Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»
Шрифт:
В укромном месте неподалеку мсье де Лангль обнаружил некое подобие цирка, где были воткнуты в землю пятнадцать или двадцать шестов, увенчанных медвежьими головами. Рядом были разбросаны кости этого животного. Поскольку эти люди не имеют огнестрельного оружия и их стрелы способны лишь ранить, они сражаются с медведями врукопашную, и этот цирк, вероятно, служит напоминанием об их подвигах. Эти двадцать медвежьих голов, явленных взору, отмечают победы, добытые, должно быть, в течение десяти лет, если судить по признакам разложения на многих из них.
Плоды и состав почвы залива Д’Эстена почти такие же, как и в заливе Де-Лангля. Здесь так же много лосося, и у каждой хижины есть свое хранилище. Мы узнали, что эти люди отделяют голову, хребет и хвост и засушивают и коптят оставшиеся части, чтобы продать маньчжурам. Себе они оставляют лишь запах, который пропитывает их дома, утварь, одежду и даже траву, окружающую их деревню.
Наконец в восемь часов вечера наши шлюпки отошли от берега, щедро одарив маньчжуров и островитян подарками. Они вернулись на корабли без четверти девять, и я приказал приготовиться к отплытию на следующий день.
20 июня погода была превосходной. Мы произвели множество измерений широты и расстояния от Луны до Солнца, с помощью которых исправили наше счисление пути за последние шесть дней, со времени отплытия из залива Де-Лангля, расположенного на 47° 49' северной широты и 140° 29' восточной долготы, — последняя лишь на 3' отличается от долготы залива Д’Эстена.
Западное побережье этого острова от 47° 39' северной широты, на которой мы увидели залив Де-Лангля, и до 52-й параллели идет непосредственно в направлении норд — зюйд. Мы находились от берега на расстоянии менее лье, и в семь часов вечера нас окружил густой туман. Мы встали на якорь на тридцати семи саженях и грунте из ила и мелкой гальки. Берег здесь был более гористый и обрывистый, чем в южной части острова.
Мы не видели ни огней, ни поселений, и поскольку приближалась ночь, мы не посылали шлюпок на берег. Однако впервые после того, как мы оставили побережье Татарии, мы поймали восемь или десять минтаев, что могло означать наше близкое нахождение к континенту, который мы потеряли из виду на 49-й параллели.
Будучи вынужден следовать за направлением одного из побережий, я отдал предпочтение острову, чтобы не упустить пролива, ведущего на восток, если он действительно существует. Это потребовало от нас крайнего напряжения внимания по причине густых туманов, которые рассеивались лишь на очень краткие промежутки времени. Таким образом, я приклеился к берегу, если можно так сказать, ни разу не отдалившись от него более чем на два лье от залива Де-Лангля и до конца пролива.
Мое предположение о близости к нам и побережья Татарии оказалось вполне обоснованным, потому что мы прекрасно различили его, когда видимость несколько улучшилась. Пролив начинал суживаться на 50° широты, и в этом месте его ширина была не более двенадцати-тринадцати лье.
22 июля вечером я отдал якорь в одном лье от суши на тридцати семи саженях и илистом грунте. У меня на траверзе было устье маленькой реки, от которой в трех лье к северу виднелся весьма примечательный горный пик. Его подножие находилось на морском берегу, а вершина, с какой стороны ни посмотреть, сохраняла вполне правильные очертания. На нем росли деревья и травы до самой верхней точки. Я назвал его пиком ла Мартинье, поскольку его склоны были прекрасным местом для ботанических изысканий, которые ученый с этим именем избрал своим поприщем.
Поскольку после залива Д’Эстена я не видел на берегу никаких признаков обитания, я пожелал рассеять все свои сомнения на сей счет. Я снарядил четыре шлюпки двух фрегатов под командованием мсье де Клонара, капитана флота, и приказал ему разведать бухточку, в которой мы заметили устье маленькой реки.
Он вернулся в восемь часов вечера, и все его шлюпки, к моему величайшему удивлению, были наполнены лососем, хотя экипажи не взяли с собой ни лесок, ни сетей. Этот офицер доложил мне, что он высадился в устье речушки, ширина которой не превышала четырех туазов, а глубина — одного фута. Он обнаружил там такое обилие лосося, который покрывал собой все дно, что матросы ударами палок всего за один час смогли оглушить до тысячи двухсот рыб. Кроме того, он обнаружил две или три покинутые хижины, построенные, как он предположил, маньчжурами из Татарии, которые имеют обычай приходить в южную часть острова с континента ради торга с островитянами.
Растительность здесь была еще более буйной, чем в тех заливах, где мы высаживались. Деревья достигали огромных размеров. Сельдерей и кресс-салат в обилии росли на берегах реки. Последнее растение мы видели впервые после нашего отплытия из Манилы. Еще можно было наполнить несколько мешков ягодами можжевельника, но мы отдали предпочтение травам и рыбе.
Наши ботаники собрали большую коллекцию довольно редких растений, и наши минерологи привезли огромное количество кристаллов шпата и других любопытных камней, однако они не обнаружили ни марказитов, ни пиритов — ничего, говоря коротко, что указывало бы на наличие здесь какой-либо металлической руды. Ели и ивы росли здесь в намного большем числе, чем дубы, клены, березы и деревья боярышника. Если бы другие путешественники высадились здесь на несколько месяцев позже, они смогли бы собрать на берегах реки огромное количество смородины, земляники и малины, которые были еще в поре цветения.
Пока команды наших шлюпок пожинали этот обильный урожай на берегу, мы, на борту кораблей, выловили столько минтая, что его количества было достаточно, чтобы обеспечить нас свежим питанием в течение недели. Я назвал эту речку Лососевым ручьем. На рассвете мы снялись с якоря. Я продолжал идти очень близко к острову, который никак не заканчивался, хотя все, что мы видели, позволяло мне надеяться на это.
23 июля мы произвели наблюдения, наша широта составила 50° 54', и наша долгота почти не изменилась после залива Де-Лангля. На этой широте мы нанесли на карту очень удобный залив, единственный из тех, что мы видели на этом острове, который предлагал кораблям надежную защиту от всех ветров этого пролива. На берегу там и сям было разбросано несколько поселений, которые находились возле ущелья, обозначающего устье реки более значительной, чем встреченные нами прежде. Я не счел уместным исследовать более подробно этот залив, который я назвал заливом Де-Лажонкьера. Впрочем, я пересек его со стороны моря.
В одном лье от берега лот показал тридцать пять саженей и илистый грунт, однако я очень спешил: ясная погода случалась здесь настолько редко и была столь ценна для нас, что я посчитал своим долгом воспользоваться ею, чтобы продвинуться на север.
Как только мы достигли 50° северной широты, я вернулся к своему изначальному мнению. Я более не мог сомневаться в том, что остров, вдоль которого мы шли после 47-й параллели и который, по сообщениям местных жителей, простирается намного южнее, — не что иное, как остров Сахалин, северная оконечность которого была помещена русскими на 54° северной широты. Этот остров — один из самых протяженных в направлении север — юг островов в мире.
Таким образом, предполагаемый пролив Тессой — это лишь та часть пролива между островом Сахалином и Татарией, которая располагается возле 52° широты. Я прошел уже слишком далеко на север, чтобы не пожелать убедиться в том, действительно ли это пролив и проходим ли он для судов.
У меня начали возникать опасения того, что он непроходим, поскольку при движении к норду глубина очень быстро уменьшалась и берега континента и Сахалина все более походили на затопленные дюны, почти не возвышающиеся над морем, подобно песчаной отмели.