Путешествие в страну детства
Шрифт:
Мне стало нехорошо. Так я чувствовал себя, когда видел вещий сон перед отцовским дебошем.
На каменных плитах и памятниках, испятнанных дождем, были надписи. Их вызывающе громко читал какой-то мужчина. По-женски пышные, волнистые, длинные волосы валились на его лоб, на щеки, на шею. Он сгребал их сразу пальцами обеих рук и откидывал назад. На морщинистом лице горели светлые глаза и лихорадочно красные губы.
«Спи спокойно, наш дорогой и любимый отец»,— громко звучал
С десяток комсомольцев, притащивших узорные оградки, остановились, слушали.
Среди них я увидел Шуру, Колчака, Князева и Сашку Сокол в юнгштурмовке. На голове ее козырьком в небо торчала неизменная серая кепка в елочку.
Мужчина с женской головой пробороздил всеми пальцами по голове, отбросил сырые волосы и громко, с горечью, произнес, обращаясь к плывущим кораблям облаков, к вершинам берез:
— Спокойно спят наши родные! Пухом стала для них земля! Мир обрели они! — и он показал на груду крестов. В лицо его били дождинки.
— Бесстыжие!
— Что вы делаете?!
— Где ваша совесть?!
— И в земле покоя нет!
— Бога побойтесь! — Зашумели старики и старухи.
— А бога нет, бабка! — выкрикнул Князев.
— Врешь! Есть! — потрясая кулаками, страшно закричала старуха в черном монашеском платье и в черном платке, заколотом булавкой под подбородком.
Я испугался, спрыгнул за куст алого шиповника. Мне показалось, что сейчас произойдет свалка.
— Покарает он вас! Покарает, безбожники!
Я узнал в кричавшей мать Людмилу, которая прошлую зиму стегала у нас одеяла.
— Разве подобное возможно в культурной Европе?! — возвысил голос длинноволосый, опять простирая руки к небесным кораблям.— Дикари! Ведь здесь лежат ваши деды, которые воздвигали этот город!
— Послушайте, гражданин! — крикнула Сашка Сокол.— Бросьте разводить свою классовую агитацию! Было объявлено: «Кто хочет перенести родных на новое кладбище — переносите». И люди перенесли. А здесь остались безнадзорные могилы!
— Сама ты безнадзорная!
— Ишь, вырядилась парнем!
— Еще бы штаны мужичьи напялила! — загомонили старухи.
— Бросьте вы базлать, обломки старого мира! У вас вон мужик на бабу похож! — выходил из себя Князев.
— Это кладбище как бельмо здесь!
— Могилы в самом центре города!
— А-а, боитесь смерти! От нее никуда не уйдете!
— Шагай, папаша, не агитируй!
— Тебе, поди, император всея Руси приснился сегодня! — горланили ребята, хохотали
и свистели.
Шура молчал, отворачивался, пряча лицо в поднятый воротник пиджака. Ему не хотелось, чтобы старухи узнали его. Узнают, расскажут матери, а она расстроится.
— Да чего тут с ними рассусоливать! Айдате работать! — скомандовал Князев и заголосил песню безбожников:
Вечерком
В божий храм пришла.
Пятачок кума Матрена
Дьякону дала.
И ребята повалили толпой по могилам, по мокрой траве в сумятицу молоденькой листвы, белой метелицы и золотого дождика. По кладбищу гулко отдавалось:
Помяни-ка, отче, души
Катерины, Марфы, Груши,
Парамона, Филимона
Да о здравьи Спиридона…
Вот тебе пятак!
Мелькали лопаты, сравнивая холмики, громко звучали топоры и пилы, с треском и шумом валились березы — прорубали аллеи…
Видение
Тетя Маша сообщила новость: на Алтае, в селе Волчиха, ударил из земли святой ключ! Будто от рук большевиков погибли там два благочестивых брата, имевших крепкое хозяйство. И вот из их-то могилы и пробился родник. Потекла речка. В ней люди, угодные богу, будто бы видят плывущие иконы.
К святому ключу стали ездить верующие. Пронеслась молва, что больные исцеляются в его святых струях, а из припадочных, которых называли «бесноватыми», изгоняются бесы.
На этот ключ собралась и Нина. И меня стала уговаривать поехать с ней.
— Прокатись,— сказал Шура,— увидишь много любопытного.
— Так ведь не бывает видений! Нам в школе рассказывали, как это все устраивали…
— Конечно, не бывает… Просто людей посмотришь. Новые места увидишь. Алтай.
Сначала мы с Ниной ехали поездом, а потом через лес — на телеге…
Воздух краснеет от заката. Я сижу, свесив ноги. Кусты и высокая трава метут по моим сапогам.
Рядом сидит Нина, как всегда молчаливая, погруженная в какую-то думу.
Каждое дерево, куст, травинка, комок земли отбрасывают длинную, резкую тень.
Между соснами и березами краснеет. В лесу смеркается. Он какой-то разбойничий: грозный и очень гулкий. Кашель возницы, его понукания, фырканье лошади, стук копыт и колес по корневищам, оплетавшим дорогу, звучат на весь лес, будто под сводом собора.
Я чувствую себя бесприютно, хочется домой, где остались приятели, два белых голубя и прекрасный змеек. Его сделал Шура. И даже нарисовал на нем красную смеющуюся рожу. И трещотку приладил.
Уже темнеет, когда въезжаем в село. В поле, где пробился ключ, горит много костров. Дома переполнены приехавшими.
Кое-как мы устраиваемся в одной из изб. На полу лежат женщины с котомками под головами.
Невидимая в темноте старуха рассказывает, что на могиле замученных братьев был крест. Безбожники решили его срубить. После первого же удара топором из креста потекла кровь и раздался голос: «Мы все вам прощаем»! Безбожники тогда покаялись и уверовали в «господа бога, милостивца нашего».