Путешествие в страну ночи
Шрифт:
– Олюмсиз-бей не выходит наружу, - прошептал вампир, и шепот его можно было принять за шелест шелка.
– Так ведь?
– Я не знаю.
– Вот уже восьмую ночь мы приводим ему добычу.
– Байкус Кадинэ приподнялась на цыпочки и коснулась сзади губами шеи Эшера. Губы были относительно теплы.
– Эти другие вампиры...
– Что еще за другие вампиры?
– Едва ли это должно интересовать живых, - придвигаясь, промурлыкал Зардалу: - Та женщина, которую мы искали среди могил и в подземелье, и еще мужчина, которого нам было велено найти...
–
– Это не важно.
– Голубые глаза странно мерцали в отраженном свете. Ты лучше скажи, умник, что все это значит? Почему он их боится? Малик Стамбула, Вафар-сагиб, Бессмертный Господин, который правит этим городом... Он мог бы щелкнуть их на ногте, как вшей. Вот так...
– Длинные руки протянулись к Эшеру, схватили за плечи, стальные пальцы вдавились в плоть. Джеймс стиснул зубы, боль ослепила, но он продолжал смотреть вампиру в глаза.
– Иностранная машина, построенная этими неверными... Для чего она? Кого он там прячет? Кто там кричит и стонет каждую ночь?
– Спроси его.
– Голое срывался от боли; пальцы вампира безошибочно находили нервные узлы; перед глазами клубилась серая предобморочная дымка.
– Я спрашиваю тебя.
– Не знаю...
Хватка ослабла. Зардалу слегка разжал руки, но с плеч так и не убрал. Эшер дышал тяжело, по лицу, несмотря на ночной холод, катился пот.
– Но ты ходил взглянуть.
Эшер заставил себя помотать головой. Они могли заметить его той ночью. Или почуять запах его крови. Донесли они или не донесли об этом Олюмсиз-бею? Вряд ли. В этом случае Эшера бы сейчас не было в живых.
Зардалу осклабился, как резиновый дьявол.
– Ты выспрашивал городских сказителей, как проникнуть сюда, в Дом Олеандров. Куда же вдруг подевалось твое любопытство? Известно ли тебе, что Олюмсиз-бей держит ключи из серебра в тайнике под кофейным столиком в той комнате, что облицована красным изразцом? Странный клад для вампира, как ты считаешь?
– Не думаю, чтобы он пользовался ими, - согласился Эшер. Джамиля Байкус двинулась, и ему пришлось переступить с ноги на ногу.
– А я - тем более. Жизнь мне еще дорога.
– Твоя жизнь?
– Голубые глаза расширились. Серебряный смех вампира отдался в черном воздухе.
– Твоя жизнь оборвется здесь в любой момент, когда я этого пожелаю.
– Пойдешь против него?
– Разум померк, мысли смешались, спутались, как в дурном сне. Из последних сил Эшер пытался вообразить железную запертую дверь и хоть таким путем противостоять мысленной хватке вампира.
Он еле расслышал шепот Зардалу:
– Бей будет недоволен, но это тебя не оживит, инглиз..
Кажется, они куда-то потащили его, он пытался ухватиться за портал арки, сопротивляясь слабо, словно в наркотическом дурмане...
Затем Эшера с ужасающей силой бросило о камень - и сознание мгновенно прояснилось. Оползая по стене, он увидел в свете лампы катящегося по полу Зардалу, похожего на комок шелкового тряпья, и пятящуюся в ужасе Байкус Кадинэ. Из ее отверстого рта вырывалось лишь слабое сипенье, глаза пылали, как у крысы. В развевающихся перламутровых одеждах над евнухом возвышался Олюмсиз-бей. Серебряная алебарда сияла, будто, новорожденный месяц. Бритая голова качалась из стороны в сторону, как у бешеного пса.
На губах и на одежде его была кровь. Зардалу легко вскочил на ноги, лицо его исказилось, став похожим на маску из комнаты ужасов, блеснули клыки. Однако уже в следующий миг молодой вампир скорчился, закрывая лицо руками, не в силах вынести взгляда Мастера, и Эшер почти физически, почувствовал страшную, уничтожающую волю Олюмсиз-бея.
Зардалу слабел на глазах и в корчах оседал на пол.
Мягко прошелестел шепот Мастера:
– Не будь столь самонадеян, Персик...
Эшер поднимался, хватаясь за стену. Он еще не пришел в себя, он даже не понял, на каком языке это было произнесено. Невесомо, как гигантский кот, Олюмсиз-бей скользнул к евнуху.
– И это тот самый Персик, который всхлипывал в моих руках, отдавая мне свою жизнь? Персик, который говорил невольникам, пришедшим оскопить его...
– Нет...
– Это было даже не слово - просто звук.
– Помнишь, что ты говорил им?
– Глубокий голос был гибок, как вода, и тверд, как камень.
– Ты отдал мне тогда все свои воспоминания, свой разум, свои восторги - помнишь Парвин, твою сестру Парвин? И все это еще у меня Бей склонился над своим птенцом, колыхнув серебристо-голубоватым облаком шелка; лезвие алебарды парило над голой склоненной шеей евнуха. Слова Мастера были еле слышны - А как тобой овладел Кизлир-ага - помнишь? Тебе было двенадцать, ты ненавидел его, но твое тело отвечало...
– Древком алебарды Бей толкнул евнуха, заставив его распластаться на мраморном полу, и продолжал хрипло шептать, совершая нечто более ужасное, чем насилие: он обнажал память Зардалу, открывая один тайник за другим.
"Это страшная власть", - сказал когда-то Исидро, но только сейчас Эшер осознал, насколько она страшна.
Зардалу тихо и болезненно всхлипывал. Эшер пробрался к лестнице и заторопился вверх по ступеням. Оглянувшись, он увидел в освещенном лампой арочном проходе, как Хабиб со своим одноглазым дружком Харалпосом изображают любовную сцену с трупом старухи на потеху визжащим Пелагее и Байкус.
Но хриплый шепот Мастера вампиров заглушал все остальные звуки, он гнался за Эшером по пятам.
18
Ей опять снился старый сераль, блуждания по его тесным темным комнатам с гроссбухом в одной руке и фонарем в другой. Одна из комнат была забита льдом, и в одной из глыб, как муха в янтаре, был заключен Джейми.
Почему-то это не казалось ни смешным, ни абсурдным. Глаза его были открыты, подобно глазам тех трупов, что привозили для вскрытия с фабрики, и Лидия ясно видела кровь на шее и на воротнике рубашки. Лед вспыхнул голубым алмазом, когда она подняла фонарь, и глаза Джейми, казалось, ожили, но Лидия знала, что он мертв. Сердце ее сжалось при мысли, что теперь она поедет домой одна.