Путешествие вокруг света
Шрифт:
Утром на месте преступления поймали таитянина, собиравшегося украсть бочку возле палаток. О-Ту и Тоха, которые довольно рано явились к нам на борт и услышали о происшедшем, отправились вместе с капитаном Куком на берег, чтобы посмотреть, как будет наказан вор. Он был привязан к столбу и с их одобрения получил двадцать четыре крепких удара. Это наказание нагнало такого страху на множество собравшихся здесь индейцев, что они стали разбегаться. Но Тоха велел им вернуться и в речи, продолжавшейся 4—5 минут, объяснил, что наше наказание справедливо и необходимо. Он напомнил, что, несмотря на все свое могущество, мы не пробовали ни грабить, ни брать чего-либо насильно; вообще мы во всем показали себя как их лучшие друзья, а воровать у друзей позорно, и сие заслуживает наказания. Здравомыслие и чувство справедливости, которые проявил в данном случае прекрасный старик, усилили наше уважение к нему; и слушателей, похоже, убедила логичность его речи.
После полудня тот же Тоха явился на корабль вместе с женой.
Как только мы добрались до его жилища, он велел принести рыбу и фрукты и пригласил нас поесть. Хотя мы только что отобедали, отклонять его приглашение не хотелось. Поэтому мы уселись, и угощение показалось нам превосходным. Поистине сию прекрасную страну можно сравнить с раем Магомета, где аппетит остается ненасытным даже после еды! Блюда стояли перед нами, и мы собирались уже приняться за них, когда Тоха попросил нас подождать немного. Намерение его разъяснилось вскоре, когда один из его слуг появился с большим европейским кухонным ножом и вместо вилок несколькими бамбуковыми палочками. Тогда Тоха сам стал нарезать порции и дал каждому из нас по бамбуковой палочке, сказав, что желает есть на английский манер. И вот, вместо того чтобы, как другие индейцы, разом отправить в рот пригоршню плода хлебного дерева, он весьма изысканно разрезал его на маленькие кусочки и попеременно то съедал кусочек рыбы, то откусывал немного этого плода, чтобы мы видели, как точно он усвоил нашу манеру еды. Добрая дама, согласно неизменному обычаю этой страны, поела потом, в некотором отдалении.
После еды мы пошли с ними гулять и беседовали до самого захода солнца, пока они оба на своем каноэ не отбыли в округ Атахуру, частью которого правил Тоха. Они весьма дружески попрощались с нами и обещали через несколько дней опять появиться на корабле. Мы же за гвоздь наняли двойное каноэ и до наступления ночи были уже на корабле.
Доктор Спаррман и мой отец только что вернулись с ботанической прогулки в горы. Их сопровождал Нуна, веселый парень, уже упоминавшийся в рассказе о первом нашем здесь пребывании. Они выступили в путь 28-го, причем лишь во второй половине дня, и так как им сразу пришлось пройти две глубокие долины и две крутые горы, где дорога от дождя стала весьма скользкой, то в этот день они смогли добраться лишь до второго ряда гор. В сей одинокой местности им встретилась единственная хижина, где жили мужчина с женой и с тремя детьми. У этой семьи они переночевали. Чтобы устроить их, мужчина удлинил крышу дома с помощью нескольких веток, угостил их ужином, а затем развел огонь, у которого они всю ночь по очереди дежурили. Мы могли видеть этот огонь с корабля, а они, со своей стороны, очень ясно слышали в полночь корабельные склянки, хотя находились от нас более чем в половине немецкой мили. Ночь была хорошая, приятно прохладная, так что они довольно хорошо выспались бы, если бы им не мешал то и дело своим кашлем их хозяин, которого звали Тахеа.
На рассвете они отправились дальше в горы. Тахеа пошел впереди них с большой кладью кокосовых орехов. Чем дальше они шли, тем труднее становился путь. Часто им приходилось взбираться на крутые холмы по узкой тропинке, с обеих сторон которой были отвесные пропасти; к тому же прошедший накануне дождь делал дорогу скользкой и потому вдвойне опасной и трудной. Горы на довольно значительной высоте, даже в самых крутых местах, были покрыты густыми зарослями и высоким лесом. Но в погоне за новыми растениями они не оставляли необследованными даже самые труднодоступные места, покуда внезапный вид близкой расщелины не вынуждал их отпрянуть назад. Еще выше по всей горе простирался лес, и там им встретились растения, подобных которым в низких местах не было.
Поднявшись на ближайшую вершину, они увидели впереди очень опасное место. К тому же тут начался сильный дождь, поэтому Тахеа дал им понять, что продвигаться дальше не стоит. Они решили все же попытаться, только оставили свои тяжелые мешки с растениями и продуктами, не взяли с собой даже мушкетов и за полчаса действительно достигли самой высокой вершины горы. Тем временем дождь утих, тучи поредели, и перед ними открылся далекий вид на море, до островов Хуахеине [Хуахине], Тетуроа [Тетиароа] и Таббуаману [Тубуаи-Ману]. Внизу простирались плодородные равнины и долина Матаваи, по которой текла, извиваясь, река; все это было очень красиво. Южная же сторона острова была сплошь закрыта облаками.
Вдруг в считанные мгновения заволокло и весь остальной горизонт, упал густой туман, от которого они промокли до костей. При спуске моего отца угораздило упасть на каменистом месте, и он так больно ушиб себе ногу, что едва не лишился чувств. Однако он оправился и попытался идти дальше. Увы, оказалось, что боль в ноге была еще не худшим злом; обнаружилось и другое повреждение, из-за которого он и по сей день вынужден носить бандаж. При спуске он опирался на своего верного проводника Тахеа, и в 4 часа пополудни они вернулись на корабль.
По их словам, горы наверху сложены из очень крепкого глинозема, в котором прекрасно развиваются все растения, а в лесах встречается много неизвестных видов трав и деревьев. Они пытались, в частности, разыскать пахучую породу, с помощью которой таитяне придают запах своему маслу. Тахеа показал им разные другие растения, коими они пользуются для этой же цели, однако самого ценного не смог или не захотел найти. О-Маи говорил мне, что на Таити можно употреблять для парфюмерии более четырнадцати различных растений; нетрудно понять, как много значат для таитян благовония и бальзамические запахи.
С тех нор как начался торг красными перьями, число гулящих женщин на борту изрядно возросло. В тот день их пришло столько, что многие, не находя себе пары, просто слонялись по верхней палубе. Кроме красных перьев они были охочи еще и до свинины. Люди низкого звания пробуют ее здесь редко, так что эти девицы особенно набивались в гости к матросам, имевшим много мяса. Нередко, правда, они так объедались, что способность переваривать не поспевала за аппетитом, за что им приходилось расплачиваться беспокойными ночами. При этом они мешали спать и своим партнерам, требуя, чтоб кавалеры сопровождали их по известной нужде. Но поскольку те были не настолько галантны, по утрам палуба имела вид примерно такой же, как здешние тропинки. Вечером сии дамы обычно разделялись на группы и танцевали на носу, на корме и на средней палубе. Их веселость нередко переходила в распутство, причем они очень шумели. В то же время они были способны на действительно оригинальные шутки и выдумки. У нас имелся, например, один цинготный больной; когда мы сюда приплыли, он был очень слаб, но благодаря свежей растительной пище быстро поправился и потому не задумываясь решил последовать примеру своих товарищей. С таковым намерением он обратился к одной из этих девиц и, когда стемнело, повел ее к своей постели, где зажег свет. Тут лишь она увидела своего любовника в лицо; а надо сказать, у него был всего один глаз. Увидев это, она молча взяла его за руку, вывела опять на палубу, подвела к девушке, у которой тоже не хватало одного глаза, и сказала, что вот эта ему действительно подойдет, а она не желает иметь дела со слепыми или одноглазыми.
Через два дня мой отец, немного отдохнув от своего последнего похода в горы и от полученного там ушиба, отправился на берег и встретил там О-Ретти, военачальника с О-Хиддеа [Хитиаа], того самого округа и гавани, где когда-то бросил якорь Бугенвиль. Этот человек спросил капитана Кука, не увидит ли тот по возвращении в Англию господина Бугенвиля, которого он называл Потавири. Когда же капитан Кук ответил отрицательно, он обратился с тем же вопросом к моему отцу. Тот ответил ему, что сие не исключено, хотя названный господин живет совсем в другой стране. «Хорошо,— сказал О-Ретти,— если ты увидишь моего друга, то расскажи, что я, его друг, сердечно желаю увидеть его снова. А чтобы ты этого не забыл, я хочу прислать тебе свинью из моего округа, куда как раз собираюсь идти» [418] . Затем он рассказал, что у его друга Бугенвиля было два корабля и на борту одного была женщина, совсем, однако, некрасивая на вид. Он без конца говорил об этом, потому что ему казалось слишком странным, как это единственная женщина отважилась отправиться в столь дальнее путешествие с таким множеством мужчин [419] . Он тоже подтвердил сведения, которые мы слышали уже в прошлый раз, что тут побывал испанский корабль, но сказал, что он и его земляки мало общались с испанцами.
418
С тех пор мой отец побывал в Париже и передал эти слова О-Ретти господину Бугенвилю, а также преподнес ему портрет О-Ретти, сделанный господином Ходжсом. — примеч. Форстера
419
Когда господин Бугенвиль в апреле 1768 г. стоял здесь на якоре, таитяне обнаружили, чисто случайно, что слуга господина Коммерсона (натуралиста, который был с ним на судне) — переодетая женщина, о чем за все плавание никто на борту не догадался. Эта женщина из-за несчастного случая, перенесенного в детстве, старалась скрыть свой пол и еще в Париже служила ливрейным слугой, а затем из любопытства отправилась на корабль, услышав, что он должен отправиться в кругосветное плавание. Господин Бугенвиль свидетельствует, что как до, так и после того, как сие было обнаружено, она вела себя безупречно, а было ей тогда 27 лет. Все это — для удовлетворения любопытства тех читателей, кои не располагают описанием путешествия французского мореплавателя.— Примеч. изд.