Путешествие парижанина вокруг света
Шрифт:
Что же делал тем временем негритенок? В первую минуту он был как бы в столбняке, затем хотел, как тогда, при похищении Фрике гориллой, дать свой совет, но его сбивчивый способ выражения мыслей лишал возможности быть понятым. Видя бесполезность своих усилий объяснить другим то, что он думал сделать, мальчуган наконец безнадежно махнул рукой и, схватив лопату у одного из абиссинцев, тотчас же принялся с бешеной энергией рыть глубокую яму.
— Что он делает?
Неужели он уже роет могилу для своего друга? Неужели и он считает белых людей, о которых он всегда был такого необычайно высокого мнения, совершенно бессильными в данном случае?
Действительно, у доктора не было под рукой никакого противоядия. У него даже не было времени раскалить кусочек железа, чтобы прижечь рану.
Пошарив в своем патронташе, доктор достал оттуда один патрон, раздавил его между пальцами, засыпал порохом слегка кровоточащую рану, затем, подойдя к Ибрагиму, продолжавшему курить свою неизменную трубку, коротко и повелительно сказал:
— Дай сюда! — и почти грубо вырвал трубку у него из рук.
Разгоревшийся табак образовал в трубке уголь, который доктор ловко скинул концом своего ножа на засыпанную порохом рану.
Порох тотчас же вспыхнул; ткань кругом почернела и обуглилась.
Резкая боль, вызванная ожогом, вывела Фрике из обморочного состояния. Бедняга был мертвенно-бледен. Губы у него совершенно посинели, и дыхание стало свистящим. Его глаза были закрыты. Ноздри сжались и не могли разжаться. У него начиналась агония.
А маленький негритенок продолжал рыть яму, ни на минуту не отрываясь от своей работы.
— Доктор… месье Андре! — слабым голосом произнес бедный мальчик. — Все кончено… Я чувствую, как холод ползет все выше и выше у меня по телу… Я даже не чувствую боли… но сердце мое перестает биться… А жаль… Я вас очень люблю… обоих… и жизнь была так прекрасна с вами… потому мне жаль расстаться с ней теперь… да… позаботьтесь о моем бедном… черном братце… усыновите его… сделайте из него… хорошего человека… потому что я… я уже ничего для него не могу… я… умираю… да… умираю… Но я хочу умереть, как мужчина!.. — вдруг сказал он, собравшись с силами. — Прощайте, друзья мои!.. — И голова умирающего юноши тяжело упала на грудь.
Доктор, бледный как смерть, старался сдержать душившие его рыдания. Крупные слезы катились по лицу Андре. Оба они казались живым воплощением глубокого горя.
Даже абиссинцы Ибрагима, все до одного полюбившие веселого и добродушного парижанина, оглашали воздух пронзительными и протяжными криками горести.
— Так было суждено! — промолвил вполголоса работорговец, склоняясь со скорбной почтительностью над телом Фрике, которое теперь вполне можно было принять за труп.
Вдруг дикий вой, в котором не было ничего человеческого, огласил воздух: это был маленький негритенок, который только что закончил свое дело и, бросив в сторону свой заступ, задыхаясь, выбиваясь из сил и обливаясь потом, кинулся к Фрике, которого он конвульсивно сжал в своих объятиях.
— Я… я не хочет… ты умереть… Я, я не хочет! — кричал он душераздирающим голосом и с невероятной силой, какой от него никто не мог ожидать, схватил безжизненное тело своего юного друга и поволок его бегом к вырытой им глубокой яме.
Сорвав с Фрике штаны, негритенок обнажил до самого бедра больную ногу Фрике, которая была раздута и мертвенно потемнела, причем на ней местами уже выступали желтые прожилки и подкожные узлы.
И доктор, и Андре молча предоставили маленькому негру делать то, что он хотел, хотя и не догадывались еще о его намерении.
Вдруг безумная, фантастическая мысль родилась в их мозгу, и они уцепились за нее со всей страстностью отчаяния: неграм известны некоторые снадобья и рецепты, которых не знает современная терапия, но они иногда совершают чудеса. Быть может, еще не слишком поздно. Как знать, быть может, здесь, в этом спасение!.. Потеряв всякую надежду сделать еще что-либо для спасения жизни Фрике, сознавая свое полное бессилие в данном случае, они предоставили маленькому негритенку полную свободу действий.
Положив Фрике на землю. Мажесте опустил больную ногу в самую глубину ямы, так что она ушла в нее целиком. Яма, имевшая вид очень глубокой борозды или очень узкой траншеи, опускалась под уклон приблизительно в тридцать пять градусов; другая нога Фрике покоилась на траве. Тело больного Мажесте слегка приподнял на груду свежевырытой земли, а под голову подложил большой ком мягкой травы. Словом, постарался сделать так, чтобы его другу было удобно и спокойно лежать. Затем, не теряя ни минуты, он принялся методически закапывать или, вернее, зарывать больную ногу Фрике, обкладывая ее пригоршня за пригоршней свежей землей.
Вскоре вся траншея была заполнена и нога зарыта по самое бедро и плотно сдавлена крепко примятой землей.
Между тем Фрике все еще не приходил в себя. Трудно даже было сказать, дышит ли он.
Желая убедиться в этом, доктор поднес к его рту блестящее лезвие своего складного ножа… Едва заметное пятнышко от дыхания на минуту затуманило полированную сталь; в этой юной груди теплилось еще дыхание жизни, но столь слабое, что его едва ли могло хватить надолго.
Андре не решался даже ни о чем спросить доктора, но взгляд его красноречивее всяких слов выражал тревогу.
— Он еще жив, — проговорил доктор дрожащим голосом. — Будем надеяться!.. Как знать!.. Какое-нибудь чудо, может быть, спасет его!..
Мажесте присел на корточках за спиной Фрике и, поддерживая его голову, любовно стирал беловатую пену, появляющуюся у него в углах губ.
Негритенок не казался особенно обескураженным; напротив, его лицо как будто дышало надеждой, которую остальные друзья Фрике никак не могли разделить с ним.
Ибрагим приказал сделать привал. Его телохранители, опечаленные случившимся, не развлекались теперь, как обыкновенно на привалах, отпуская шумные шутки. Все они как-то приуныли и притихли.
Несчастные невольники растянулись в тени на траве возле своих тяжелых деревянных колод и впали в тяжелую дремоту. Какое им дело до случившегося? Многие из них, быть может большинство, завидовали этому несчастному мальчику и хотели бы быть на его месте.
Прошло целых два бесконечно длинных мучительных часа. Доктор и Андре не спускали глаз со своего юного друга, следя за малейшими изменениями в его лице.
— Нет, все кончено! — горестно простонал Андре. — Он не шевелится!.. Бедный мальчик!