Путешествие вокруг света
Шрифт:
Вдоль наружного края узкого перекрытия на носу и на корме каноэ имелось семь-восемь круглых выпуклостей, видимо в подражание маленьким плавникам (pinnulae spuriae)на брюхе бонит, альбакор или макрелей. Я вообще полагаю, что островитяне при постройке своих лодок взяли за образец этих быстрых рыб. Хотя каноэ обычно имеют длину от 15 до 18 футов, они от носа до кормы отполированы, как лучшие наши столярные изделия. Это поистине достойно удивления, поскольку все здешние инструменты представляют собой лишь жалкие кусочки кораллов, а рубанок — просто шкура ската. Весла отполированы не хуже самих лодок и сделаны из той же породы дерева; у них короткие, в форме листа, широкие лопасти, как и у таитянских.
Другой вид каноэ предназначен для плавания под парусом, и люди, сведущие в морском деле и кораблестроении, должны были признать, что они прекрасно для этого приспособлены. Одно такое каноэ мы видели в заливе Марии. Оно состояло из двух меньших, плотно прикрепленных друг к другу. Планки были сшиты вышеописанным образом, но оба каноэ целиком покрыты палубой и, подобно боевым лодкам таитян, снабжены приподнятым помостом пли платформой. Некоторые из этих парусных лодок могут везти сто пятьдесят человек. Паруса треугольные, сделаны из крепкой циновки, в которую иногда вплетаются довольно бесформенные изображения черепахи или петуха. Более
335
Ко времени появления в Океании европейских мореплавателей судостроение и навигационное искусство полинезийцев достигли очень высокого уровня. Работая простейшими орудиями из камня и раковин, островитяне строили суда, отлично приспособленные как для дальних плаваний в открытом море, так и для сложных маневров в прибрежных водах с их коварными течениями, отмелями и рифами. Двухкорпусные парусные суда тонганцев по своим мореходным качествам действительно превосходили аналогичные суда таитян. В XVI—XVIII вв. тонганские мореходы регулярно посещали Фиджи, Самоа и некоторые другие острова и архипелаги.
Среди этих людей я заметил нескольких, у которых кончики волос оказались опаленными и припудренными. При более близком рассмотрении выяснилось, что эта пудра делается из растолченных в порошок раковин или кораллов и благодаря своим разъедающим свойствам как бы опаляет волосы. Пристрастие к пудре зашло здесь так далеко, что ей уже научились придавать разные оттенки, так что некоторые мужчины употребляют голубую, а другие — как мужчины, так и женщипы — оранжевую пудру из куркумы. Святой Иероним, обличавший некогда тщеславие своей эпохи, уже тогда упрекал римских дам в сходном обычае: nе irrufet crines et anticipiet sibi ignes gehennae [336] . Человеческая глупость всюду столь одинакова, что давно забытая мода былых обитателей Европы возрождается ныне у антиподов! И наши пошлые щеголи, которые тешат себя лишь тем, что придумывают новые моды, не вправе приписывать себе одним жалкую честь подобных изобретений. Им следовало бы разделить свою славу с нецивилизованными обитателями одного из островов Южного моря!
336
Если б только они не красили себе волосы красным, это уберегло бы их от адского пламени!
Вечером из далекого похода к самой южной оконечности острова вернулся мой отец. В полдень его застиг сильный дождь, вынудив искать укрытия в хижине на одной из плантаций. К счастью, хозяин оказался дома. Он дружески встретил отца и пригласил его сесть на чистые циновки, постеленные на полу. Сам же тем временем вышел, чтобы приготовить угощение, но очень скоро вернулся и принес несколько кокосовых орехов. Затем от открыл устроенную под землей печь и достал несколько бананов и рыб, завернутых в листья, совсем готовых и превосходных на вкус. Таким образом, здешний способ приготовления пищи схож с таитянским, да и островитянин был не менее гостеприимен. Если мы не столь часто имели возможность испытать здешнее гостеприимство, то лишь потому, что редко заставали коголибо дома, поскольку люди обычно уходили днем к морю, где шла торговля. Мой отец вознаградил хозяина за сердечный прием гвоздями и бусами; тот с обычным «фагафетаи» поднял подарок над головой и с благодарностью его принял. Он также проводил своего гостя до берега и сам вызвался поднести копья и палицы, которые тот купил по пути.
При всей безобидности этих добрых людей все же не обошлось без несчастных случаев, которые нередки при открытии чужих земель. Наши товары для здешних жителей были не менее ценными и желанными, чем для таитян. Поэтому не приходится удивляться, что и они при случае не прочь что-либо украсть. Однажды, когда оба капитана были на берегу, некий островитянин ухитрился стащить из нашей шлюпки куртку. Желая сохранить свою добычу, он сразу нырнул под воду, а выбравшись на берег, скрылся в самой гуще толпы своих земляков. Хотя капитан не дал команды, матросы открыли по нему огонь. Прогремело семь выстрелов, которыми, конечно, было ранено несколько совершенно неповинных людей. Народ, однако, даже к этому отнесся столь добродушно, что никто не убежал с берега, где шел торг; сии поспешные действия не вызвали у них никакой неприязни. Они спокойно слушали, как пули свистели мимо их ушей.
А через несколько часов в воровстве оказался замечен еще один островитянин, уже на борту корабля. Он проник в каюту штурмана и утащил несколько математических книг, шпагу, линейку и другие мелочи, совершенно ему ненужные. Это обнаружилось, когда он собирался уже удирать на каноэ. За ним тотчас послали шлюпку, чтобы вернуть украденное. Увидев, к чему идет дело, он побросал все за борт. Пришлось с другой шлюпки вылавливать вещи, в то время как первая продолжала преследовать вора. Чтобы он остановился, наши люди выстрелили из ружья по корме каноэ. Тогда он, а с ним и остальные попрыгали в воду, однако погоня не прекратилась. Некоторое время его спасало лишь удивительное проворство. То он подныривал под нашу шлюпку, то однажды даже выдернул руль; схватить его было невозможно. Наконец одному из матросов надоела эта игра, и он бросил в индейца лодочный багор. На беду, крюк угодил ему под ребра, и матросу уже не составило труда втащить беднягу в шлюпку, а потом и поднять на борт. Однако тот, улучив мгновение, вдруг опять прыгнул в море и, хотя потерял много крови, добрался до каноэ, которое поспешило с берега ему на помощь. Можно лишь удивляться, что сие варварское преследование и истязание бедного пройдохи не лишило нас ни доверия, ни благосклонности местных жителей! Спокойствие и мир, казалось, ничуть не были нарушены. Капитаны пригласили на корабль Аттагу и еще одного вождя, а торг продолжался как ни в чем не бывало.
Вождь, прибывший с Аттагой, видимо, был выше его рангом. Обычно тот садился с нами за стол, на сей же раз уселся на пол в нескольких шагах позади своего спутника, и его никак не удалось уговорить поесть в присутствии вождя, старика с гноящимися глазами, которому индейцы оказывали такое почтение, что наши матросы, по своим понятиям, предположили за ним но меньшей мере адмиральский ранг. Между тем по его одежде нельзя было сказать, что он принадлежит к более высокому сословию, чем другие островитяне. Очевидно, им вообще несвойственны расточительство
Как ни велико было почтение, которое Аттага оказывал этому вождю, оно не шло ни в какое сравнение с тем, что мы увидели после обеда на берегу. Там, окруженный кольцом туземцев, сидел на земле человек средних лет. Наши товарищи, ходившие на охоту, рассказывали, что уже встречали его в заливе Марии и что все проходившие мимо жители падали перед ним на землю, целовали ему ноги и ставили их себе на голову. Расспросив разных людей, они узнали, что это верховный вождь всего острова, такой же правитель, как Куки (капитан Кук) на нашем корабле, а зовут его Ко-Хаги-Ту-Фалланго [337] . Имя это или титул, я сказать не могу, поскольку сам больше не слышал этих слов ни от кого из местных жителей. Сколько мы их ни спрашивали, они все говорили, что это ариги [338] , то есть король, и добавляли, что зовут его Лату-Нипуру [Латунипулу] [339] . Вероятно, «лату» означает титул; согласно сообщениям Схоутена и Ле-Мера, это же слово имеется и в языках, на которых говорят обитатели островов Кокосовый [Ниуатобутапу], Измены [Тафахи] и Хорн [Футуна], находящихся недалеко отсюда, всего в нескольких градусах к северу, и кои упомянутые мореплаватели посетили в 1616 году [340] . Это предположение тем более вероятно, что согласно словарям, составленным этими мореплавателями, тамошний язык во многом совпадает со здешним, как поведение и обычаи тамошних жителей, судя по описаниям, очень сходны с тем, что мы увидели здесь.
337
Ко здесь и в Новой Зеландии — артикль, соответствующий таитянскому о или э . — примеч. Форстера
338
На таитянском диалекте это же слово звучит как эра. — примеч. Форстера
339
В конце XVIII в. тонганцы, как и таитяне, находились на стадии формирования классов и государственности. В тонганском обществе выделялись три основных социальных слоя: эики— вожди, матабуле— дружинники (воины) и советники вождей, туа— рядовые общинники. При определенных условиях допускался переход старшего сына в более высокий социальный слой. На положении рабов находились немногочисленные военнопленные и преступники, нарушившие ритуальные запреты (табу).Особенностью Тонга было тогда наличие двух верховных правителей — светского (туи-канокуполу),обладавшего значительной властью, и духовного (туи-тонга),который считался священной особой, пользовался всеобщим поклонением, но реальной властью не обладал. Лату-Нипуру (точнее, Латунипулу), о котором рассказывает Форстер, был старшим сыном Туи-тонга и носил титул тамаха(«священное дитя»), что обеспечивало ему почет и поклонение.
340
Dalfymple's Collection. Vol. 2, p. 27, 28. — примеч. Форстера
Как бы там ни было, нам надо было ближе познакомиться с этим Лату. Поэтому мы подошли к нему, капитаны преподнесли ему различные подарки, которые он принял угрюмо и равнодушно, что можно было счесть за признак совершенной бесчувственности и тупости. Среди других подарков была рубаха; чтобы он понял, для чего она, ее накинули на него, хотя при его тупой неподвижности это оказалось не так просто. Вероятно, он бы нас даже не поблагодарил, если бы какая-то старая женщина, сидевшая позади него, каждый раз не напоминала ему об этом. Только тогда он поднимал над головой одну вещь за другой, однако говорил при этом не больше, чем последний из его подданных: лишь «фагафетаи».
Здесь же, в кольце туземцев, сидел и жрец, который в первый день водил обоих капитанов к месту погребения. Он храбро пробовал опьяняющий перечный напиток [341] . Его подносили в маленьких четырехугольных кубках из искусно сложенных и переплетенных банановых листьев [342] , и жрец распорядился, чтобы нам тоже дали этого драгоценного напитка. Нам очень вежливо поднесли немного, и мы попробовали его тоже из чистой вежливости. Он был молочно-белого цвета, отвратительный на вкус и вызывал на языке неприятное жжение. Жрец каждый вечер принимал такую обильную порцию сего ужасного зелья, что всегда был совершенно пьян. Неудивительно, что он забывал молитвы, совсем иссох, кожа у него была вялая, лицо морщинистое, а глаза красные, гноящиеся. Он пользовался большим уважением, несколько слуг все время наполняли ему кубки. Преподнесенные нами подарки он взял себе, тогда как Аттага и другие передавали все полученное вождю. Дочь жреца тоже получила от наших людей много подарков, так как была очень хорошо сложена и цветом кожи светлее других здешних женщин, которые относились к ней с заметным почтением. Более светлый цвет кожи и более мягкие черты лица — последствия праздного образа жизни, при котором не надо подвергать себя палящим лучам солнца и в избытке получаешь все самое лучшее и ценное, чем богата страна. Видимо, и религия здесь давала возможность роскошествовать и жить беззаботной жизнью; этот народ, подобно многим другим, тоже вынужден был содержать ленивых, сладострастных жрецов. Пока дело не доходило до крайности; но достаточно толчка, и ход событий может стать бурным. Послушание и покорность народа властям уже показывают, что, хотя здешнее правление и не назовешь совершенно деспотичным, оно далеко и от демократического.
341
На Таити его называют ава,а на о-ве Хорн — пава. — примеч. Форстера
342
Капитан Кук в своем описании добавляет, что эти кубки содержат около четверти штофа (полпинты) и что этой посудой никогда не пользуются дважды и никогда из одного кубка не пьют двое. У каждого свой кубок, и для всякой новой порции берется новый. Женщины тоже принимают участие в этих выпивках. Так что таитянский обычай, требующий от каждого пола питаться обособленно, здесь не соблюдается.— Примеч. изд.