Путешествие в Агарту
Шрифт:
Здесь царит непрерывная целостность. Я погружаюсь в иное время, в иное измерение.
Я заготовил таблицу с днями и часами. Так я сопротивляюсь простому существованию, вселенскому времени, в котором живут эти непостижимые люди.
Закончив чертить таблицу, я заметил, что получается решетка. Это попытка запереть время в тюрьме, управлять его течением с помощью шлюзов и каналов.
Воображаемая уловка бедного западного человека.
Потом я перечитал статью Роберта Вуда в старом номере «Нэшнл джеографик». Там есть его маленькая фотография рядом с археологом Хирамом Бингемом. Она сделана в 1922 году, в месте, называемом Мачу-Пикчу, в затерянном священном городе Анд.
Вуд рассуждает об оледенениях, произошедших тринадцать тысяч лет назад, и о передвижениях народов Центральной Азии в поисках «колыбели Солнца». Они преодолели Берингов пролив. Вуд утверждает, что с ними были хранители мудрости евразийских народов. Они воссоздали центры, где суждено было зародиться доколумбовым цивилизациям: Теотиуакан, Тиауанако.
Почему Вуд держал в тайне свои исследования в этой части Азии? Даже люди из Аненэрбе не узнали о них, хотя Роберт Вуд был у них в руках. Почему?
Лицо Вуда, улыбающегося на фоне храмовых развалин, сейчас разлагается под слоем цемента на кладбище в Шпандау. Мне представляются его золотистые волосы и гниющее лицо, изуродованное нашими пулями. Моимипулями. Полковник Вольфрам Зиверс сказал мне: «Составьте приказ о расстреле и зашифруйте его методом ОВЦ».
Теперь я – единственная жизнь, оставшаяся у Вуда. Та, которой живет его палач, подобно тибетской тулпе похитивший у него жизнь.
Как уже бывало не раз, мои мысли блуждают по жизни Вуда, многие подробности которой я заучил наизусть.
У него были добрые отношения с отцом. Они по-настоящему дружили. Я много раз думал об этом. Вуд не возражал против преемственности в мире. Ему не пришлось брать на себя роль Каина. Не пришлось класть на стол в отцовском доме фуражку со значком СС. Похожая на паука свастика на безупречно чистой скатерти, постеленной для воскресного обеда.
Сегодня, следуя тому, что запланировал в своем календаре, я отправился к термальным водам.
Снова появились Танцующие (я не хочу называть их танцовщицами). Они ведут себя как обычно. Иногда они погружаются в воду и скользят по проходам, соединяющим вереницу бассейнов. Я заметил, что их накрашенные лица не боятся воды, они выныривают, как были. Это какой-то жирный и устойчивый крем.
Я, как обычно, принялся плавать, несколько раз пересекая бассейн в самом широком месте. Плывя на спине, я столкнулся с одной из девушек. Та испугалась и удивленно посмотрела на меня. За белилами и нарисованными линиями я поймал ее тихий, сияющий, твердый взгляд, как у птицы. Я встал на дно и обнял ее. Я попытался ее поцеловать и почти насильно добился своего. Я постарался прижать свои губы к ее губам. Несколько секунд она сопротивлялась, но потом перехватила инициативу. Она с силой и агрессивной решимостью обхватила меня ногами за талию. Когда я сдвинулся с места, чтобы разобраться в ситуации, попытался опереться на край бассейна, она выскользнула ловко, как рыбка, и скрылась в глубоком лабиринте, наверняка в направлении узких бассейнов при входе в пещеру.
Мне стыдно об этом писать. Я едва не совершил глупость (а возможно, и нанес оскорбление), подобную приключению с Кэтти Кауфман, из-за которого я чуть не погиб.
Меня беспокоит, что я не сумел сдержать свой порыв. Это еще одно тревожное свидетельство внутренней слабости. «Тело подобно голодной собаке».
Явился с провизией монах-прислужник. С трудом объясняясь, он сумел передать мне, что я не должен приближаться к храмовому кварталу.
Я стал наблюдать в бинокль и ближе к вечеру увидел ни на что больше не похожие плащи сармунгов, подъезжавших к деревянному мосту. Виднелось множество мулов и верблюдов. Люди что-то сгружали на носилки, наверняка продукты. Чуть поодаль стоял китайский офицер, он ждал, когда закончится разгрузка. У него на груди перекрещивались два патронташа. Я оперся биноклем о ветку, чтобы видеть четче. Военный сел на один из мешков, кажется, с сахаром, и я смог разглядеть значок на его фуражке: это была красная звезда Яньаньской армии.
То были повстанцы Мао и маршал Чу Тех. Эти люди живут в пещерах, вырытых в горах, и десятилетиями сражаются, веря, что смогут дать свободу народу курильщиков опиума, развращенному британской гадиной.
Я отдаю себе отчет в своем смятении. Это чувство с каждым днем шаг за шагом приближает мое поражение.
Когда я увидел, что Ли Лизанг направился осматривать шлюзы главного канала, я бросился за ним вниз по холму. Он смотрит на меня с удивлением. Я стараюсь скрыть гнетущее меня беспокойство.
Я здесь единственный, у кого сохранилось понятие и чувство проходящего времени. Ли живет вне времени, да и сам он кажется человеком без возраста, вне эпохи.
Я попытался что-то пробормотать, спросить, что происходит в мире. Ли смотрит на меня. Здесь нет другого пространства помимо триады китайских мистиков: Земля-человек-божество.
Я почувствовал себя ужасно неловко, словно выдавший себя невежа.
Я дерзнул произнести имя Гомчена Ринпоче, Ли Лизанг ответил мне, словно в полусне:
– Для Просветленных, для тулку, нет ни смерти, ни времени. Потому что тот, кто не считает, не взвешивает, не измеряет, уже пребывает на пологом холме небытия. Кто в силах рассуждать о смерти или жизни? – Он говорит размеренно, монотонно. – Пребываем ли мы в бытии? Живем ли мы? Умираем ли?
Он говорит, что тулку способны поглощать память других посвященных. Они несут в себе опыт и мудрость Просветленных, которые им предшествовали.
Еще он говорит, что они проникают в затаенную память крови. Говорит, что все мы – результат длинной цепи жизней, наши клетки и гены несут в себе коды существ, которые были до нас. Тулкумогут погружаться в это прошлое. В генетический коридор.
– О, они странствуют по невероятным местам, господин Вернер. И порой уже не возвращаются… В разных областях материи, Вселенной или в самой сокровенной части мироздания…
Я возвращаюсь выбитый из колеи и с ощущением, что выглядел как дурак.
Вчера вечером после скудного ужина я уснул. Кажется, даже безмятежно. Но в какой-то момент почувствовал, что рядом кто-то есть или кто-то меня разбудил. Высоко в синем ночном небе стояла луна. Мне не пришлось доставать фонарик. Изящный силуэт танцовщицы, стоящей на помосте, вырисовывался очень ясно. Я был уверен, что она улыбалась в темноте. Она медленно, грациозно раздевалась.