Путешествие в молодость, или Время красной морошки
Шрифт:
Но вот что-то дернуло меня за ногу. Это оказалась веревка, к которой был предусмотрительно привязан руль. Распластавшись на кормовой площадке, я подтянул его и попытался вставить перо. Мое единоборство с выскальзывающим из рук тяжелым рулем продолжалось долго. Можно было позвать кого-то на помощь, того же Акалюка… В крайнем случае, он сам бы мог догадаться… Наконец мне удалось сунуть два крючка в предназначенные для них крепления, и наш вельбот снова стал управляемым, Акалюк завел мотор, и мы поплыли вдоль берега, вглядываясь в прибойную черту, которая почти полностью скрывалась за накатывающимися на гальку высокими волнами.
На мысу стояли люди и что-то кричали, махали руками. Мне показалось, они предупреждали нас об опасности, советовали держаться подальше от прибрежных скал.
Я и сам знал, что в сильную волну настоящие корабли уходят отстаиваться на рейде.
Я искал устье и увидел его неожиданно, сразу же за поворотом мыса. Волны вкатывались в него, увенчанные зловещими кипящими гребнями. Не думая, что делаю, я повернул румпель и нацелил нос вельбота навстречу речному течению. Берег приближался, и на иное решение уже не было времени, и почти в прострации отдал суденышко на волю большой волны, настигающей сзади нашу корму. Услыхав ее злобное шипение, сжав покрепче румпель, я мысленно обратился к морским богам.
Морские боги… Они не имели определенного облика, где они обитали — было неведомо. Но дядя Кмоль, с которым я не раз приносил им жертвы, утверждал, что они вездесущи.
Я закрыл глаза в то мгновение, когда волна вознесла наш вельбот на высоту чтобы в следующую секунду низвергнуть его в пучину.
Но пучины не было. Вместо оглушающего водопада — тихое журчание, на фоне которого не слышно даже ровного стрекотания шведского мотора «Пента»… Вельбот по инерции еще двигался к уютному мшистому берегу. Я поймал взгляд Акалюка.
— Бензин кончился, — сказал он спокойно и почти торжественно показал на умолкнувшую «Пенту».
Стоящий на носу корреспондент «Магаданской правды» Кеша Иванов бросил конец, и на берегу его подхватили десятки рук.
— Прибыли, значит, — с удовлетворением сказал Яковлев и похлопал меня по плечу. — Молодец! Вы — настоящий моряк! Когда обратно отплываем?
«Нет уж, обратно не поплыву», — подумал я и сказал:
— Вы же слышали — горючего нет…
— Горючее как-нибудь добудем, — обнадеживающе произнес Валютин.
— Обратно вельбот не поведу, — буркнул я.
Я просидел на корме еще какое-то время, пока не пришел в себя. Пассажиры выбрались на берег, и Яковлев, обернувшись, крикнул:
— Капитан последним покидает корабль! Мы ждем вас в сельском Совете!
Мы остались с Акалюком. Эскимос гремел пустым баком и тихо ругался:
— Обычно здесь второй бак… Полный… На этот раз его почему-то нет…
Я тогда не умел ругаться, да и сейчас не очень получается, даже когда обстоятельства требуют сильных выражений. Я просто долго молчал, стиснув зубы.
Внешне в Нунэкмуне ничего не изменилось. Те же яранги и два деревянных дома — школа и магазин.
В тесной комнате сельского Совета я увидел Гэмауге и Рультыну. Это известные в районе люди: Гэмауге был председателем здешнего Совета, а Рультына руководила женским отделом, внедряла в яранги новый быт.
Первым делом осмотрели магазин.
Полки ломились от обилия новых, только что выгруженных с парохода товаров. В углу навалом лежала куча свежего картофеля.
— Берут картошку? — весело спросил Яковлев у толстой продавщицы.
Я еще тогда заметил, что в маленьких сельских магазинах на Чукотке за прилавками стояли почему-то в основном женщины. И все до единой отменного здоровья, сильной комплекции, очень часто с рядом блестящих золотых зубов во рту.
— Да почти и не берут! — томно-развязно произнесла продавщица, заискивающе заглядывая в глаза большого начальства.
— Почему? — удивился Яковлев. Нагнулся к куче и подобрал плотную, свежую картофелину. Он взял лежащий на прилавке нож, разрезал клубень, понюхал и пожал плечами:
— Отличная картошка! Откуда?
— С Приморья. С Ханковского района…
— Знакомые места, — улыбнулся Яковлев, работавший до Магадана в Амурской области, — Почему не берете картофель?
Вопрос был обращен к Гэмауге.
По случаю приезда знатных гостей Гэмауге сменил свой древний плащ из моржовых кишок на камлейку из глянцевой медицинской клеенки. Он откинул капюшон, выставив сильно потертую, но из такой же, как у Яковлева, защитной ткани сталинскую фуражку.
— Грязная… Чистить ее надо… Вот раньше американцы привозили…
— Ну вот заладил опять свое — американцы, американцы, — недовольно протянул Валютин, делал знак Гэмауге замолчать.
— Нет, нет! — остановил Валютина Яковлев. — Пусть старик выскажется. Зачем перебивать?
— Любит он похвалить американцев, — сердито буркнул Валютин. — Мол, лучшие товары у них были… А забыл, как они вас грабили и спаивали?
— Водку и теперь привозят, — мрачно ответил Гэмауге.
— Так чем же американская картошка лучше? — спросил Яковлев.
— Потому что она уже чищеная и нарезанная, — ответил Гэмауге, — И упакована в жестянку, которую можно использовать как ведро.
Я помнил ту картошку.
— Так она же сушеная! — удивился Яковлев, — Она как юкола против свежего моржового мяса. Большая разница. Вся питательная сила именно в этой свежей картошке.
Он поднес к глазам Гэмауге разрезанную картофелину.
— Видите, какая она красивая? И сок есть. Вся сила в этой свежести, в соке. Вот попробуйте, сварите ее даже прямо в мундире… Это кожица называется мундиром. С маслом, солью — и ничего тебе больше не надо… Товарищи, — Яковлев повернулся к сопровождающим. — Пусть кто-нибудь сварит нам на обед картошку в мундире. Угостим местное население. А вас, милая, — обратился он к продавщице, — попросил бы не просто предлагать тот или иной товар, но и вести, как говорится, разъяснительную работу. Торговля, милая, это политика!