Путешествие вокруг света

Форстер Георг

Однако пора вернуться к рассказу. Мы распрощались с нашими друзьями лишь на закате солнца и обещали прийти опять завтра утром. На обоих кораблях снова образовался хороший запас бананов, ямса и кокосовых орехов, кроме того, несмотря на небольшие размеры острова и краткость нашего пребывания здесь, мы получили в общей сложности от шестидесяти до восьмидесяти свиней и множество кур. Зато свежей воды нигде нельзя было достать, хотя ее искали и в восточной части острова. Посланный туда штурман [344] , воспользовавшись случаем, нанес на карту бухту Марии и расположенные в ней низкие острова; точное совпадение его чертежа со старыми картами Тасмана еще раз показало, до какой степени можно полагаться на достоверность и точность данных этого мореплавателя. На одном из этих низких островов штурман обнаружил множество пятнистых водяных змей с плоскими хвостами. Этот вид у Линнея называется Linnaus coluber lati caudatus;они совершенно безобидны. По этому поводу я вообще должен заметить, что мы, натуралисты, тоже имели немало причин быть довольными пребыванием на острове; как ни был он мал, мы нашли здесь несколько новых растений, в том числе новый вид хинной коры, которая, надо полагать, найдет не меньшее применение, чем перуанская. Мы подстрелили также много неизвестных

птиц, а некоторых купили живьем; это были новые разновидности попугаев и голубей. Жители, видно, были умелыми птицеловами и любили этих тварей, они часто носили с собой голубя на палочке. Возможно, птица служила знаком различия между сословиями, как это заметил Схоутен на острове Хорн: но этого мы установить не могли. Накануне наша шлюпка в последний раз совершила рейс от берега к кораблю, доставив много фруктов и овощей, а также готовую к употреблению свинью. Все это прислал капитану в подарок король Лату. Чтобы не оставить сию вежливость без ответа, мы на другое утро взяли рубаху, пилу, топор, медный котел и разные мелочи и вручили ему эти подарки неподалеку от берега, где он сидел на траве. Король принял их с той мрачной степенностью, к которой мы уже привыкли и которой он поступился единственный раз в разговоре с Аттахой, когда мы увидели его улыбающимся.

344

Кук послал обследовать восточное побережье Тонгатапу штурмана Дж. Гилберта.

Среди собравшихся мы заметили одного мужчину, отрастившего, вопреки здешним обычаям, волосы и завязавшего их толстыми узлами. Они беспорядочно свисали вокруг головы. Этот мужчина, а также девушка, упомянутая выше, были единственными, кто не стригся коротко.

Вскоре мы вернулись на борт и сразу после завтрака подняли паруса, взяв курс на юг.

На следующее утро, 8 октября, был штиль. Мы поймали акулу длиной 8 футов — самую большую из всех, когда-либо виденных нами. После полудня показался небольшой остров, который Тасман назвал Пилстарт [Ата]. Это название было дано ему по породе птиц, привлекших внимание капитана. Судя по всему, то были тропические птицы, так как «пилстарт» значит «хвост-стрела», что указывает на наличие у них двух длинных выдающихся хвостовых перьев, из-за которых французы прозвали их paille en queue. Этот остров расположен по 22°26' южной широты и 17°59' западной долготы. Земля здесь не плоская, выделяются две возвышенности, из которых южная наиболее заметная.

К вечеру подул встречный юго-западный ветер. Он продолжался до 10-го и вынуждал нас все это время лавировать вблизи сего маленького острова. Но затем опять установился пассат, который понес нас вперед так быстро, что в два часа пополудни остров уже пропал из виду. Мы опять покидали тропические области этого океана и второй раз направлялись к Новой Зеландии, откуда вышли четыре месяца назад, дабы исследовать в зимнее время средние широты Южного моря. Теперь эта цель была выполнена: мы исследовали между тропиками участок более чем в 40° по долготе и тридцать один день провели частью на островах Общества, частью на островах Дружбы, что пошло весьма на пользу всей нашей команде. Теперь приближалось лето — самая удобная пора для исследования южной части этого океана, и пустынные скалы Новой Зеландии должны были стать нашим прибежищем на время, какое понадобилось бы, чтобы снять более легкий летний такелаж и заменить его более крепким, способным лучше противостоять бурям и всяческой непогоде этих суровых широт.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Плавание от островов Дружбы к Новой Зеландии.— Разлука с «Адвенчером».— Вторая стоянка в проливе Королевы Шарлотты

Едва мы покинули жаркие тропические широты, как появились большие стаи морских птиц; они легко парили над волнами, которые поднимал попутный ветер. 12 [октября] среди множества птиц, встречающихся лишь в умеренных широтах, мы увидели альбатроса; эти птицы никогда не забираются между тропиками, но вне их встречаются до самого полюса. Столь заботливо указала природа место обитания каждому животному!

Погода до утра 16-го оставалась хорошей и благоприятной, затем начался дождь. В нижних помещениях корабля у насосного ящика нашли собаку, купленную на Хуахейне [Хуахине]. Подобно многим другим, она не смогла привыкнуть к нашей пище и уже тридцать девять или сорок дней провела без всякой еды в этой дыре. Она исхудала до того, что превратилась в скелет, ноги были парализованы, а зад кровоточил. Печально было видеть это бедное животное, но по крайней мере наши люди убедились, что надо покупать лишь молодых собак этой породы; старые действительно не могли приспособиться к пище, что бы им ни предлагали.

Ночью мимо корабля проплывали всевозможные медузы. Они были видны благодаря своему фосфорическому свечению, такому яркому, что море казалось покрыто блистающими звездами, как небо. По мере приближения к берегам Новой Зеландии мы с каждым днем видели все больше водорослей, буревестников и альбатросов. 19-го море светилось, 20-го целые стаи ныряющих буревестников возвестили нам близость земли, а на следующее утро в 5 часов мы увидели вершину горы. Весь день мы плыли к берегу и в 4 часа пополудни оказались против Тейбл-Кемп и острова Портленд, соединенных между собой грядой рифов. Берег состоял из белых крутых скал; уже видны были хижины и укрепления местных жителей, построенные, подобно орлиным гнездам, на вершинах утесов. Довольно много туземцев бежало вдоль склона, чтобы посмотреть на нас. Некоторые расположились на южной оконечности мыса, но никто не собирался спустить в море каноэ, чтобы поплыть к нам. Мы прошли между подводными рифами и берегом, миновали бухту Хокс и всю ночь шли вдоль побережья.

Утром мы обогнули мыс Киднапперс и направились к мысу Блек-Хед. После завтрака от берега, который здесь представляет собой небольшую равнину между горами и морем, отошли два каноэ. Поскольку мы были уже недалеко от земли, они довольно скоро добрались до нас. В одном из них находился вождь, который не раздумывая поднялся на палубу. Он был высокого роста, средних лет, в хорошей одежде из здешнего льна. Волосы были причесаны по самой изысканной местной моде, то есть завязаны в пучок на затылке, смазаны маслом и украшены перьями. В мочке каждого уха у него было по кусочку кожи альбатроса, на которой оставался еще пух, а все лицо украшала татуировка в виде кривых и спиральных линий. Господин Ходжс нарисовал его портрет, отменно выгравированный на меди. Капитан подарил ему кусок красной ткани, немного огородных семян, пару свиней и три пары кур. Махеине, наш юный спутник с Бораборы [Бора-Боры], в отличие от Тупайи не сразу научился понимать язык новозеландцев; но, услышав, что здесь нет ни кокосовых пальм, ни ямса, он достал эти орехи и коренья из собственного запаса, чтобы сделать подарок дикарям. Когда же ему сказали, что в

здешнем климате не могут расти кокосовые пальмы, он отдал им только ямс и предоставил нам самим объяснить новозеландцам пользу этих чужеземных кореньев. Мы постарались по крайней мере объяснить, что свиней и кур они получают для разведения, а коренья надо сажать. Это удалось не сразу; наконец вождь, кажется, понял, что мы ему хотели сказать, и в знак благодарности пожертвовал нам свой новый махипе,боевой топорик, украшенный искусной резьбой, а также перьями попугая и белой собачьей шерстью. Затем он опять поднялся на палубу, где капитан Кук подарил ему еще несколько больших гвоздей, которым вождь обрадовался больше, чем всему другому. Он заметил, что капитан достает их из отверстия в брашпиле [345] , куда их случайно положил корабельный писарь. Тогда он повернул брашпиль и исследовал каждое отверстие, не спрятано ли там еще. Очевидно, что новозеландцы теперь вполне успели оценить пользу изделий из железа, хотя, когда капитан Кук в 1769 году побывал здесь впервые, они иногда вовсе не хотели их брать. На прощанье гости исполнили нам хиву,воинственный танец, состоявший из топанья ногами, грозного потрясения дубинками и копьями, страшных гримас, высовывания языка и дикого, воющего крика; впрочем, при этом соблюдался определенный ритм. Увидев, как они обращаются с курами, мы весьма усомнились, что наши добрые пожелания сбудутся и остров вскоре заполнится домашними животными; похоже было, что они и до берега-то добрались едва живые. Нам оставалось утешать себя тем, что мы, во всяком случае, сделали все, что могли.

345

Брашпиль — лебедка для выбирания якоря на судне.

К вечеру ветер усилился, приходилось постоянно лавировать, чтобы нас не отнесло далеко от берега. При этом лил такой дождь, что нигде на корабле нельзя было остаться сухим. То и дело внезапно налетавший порыв раздирал в клочья наши прогнившие паруса. Дуло со стороны заснеженных гор, и постепенно воздух так охладился, что на другое утро термометр показывал 50° [10°С]. Не ожидали мы такой встречи под 40° южной широты! Вскоре, однако, наступило затишье, столь же глубокое, сколь бурное и шумное было начало. Правда, оно не продержалось и нескольких часов, затем шторм разразился снова. Он бушевал всю ночь с силой не меньшей, чем накануне. Утром ветер опять ослаб настолько, что мы вновь могли взять курс к берегу, но с наступлением ночи разбушевался пуще прежнего. У матросов ни минуты не было спокойной.

Вечером 24-го мы наконец увидели перед собой вход в пролив Кука у мыса Паллисер, но в темноте не рискнули войти в него, а утром не успели это сделать, так как опять поднялась буря. К 9 часам она так разбушевалась, что нам пришлось убрать все паруса, кроме одного, и лечь в дрейф. Несмотря на то что мы держались довольно близко к берегу и были, казалось бы, защищены высокими горами, волны вздымались громаднейшие; разбиваясь, они превращались ветром в водяную пыль. Эта пыль покрывала всю поверхность моря, и при безоблачном небе, в ярком, ясном свете солнца бурлящее море ослепительно сияло. Наконец ветер так рассвирепел, что разорвал единственный парус, который мы еще рискнули оставить. Теперь мы окончательно стали игрушкою волн, они швыряли нас во все стороны, часто с ужасающей силой разбивались о палубу и разносили вдребезги все на своем пути. От постоянной нагрузки и качки сильно пострадал такелаж; веревки, которыми были закреплены ящики и сундуки, ослабли и наконец порвались, все оказалось разбросано. Один раз, когда корабль наклонился особенно сильно, сорвался оружейный ящик, закрепленный в кормовой части палубы, он ударился о боковой бортик, у которого как раз находился один из наших юных спутников по имени Гуд [346] . У того даже не оставалось времени наклониться, да это его не спасло бы, не угоди ящик о бортик углом, так что осталось пространство, в котором господин Гуд счастливо сумел оказаться невредимым.

346

Гуд, Александр (1758—1798) участвовал в экспедиции в качестве матроса пер­вой статьи. В апреле 1774 г.Kyк назвал его именем один из Маркизских островов (современное название Фату-Хуку) за то, что он первым заметил этот остров. Дослужился до чина капитана. Погиб в 1798 г. в морском сражении с французами, коман­дуя кораблем.

Но как ни бушевала стихия, птиц это не испугало. Черный буревестник продолжал летать над кипящей вспененной поверхностью моря, весьма искусно прячась от ветра за высокими волнами. Вид океана был одновременно величествен и ужасен. То с вершины громадной, тяжелой волны мы видели бескрайнюю морскую поверхность, изборожденную множеством глубоких складок, то низвергающаяся волна увлекала нас круто в страшную бездну, а ветер уже гнал на нас новую водяную гору с пенящимся гребнем, грозившую накрыть корабль. Приближение ночи умножило страхи, особенно у тех, кто с юных лет не привык к морской жизни. В каюте капитана были вынуты окна и вместо них вставлены дощатые задвижки, чтобы туда не могли ворваться волны. Это новшество заставило выбраться на белый свет скорпиона, скрывавшегося за оконной рамой. Должно быть, он попал к нам на борт во время стоянки на одном из последних островов вместе с плодами и овощами. Наш друг Махеине заверил нас, что это животное безобидное, но один его зловещий вид вызывал трепет. В других каютах совершенно промокли постели, но все равно жуткий рев волн, скрип деревянных частей судна, сама качка не дали бы нам сомкнуть глаз. В дополнение ко всем страхам нам приходилось выслушивать ужасную ругань и проклятия наших матросов, которые порой перекрывали шум ветра и волн. От младых ногтей привычные ко всяческим опасностям, они и теперь перед лицом угрозы не отказались от самого кощунственного богохульства. Без всякой причины и извиняющего повода они поминали проклятием каждую часть тела в таких разнообразных и заковыристых выражениях, что описать это нет никакой возможности. Сравнить ужасающую мощь этих проклятий я мог бы разве что с проклятиями Эрнульфа, опозорившего христианство [347] . Ветер бушевал по-прежнему, как вдруг в 2 часа утра сразу прекратился, и наступил полный штиль. Вот тут-то волны принялись за корабль по-настоящему! Они с такой силой качали его и швыряли, что не только средние переборки, но даже кормовая часть палубы иногда оказывалась в воде.

347

См. «Тристрам Шенди».

Имеется в виду роман известного английского писателя Лоренса Стерна (1713 — 1768) «Жизнь и убеждения Тристрама Шенди». В главе 11 третьего тома этого романа содержится обширный набор проклятий, которыми разразился один из персонажей, епископ Эрнульф.