Путешествие туда, не знаю куда

Смирнов Игорь

— Совсем плохо. Сейчас они побегут к первому министру, он у нас ведает дворцовой стражей, и такого нарасскажут… А тот к Арнольду. Надо что-то придумать…

— Не побегут, Сан Саныч, они в тюрьме.

— Где?! Опять шутишь?!

— Вовсе нет. Их Клеменс арестовал и в тюрьму сопроводил. Они туда же тело с отдельной головой сами унесли.

— Какой Клеменс? Это тот негодяй, что для твой поимки нейтрализатор приволок?

— Именно так.

— Так ты же сам хотел ему голову потихоньку оторвать, или я что-то неправильно понял? Вот ему

бы и отрывал, если так крови захотелось, а не с гвардейцами связываться.

Я набычился. Понятное дело, что за смерть гвардейца меня не похвалят, но меня же вроде назначили главным шутом, по чину приравненному к герцогу. Не хрен было нарываться.

— Я с Клеменсом договорился и взял в свои помощники. Эти четыре придурка вывалились из кабака и перекрыли нам дорогу. Я их честно просил разойтись миром, даже представился, но один особо упертый начал оскорблять меня, а потом ударил своим мечом.

— Так, так, так, — оживился Саныч, — уже лучше. Кто-нибудь сможет это подтвердить, кроме тебя? Этот Клеменс не в счет, его никто слушать не будет.

— С нами еще был дон Олиер Дега-младший, но он даже…

— Опа! Дон! Распрекрасно! Попалась птичка! Если дон Дега подтвердит твои слова…

— Сан Саныч! — я возмущенно вскочил, — неужели вы думаете…

— Да сядь ты, не кипятись, — махнул рукой дед, — дон — это распрекрасно, слова дона в любом разбирательстве сомнению не подвергаются. И знаешь почему?

— ?

— За лжесвидетельство наказывается весь род, его имя должно быть стерто из всех книг, как родословных, так и исторических. Виновник и его семья лишаются благородства и изгоняются из империи.

Круто. Нам бы так, пришлось бы значительную часть народа из истории вычеркивать.

— И сколько таких случаев описано в истории, Сан Саныч?

— Ни одного.

Еще круче.

— Так, собирайся, потом продолжим, — дед подскочил с кресла и крикнул Степану, чтобы тот нес одежду. — для пущей верности скатаемся на место происшествия, я посмотрю своими глазами.

С трудом, но все же через некоторое время мне удалось найти тот самый злосчастный переулок. Уже стемнело и практически ничего видно не было.

— Для меня это не помеха, — опять угадал мои мысли дед.

Он встал немного в стороне от входа в трактир и замер. Минут пять-шесть он стоял неподвижно, потом отмер и сказал:

— Согласен, натуральная скотина.

Я обалдел.

— Сан Саныч, вы и звук слышите?

— Нет, Иваныч, — дед усмехнулся, — пришлось научиться читать по губам. Все, ты оправдан.

— А эти трое, с ними что будет?

— Да ничего не будет, получат по двадцать палок для памяти и все. Они же тебе ни слова не сказали. А отец виновника должен будет выплатить компенсацию за оскорбление имперского чиновника.

За герцога полагается сто золотых, насколько я помню, но так как часть удовлетворения ты уже получил в виде смерти обидчика, значит остается пятьдесят. Тоже сумма немаленькая. И внести их требуется в течение трех дней, а где

он их возьмет — это его проблемы, надо было сына лучше воспитывать. Поехали домой.

Уже сидя за столом, пропустив по паре рюмок, Саныч с усмешкой спросил, намазывая черную икру на хлебушек:

— А откуда у этого твоего Клеменса личный знак СБ, его же должны были забрать в первую очередь?

Вот же волчья натура!

— Какой знак, Сан Саныч?

— Тот самый, золотой, Игореша, которым он размазал этих недорослей.

— Не было никакого знака, Сан Саныч, — я твердо посмотрел в глаза деду.

Тот спокойно выдержал мой взгляд, опять усмехнулся, пожал плечами:

— Ну, не было так не было, показалось, значит.

— Спасибо, Сан Саныч. Он мне нужен, этот Клеменс, без него тяжело будет.

— Не стоит благодарности, тебе видней, Иваныч. Наливай.

В этот раз мы прошли по малому кругу, мне удалось уговорить деда ограничиться посиделками в домашней обстановке. Поэтому, отлично поужинав, не сильно пьяные и не сильно поздно мы разошлись. Мне была подготовлена огромная кровать под балдахином, которой я с благодарностью и воспользовался.

Отступление

Дон Ферон Бреми сидел за большим обеденным столом в центральном зале и смотрел невидящим взглядом в одну точку. Когда-то за этим столом собиралась вся большая семья рода Бреми, но годы идут, и старшее поколение покинуло дом навсегда. Это было очень грустно, но неизбежно, сердце потихоньку смирилось с этими потерями.

А вчера жизнь рода закончилась. В дом пришла страшная весть: всеобщий любимчик, красавчик Пэт, наследник знатного рода, берущего свое начало от соратников Изначальных…, погиб. Не в лихой атаке в первом ряду самых бесстрашных, не на дуэли с благородным доном, нет. Зарезан как баран, обезглавлен каким-то проходимцем без роду и племени, шутом, как говорят, любимчиком императора.

Где это видано, чтобы главный шут империи шатался по темным закоулкам столицы в одежде простолюдина и приставал к благородным господам. Каким мерзавцем надо быть, чтобы за невинную шутку убить благородного дона?! Куда смотрит император?!

Но и это еще не все. Мало того, что сына отняли, так еще на столе лежит эдикт императора о возмещении нанесенного урона шуту в размере пятидесяти золотых. Боже правый, где взять такие деньги, это же почти годовой доход от всех их загородных имений. Это просто отсроченный смертный приговор всему роду.

Сердце дона болело все сильнее, наверное, он скоро увидит своего Пэта там, на благодатных лугах под сенью Светозарного. В дверях возник слуга.

— Ваша милость, там брат Голим, хочет вас видеть.

Дон Бреми несколько удивился. Главного настоятеля империи и хранителя веры он, конечно, знал, но никогда близко с ним не общался. Дона немного отпугивал фанатичный огонь в глазах настоятеля. В последнее время дон Бреми достаточно редко посещал храм веры Светозарного и ему было заранее неловко перед братом Голимом.