопасен со стороны их морских сил в случае войны между двумя державами. Словом сказать, я желал иметь такой паспорт, который обыкновенно дают воюющие державы неприятельским судам, отправляемым, подобно нам, для открытий. Его превосходительство признал справедливость моей просьбы и обещал просить здешнее правление о доставлении мне таковой бумаги, которую я чрез несколько дней и получил.

Во все время бытности моей в Лондоне я не упускал ни одного случая справляться в доме у консула, скоро ли вещи, им приготовленные, будут отправлены в Портсмут, и всегда получал в ответ от его брата, что все готово, кроме водки, рому и вина, о которых Коммерческий департамент не сделал еще никакого решения, но что определения оного он ожидает ежедневно. Платье для служителей я упросил его отправить сухим путем, несмотря на дорогой провоз, потому что холодное и дождливое время наступило, а люди не имели почти никакой теплой одежды. Наконец, 14 сентября последовала кончина г-на Грейга; тогда я нашел себя в самом неприятном положении. Консула нет на свете; беспокоить брата его публичными делами во время горести и печали было крайне неблагопристойно и огорчительно для меня самого; требовать или просить от посторонних людей пособия с условием, что правление заплатит им, значило бы превзойти данную мне власть; оставить дело на несколько дней, так сказать, без внимания, пока не пройдут дни утешительных визитов, погребения и пр., было бы ко вреду службы, потому что успех экспедиции требовал, чтобы мы пришли к мысу Горну не после как в генваре или, по крайней мере, в начале февраля. В таких критических обстоятельствах я мог только отнестись к нашему министру, но мне известно было, что он никакого предписания в рассуждении нашей экспедиции не имел. Оные все даны были покойному консулу Грейгу. Итак, мне ничего другого не оставалось делать, как только подождать еще несколько дней. Противные крепкие ветры служили мне некоторым утешением в моем положении, потому что, если бы шлюп и готов был к походу, то идти в путь возможности не было.

Скоро после сего несчастного случая г-н Грейг письменно меня уведомил, что по смерти брата его он вступил в исправление его должности по части снабжения наших военных судов, которым случится прийти в Англию, и будет исправлять оную до получения решения от морского министра. И хотя в письме его ничего не было сказано, по чьему предписанию он заступил сию должность, но так как оно писано официальной формой, то я заключил, что он имеет приказание на сие от нашего министра в Лондоне. Вследствие сего письма я опять стал просить г-на Грейга отправить нас как можно скорее, и в ответ на мое к нему отношение он всегда жаловался на медленное течение дел и на великую точность, с каковой оные производятся в Торговом департаменте, уверяя притом беспрестанно, что решения должно ожидать со дня на день. Напоследок, не видя конца сему решению и не имея более никакого до меня принадлежащего дела в Лондоне, я отправился в Портсмут 27 сентября и решился впредь никакого словесного по делам сношения с г-ном Грейгом не иметь. На другой день я приехал на шлюп и нашел, что старанием лейтенанта Рикорда он находился в совершенной готовности идти в путь, и если бы мы имели водку, ром, вино и свинец, то через два дни могли бы сняться с якоря, а может быть и скорее. 13 октября я получил от него письмо, что свинец отправлен из Лондона на судне «Дове» 28 сентября, а о напитках он ожидает решения Торгового департамента.

Девятнадцатого октября агенты, или поверенные, г-на Грейга в Портсмуте письменно меня уведомили, что повеление последовало снабдить шлюп требуемым количеством вышепомянутых провизии беспошлинно, из коих водку и вино отпустят в Портсмуте, а ром г-н Грейг уже отправил из Лондона. Известие сие доставило всем нам большое удовольствие, мы тотчас стали приготовлять трюм для погрузки оных и надеялись дни чрез два быть в море, но чрез несколько часов привезли ко мне от тех же агентов другое письмо, которым они меня уведомляют, что в повелении ошибкою написано отпустить восемь галонов водки вместо восьмисот; следовательно, о сем надобно писать в Торговый департамент и ожидать из Лондона перемены или поправки в повелении, а без того невозможно получить водку. Делать нечего, надобно было ожидать; однако ж в предосторожность я за долг почел обо всех случившихся остановках уведомить г-на министра и на донесение мое получил решение, что он препоручил шведскому вице-консулу, в Портсмуте находящемуся, снабдить меня, как можно скорее, или требуемым количеством напитков, или деньгами на покупку оных в Азорских островах, в Мадейре, в Канарских островах или в Бразилии; впрочем, предоставил мне от него ли их взять или от Грейга, смотря по тому, кто скорее доставит. Пока сия переписка продолжалась, дело в Торговом департаменте кончено и решение прислано. Г-н Грейг с ромом приехал в Портсмут; казалось, всем препятствиям конец положен; свинец, будучи на пути из Лондона 25 дней, прибыл в Портсмут, и 24 октября мы его погрузили в шлюп, а на другой день надобно было принимать водку, ром и вино. Но вдруг того утра я получил от г-на Грейга совсем неожиданное письменное уведомление, что таможня не позволяет ром везти на шлюп, пока «Диана» не будет внесена в таможенные книги и не заплатит всех портовых пошлин как купеческое судно. Императорскому военному судну сравниться с торговыми судами и платить таможенные и портовые повинности было дело новое и неслыханное. Я прямо уведомил г-на Грейга, чтобы вперед ни таможня, ни другой кто не смел бы и предлагать таких требований: большое количество вышепомянутых напитков покупаем мы не для торгу, а для употребления в вояже, который, может быть, продолжится два или три года и в таких местах, где невозможно достать сих провизий; впрочем, если они не хотят беспошлинно продать рому на других условиях, приличных для военного судна, то я взять его не могу как купец, и потому просил г-на Грейга отпустить мне деньги на покупку оного в Бразилии; о таковом наглом поступке портсмутской таможни я не упустил также донести нашему министру. Водку и вино мы приняли и погрузили в шлюп 27 октября, а между тем позволение вышло и ром отпустить беспошлинно и не внося шлюп в таможенные книги для портовых пошлин, который г-н Грейг и прислал на шлюп 29 октября, но с ним препятствия со стороны таможни еще не кончились: количество привезенного рома заключалось в восьми больших бочках, каждая содержала около 35 ведр. Спускать их в трюм и устанавливать было весьма трудно как по тяжести их, так и по тесноте трюма – почти 8 часов беспрестанно сия работа нас занимала и лишь последнюю бочку стали спускать, как вдруг агент г-на Грейга приехал к нам с двумя таможенными и сказал, что они в таможне позабыли ром перемерить, а сие необходимо нужно по их законам, и потому требовали, чтобы я им поднял все бочки: надобно знать, что ром отправлен на судно через таможню с одним из их досмотрщиков, который и находился во все время на шлюпе, пока мы его грузили. Такой их поступок после всех прежних притеснений достаточен был тронуть и разгорячить самого хладнокровного человека. Я им сказал, сколько трудов и времени нам стоило погрузить бочки в трюм, и предложил, если они хотят вымерить последнюю бочку и по ней определить количество рому, так как они все равны, я согласен; впрочем, если нужно необходимо их поднимать наверх, то после сего я совсем рому брать не хочу; они могут его отвезти на берег опять, а за издержки заплатит тот, кто позабыл мерить его тогда, когда надобно было. Поговоря немного между собою, они согласились на мое предложение и, благодаря богу, скоро оставили нас в покое.

Многие из читателей сего журнала, которые не знают лично г-на Грейга, может быть, заключат из моего повествования, что он и сам с намерением почему-нибудь был причиной таким странным и необыкновенным препятствиям и медленности, которые продержали нас в Англии почти два месяца вместо двух недель, коих довольно бы было для нашего приготовления во всяком другом случае, где нет нужды иметь дело с таможней; и потому, отдавая справедливость бескорыстному характеру г-на Грейга, я скажу: не только чтобы делать какие-нибудь остановки в моих делах, он старался сколько мог вспомоществовать нам во всем, о чем мы его просили, и нередко сам предлагал свои услуги, как, например, он купил для шлюпа многие нужные вещи [48] с немалой выгодой для казны. Поверенные его в Портсмуте г-да Гари, Джокс и компания всегда старались оказывать нам услуги и во всем охотно помогали, что только от них зависело. Если же г-н Грейг и был причиной вышепомянутой медленности, то, конечно, без намерения и не для интереса, а по недостатку в той ловкости и хитрости, которые нужны при обхождении с такими корыстолюбивыми и пронырливыми людьми, которые наполняют английские таможни: все путешественники, до оного бывшие в Англии, все купцы как подданные британской короне, так и иностранные, знают, что подлее, бесчестнее, наглее, корыстолюбивее и бесчеловечнее английских таможенных служителей нет классу людей в целом свете; и потому легко могло статься, что г-н Грейг, желая сохранить государственный интерес, не хотел сделать им обыкновенных подарков или, лучше сказать, дать взятков, к коим они привыкли и ожидают от всякого, в них нужду имеющего человека, как бы своего должного. Честь и совесть – слова им неизвестные, потому что они не знают и не чувствуют вещей, ими выражаемых, следовательно, где есть случай притеснить просителя и есть способ, законом замаскированный, оправдаться в случае жалобы, там хищности их нет пределов, и тогда одно средство только и есть, чтобы иметь успех в своем деле, справедливо оно или нет, надобно их подкупить [49] ; впрочем, я не могу знать подлинной причины препятствиям, кои повстречались в скором снабжении нашего шлюпа вышеупомянутыми напитками, – по крайней мере, я не причитаю сего каким-нибудь непохвальным видам г-на Грейга.

48

Спрюсовой эссенции, бульон, чай, сахар, горчицу, невода.

49

Если бы не было напечатано много книг, на всех европейских языках писанных, известными и заслуживающими вероятия путешественниками, которые все согласно подтверждают то, что я сказал об английской таможне, тогда я представил бы здесь три или четыре примера, случившиеся со мною и с некоторыми из моих знакомых, при коих я был свидетелем; сии случаи показали бы выражения, употребленные мною при описании гнусного характера служащих в английских таможнях, слишком слабыми и недостаточными для показания его в настоящем виде.

Октября 31-го я кончил последние мои дела с г-ном Грейгом. Тогда мы были совсем готовы идти в путь с наступлением первого благополучного ветра. Но прежде начала повествования о нашем плавании со дня отправления из Англии, которое заключается в следующей главе, я здесь коротко упомяну о некоторых переменах, сделанных мною на шлюпе, о бывших с нами случаях на рейде, о состоянии погоды и пр. Дурно образованная подводная часть «Дианы» отнимала у судна качество скорого хода и понудила меня вознаградить сей недостаток прибавкой парусов, а потому мы имели бом-брам-стеньги, на коих поднимались треугольные паруса выше бом-брамселей, также были у нас бом-брам-лисели и все бом-брам-стаксели. Все сии, так сказать, летние паруса по случаю наступивших зимних бурь мы убрали, а оставили одно настоящее, штатное вооружение. Первого комплекта марсели и нижние паруса, которые довольно обтянулись и сделались легче и мягче, мы отвязали, а на место их привязали новые паруса второго комплекта, сделав прежде ко всем трем комплектам в прибавок по одному рифу, то есть к марселям по пятому, а к фоку и гроту по второму, так чтобы марса-реи не были выше двух футов от эзельгофта, со всеми рифами у марселей, и треть бы фока и грота заключалась в двух рифах.

Гребные наши суда, построенные в Кронштадте из дубового лесу, были весьма тяжелы как для подъему, так и на воде. И как только два из них мы могли ставить на ростры, а другие два необходимо должны были поднимать на корме и с боку на балках, и потому чрезвычайная их тяжесть вредила много как талям, так и боканцам, а особливо в большую качку, и мы всегда имели причину опасаться, чтобы они совсем не оторвались. Для сего я заказал в Портсмуте построить два другие яла из ильмового дерева, с намерением сии два судна отдать на фрегат «Спешный» для доставления на нашу эскадру в Средиземном море, где они могли бы весьма полезны быть, потому что я знаю опытом, сколько трудно там получить хорошие гребные суда. Однако ж по тесноте на фрегате г-н капитан Ховрин взял только двухвесельный ял, а шестивесельную шлюпку я принужденным нашелся взять с собою. Ялы, купленные в Портсмуте, были один о пяти веслах, а другой о четырех. Вдобавок к своим помпам, которые сделаны были в Колпинском заводе, каждая из двух составных штук дубового леса, я купил одну еще здесь цельную, сверленную из ильма, 7 дюймов в диаметре, с медной каморой и трубой. Кроме сих четырех, я никаких других перемен на шлюпе не сделал, будучи уверен, что в Кронштадте на нем было все помещено и устроено как должно. Во время стояния нашего на Портсмутском рейде мы имели часто крепкие ветры и нередко жестокие штормы, однако ж шлюп стоял весьма покойно; один раз только нас дрейфовало, и мы принуждены были положить третий якорь. Это случилось поутру 29 октября при жестоком ветре от S и при большом волнении. Английский военный бриг, стоявший прямо у нас за кормою очень близко, мешал нам отдать канату более 60 сажен. Впрочем, если бы место позволяло выдать до целого каната, то я уверен, что нас не подрейфовало бы и не было бы никакой нужды класть третьего якоря. Всякий солнечный день, когда мне не было особливой нужды оставаться на шлюпе, я ездил в Академию [50] и к г-ну Белли для делания астрономических наблюдений, служащих к поверке наших хронометров, что мне, однако ж, не часто удавалось. До полудни всякий день почти, кроме воскресных, он принужден был находиться в классах с кадетами, и тогда обсерватория заперта: без него никому не позволено иметь к ней доступ, а в полдень не всегда было солнце видно, но когда было видно, то он всегда наблюдал прохождение его чрез меридиан посредством телескопа, в плоскости меридиана утвержденного. Когда же в полдень солнце находилось за облаками, тогда он сравнивал хронометры с астрономическим пендулом и сим средством узнавал их ход. Надобно сказать, что г-н Белли – весьма искусный практический и морской астроном, он в сем звании находился во втором и третьем вояже капитана Кука: в первом на судне «Адвентюре», а во втором на «Дисковери». Сделанные им в продолжение сих путешествий астрономические наблюдения напечатаны в Англии.

50

Академия сия находится в самом королевском Арсенале, в который, кроме к нему принадлежащих мастеровых и английских морских офицеров и матросов, никто без повеления управляющего Арсеналом комиссионера войти не может; а иностранцы совсем не могут иметь в него доступ без особенного повеления от членов, составляющих верховное морское правление. Такое позволение прежде получить было не трудно. А ныне г-н капитан Ховрин просил нашего министра доставить ему и офицерам его случай видеть заведения здешнего дока, но его превосходительство за сие не взялся, объявя, что прежде сего члены Адмиралтейства ему самому отказали в подобной просьбе. Причиной сему отказу они поставили неудовольствие, или, лучше сказать, политическую ссору, между ими и комиссионером дока Греем, братом лорда Говика, который до лорда Мюлграфа, нынешнего первого члена морского правления, занимал его место. Впрочем, эта причина ими вымышлена для одной учтивости, чтобы прямой отказ не показался слишком грубым. Вследствие сего я писал к комиссионеру Грею о нужде, которую имею иногда входить в Академию, и просил у него для сего позволения, обещаясь моею честью, что при входе и выходе одного шага не отдалюсь с дороги, ведущей от ворот дока до дверей Академии. Он мне отвечал весьма учтивым письмом, что приказание от него дано караулу не препятствовать моему входу в Арсенал. Я ему весьма обязан за сие позволение; а что меня более удивило, то это было позволение видеть весь док, о котором мне сказал в воротах главный смотритель, когда я пришел туда в первый раз и объявил ему о себе. По приказанию комиссионера он послал со мною одного из караульных приставов показать мне все строения и мастерские по всему доку. Для меня это не очень было любопытно, потому что, будучи в Портсмуте в то время, когда наши корабли находились в Англии и исправлялись в их доках, мы тогда всегда имели свободный вход в док, а также, служа на английских кораблях, я много раз был в нем и все видел, но мне хотелось офицерам и гардемаринам⁴⁸ доставить случай посмотреть заведения и устройства английского Адмиралтейства, только я думал, что просить на сие позволение было бы неблагопристойно.