Путешествия к американским берегам
Шрифт:
Петербург оставил я 30 декабря прошедшего года в 2 часа пополудни. Метель приветствовала мой въезд в Новгород. В Крестцах у станционного смотрителя соловей поздравил с Новым годом. Римлянин счел бы это хорошим предзнаменованием, но меня соловей остановил, усыпил, и только на рассвете самовар своим змеиным шипением разбудил к дальнейшей дороге.
2 января в 5 часов утра догнал дилижансы. Вхожу в гостиницу. Женщина в опушенном соболями капоте полулежала на оттомане; лебединая шапочка свалилась с опрокинутой навзничь головки, рассыпав по полу шелк темно-русой косы; ножки своевольно свешивались с софы; я остолбенел на этом целом. Шум моего входа заставил барышню (как узнал я впоследствии) выйти из забвения; она лениво открыла томные, увлажненные негой утреннего сна глазки, во всю меру, вероятно для окончательного обозрения; потом медленно закрыла их, сама оставшись в той же позе. Мне было время опомниться. Купчик лет 27 в сибирке кушал чай, другой, пожилой, в таком же костюме ему прислуживал; я тотчас понял, что первый – купеческий сынок. Молодой человек в статском платье, прислонясь к косяку противулежащего софе окна, с погасшей трубкой в зубах созерцал поразившую меня живую картину. Мы взглянулись. В стороне еще трое купцов наперерыв грузились жидкостью из предстоящего перед ними самовара, ведя налету разговор в приличных своему званию терминах.
Через несколько минут я познакомился. Молодой человек, москвич, был по делам в Петербурге, возвращается назад в возке с тремя купцами. По числу лиц я арифметически рассчитал, что должно оставаться порожнее место во втором возке; отнесся об этом к кондуктору, который объявил, что барышней заняты оба места. На дальнейшие мои расспросы кондуктор, казалось, старался избегать окончательных объяснений. Москвич из двухдневной поездки вместе мог вывесть следующие заключения. Барышня, должно быть лифляндская уроженка, едет в Москву к тетушке, которой никогда не видала и где живет не знает, и что барышня не желает или не может снять завесу таинственности с настоящей цели ее путешествия. В Торжке, в лавочке с сафьянными товарами, молодой купчик покупал барышне золотом шитые ботинки, стало быть, вещи сами собою объяснились. Я уехал вперед, но случай свел меня с пассажиркой-красавицей в модном магазине Бианки.
У человека, приезжающего в Москву из Петербурга, странно рябят в глазах московские моды и чупы на армейских франтах. «Москва торгует оптом из лени заняться мелочами», – сказано где-то в «Петербургских записках». Справедливо, оптом лень представляется в повсюду разбросанных лавочках и толпами шатающихся мелочных разносчиков и попрошаек. Этих последних я не называю нищими, потому что в звании последнего разумею необходимость прокормления Христа ради! В московских нищих вы найдете большей частью здоровых людей, просящих из лени наняться в работники. Да, в Москве приметнее всех других мест богатство России в сырых произведениях.
О театре мне бы следовало умолчать, но как это зло сделано, то скажу откровенно, исполнение балета («Девы Дуная») прекрасно, механика неискусна, обстановка декораций удовлетворительна, антракты длинны, юбки танцовщиц еще длиннее. В заключение прибавлю: театральная дирекция не делает долгов; московская публика имеет свой особенный вкус, направленный, как мне показалось, более на нравственную сторону пьес; это оттого, что московскому жителю достаточно праздного времени днем, а в театр ездят, по преданию, научаться, а не отдыхать, как то делают более или менее резонно жители северной столицы. На московской сцене скорее появится трагедия.
Дорога до Коломны сносна, но за две станции до Рязани и далее к Козлову и Тамбову обыкновение извозчиков прокладывать путь по бульварам, между насажденными деревьями, делает дорогу невыносимой: двум повозкам никак нельзя разъехаться. Никакие запрещения со стороны земской полиции не могут пресечь этого зла, истребляющего целые аллеи по дороге от Рязани к Тамбову и Кирсанову. Конечно, если углубиться в исследование предмета, относящегося к нравственной стороне человека или целого общества людей, то всегда откроем причину упорства или невнимательности со стороны целой массы народа к наставлениям, несогласным с его выгодами.
«Дороги наши сад для глаз,Аллеи, с дерном вал, канавы,Работы много, много славы,Да жаль, проезда нет подчас».Так описывает П. Вяземский состояние наших дорог в осень и весну, но то же или хуже бывает и среди самой зимы. Возьмем для примера безлесную страну от Рязани до Тамбова: усаженный деревьями бульвар возвышен над дорогой более аршина. Страна отовсюду открыта; ветры всех 32 румбов гуляют по полям, сдувают с бульваров снег и заметают им дорогу до тех пор, пока не сравняют ее совершенно.
Обозы в этих местах редки и малочисленны; остается почте и обывателям окружных деревень прокладывать дорогу; по такому проезду не только накатать ее, но даже проложить среди рыхлого снегу нет никакой возможности; избирают удобнейшее: ездят по бульварам до таянья снегов.
В Пензе я пробыл с 14 января по 8 февраля. Симбирск, несмотря на ярмарку, пробежал мимо, спеша на прямой путь к Иркутску, в Казань.
Как бы кто ни был развлечен мыслями, оставляя отечество и все милое и драгоценное в нем, невольно сосредоточится его внимание при взгляде с Услонской горы на первый монумент самостоятельности и силы России. Здесь перед стенами Казани положен первый краеугольный камень будущему величию Руси: татары, через два с половиной века властители ее, первые почувствовали над собой силу ее соединения в лице одного владыки. Памятник воинам, падшим под стенами Казани, поставлен на огромном поле, между городом и «слободой» на берегу Казанки; он мне показался в виде часовни. Жаль, что в Казани, городе торговом и ученом, до сих пор не нашлось человека, который принял бы на себя труд передать просвещенным любителям отечественных видов многие истинно живописные пейзажи. Не так в Германии и других иностранных государствах, не так в наших остзейских губерниях. В Ревеле, Риге, Либаве и других городах можно найти литографированные виды со всех точек зрения как городов, так и замечательных их окрестностей, и путешественник может иметь такие виды за самую сходную цену. Эстампы помогают памяти, украшая портфель любителя.
Теплая зима пугала ранней распутицей. Я спешил из Казани, не осмотрев ни университета, ни других замечательных заведений и фабрик Снега, глубокие под Казанью, лежали в меньшем количестве под городом Малмыш. Дорога ощутимо поправилась; повозка мало ныряла в ухабах. В 10 верстах за Малмышем село Гоньба г-на Юшкова на правом берегу Вятки, несмотря на ночное время и зиму, разостлавшую однообразный свой покров на все предметы, невольно обратило мое внимание живописностью своего положения и чистотой постройки изб. С левого берега Вятки начинаются сосновые леса, протягивающиеся через весь участок Вятской губернии, пересекаемый большой дорогой, на расстоянии 250 верст. По дороге, кроме станций, раскинуто еще несколько деревень, отстроенных вообще с отменной чистотой. Здесь не увидите курной тамбовской избы или не встретите в избе телят и поросят, как у пензенской мордвы. Многие из вотяков живут в довольстве, имея на гумне десяти– и пятнадцатилетние хлеба. Приходские деревни расположены в 25 верстах от сел, что крайне затрудняет духовный надзор за мало просвещенными вотяками.
В 12 верстах от села Мелети к Порекской стоит стеклянный завод г-на Юшкова; осмотреть завод по ночному времени мне не удалось. В Большемецкой станционный смотритель предварил меня, что два большие транспорта с порохом, идущие в Пермь, трудно будет объехать. И точно, к вечеру 15 февраля от станции Зятцов я нагнал первый транспорт. Обоз стоял верстах в двух от станции, по обе стороны большой дороги, и менял лошадей. Дорога была довольно широка, но проехать между подводами не было никакой возможности, потому что каждые два воза были перекрещены оглоблями. Сторожевой солдат встретил вопросом: «Кто едет?» Подошедший унтер-офицер, увидя, что едет служащий, приказал поднять оглобли, и я кое-как проехал.
17 февраля в 8 часов вечера проехал г. Оханск, расположенный в двух верстах от реки Кама. Это небольшой город с собором замечательной архитектуры. Подъезжая к Перми, никак нельзя предполагать приближения к губернскому городу. В южных и средних губерниях России обыкновенно народонаселение сосредотачивается около губернских городов. Близ Перми этого нет по причине множества заводов; лес тянется под самый город, открывающийся за 4 версты. Завод княгини Бутера с красивой больницей почти соединяется с городом. Из замечательных зданий Перми особенно отличаются как архитектурой, так и местоположением Александровская больница и училище канцелярских детей. Присутственные места рассеяны по городу. Церквей две, обе неприметной архитектуры, покрыты белым железом. Если взять в рассуждение недавнее переименование Перми в звание губернского города, то можно быть уверенным, что через пятьдесят лет город будет в цветущем состоянии. Величавая Кама катит волны свои под самым городом и может служить выгодным средством к торговым оборотам. Въезжая в Пермь, невольно заглядишься на городскую заставу постройки купца Мясникова. Это две чугунные пирамиды, обтянутые белым железом; наверху каждой пирамиды орлы держат в когтях бронзовые венки; исполнение изящно.