Путешествия к Лобнору и на Тибет
Шрифт:
С самого прихода осматривали мы в бинокль заповедные скалы, откуда изредка доносился громкий крик уларов; громадные грифы садились по тем же скалам или плавно кружили в вышине над нашей стоянкой; по временам пролетала крикливая стайка клушиц или одиночный ворон – и только.
Но вот солнце порядочно уже опустилось к западу, и словно из земли выросло на той же горе стадо куку-яманов. Они паслись на небольшой лужайке возле скал. Простым глазом даже хорошо было от нас видно, как звери щипали траву, старые самцы пристально осматривались по сторонам, молодые барашки резвились… Трудно было не искуситься подобным соблазном – и, уступая общей просьбе своих спутников, я отпустил несколько человек на охоту; сам отправился с П. К. Козловым на ту же гору, но только за птицами для коллекции; поэтому мы взяли гладкоствольные ружья. Казаки пошли несколько раньше в обход наверх скал; мы полезли к тем же скалам снизу. План был тот, что спугнутые нами куку-яманы побегут вверх и наскочат на засевших там охотников.
Когда мы разошлись, звери, смекнувшие недоброе, куда-то исчезли. Я поднимался вверх западным боком горы, Козлов лез ее срединой. Условлено было первым нам не стрелять, разве по какой-нибудь редкой
Вскоре наверху опять начались выстрелы – то казаки палили по возвратившимся зверям, но при наступавших уже сумерках сделали много промахов. Один из казаков в это время даже стрелял, как он объяснял, «большую лисицу с длинным хвостом», оказавшуюся барсом, пробежавшим потом невдалеке от Козлова.
Тем и закончилась наша вечерняя охота.
Назавтра, утром, мы снарядились опять на ту же гору за куку-яманами. Подзадоривала нас также и надежда встретить виденного накануне барса, но отыскать его не удалось. Опять несколько охотников зашли наперед вверх на скалы; другие полезли снизу. Стрелять велено было лишь крупных самцов; самок даром не бить.
Я взял винтовку Бердана и отправился в засадку невдалеке от вчерашнего места. Здесь высилась громадная скала конгломерата и по ее лишь слегка наклонному боку, там, где разве можно пробраться мыши, вчера пробежало благополучно целое стадо куку-яманов. Несомненно, звери знали эту дорогу, и после выстрелов наших охотников должны были опять здесь спасаться. Ожидать пришлось довольно долго. Тихо и спокойно было вокруг; лишь по временам накрапывал дождик из пробегавших туч. Ягнятники и грифы, чуявшие добычу, то высоко парили в облаках, то спускались ниже скал и налетали на меня совершенно близко. Я следил за полетом этих могучих птиц и любовался ими. Наконец, отрывисто раздался гул одиночного выстрела… Довольно заниматься грифами, нужно пристально сторожить ближайшие скалы… Высоко на них вскоре показалась стройная фигура куку-ямана и быстро исчезла. Еще напряженнее сосредоточилось мое внимание, еще сильнее забилось сердце страстного охотника… Вот-вот, думалось, явятся желанные звери, и руки невольно сжимали приготовленную винтовку… Но куку-яманов нет как нет. Видно, бросились они на другую сторону горы и не подойдут к засадке… Сомнение начинало брать верх над надеждой, радостное настроение заменялось унынием, ажиотация проходила… Вдруг, как ошпаренный, выскочил впереди меня большой самец куку-яман, постоял несколько секунд и пустился легкой рысью поперек отвеса конгломератовой стены, повыше ее средины. За вожаком показалось целое стадо и тем же невероятным путем бежало в недальнем от меня расстоянии. Несколько мгновений я смотрел совсем озадаченный на такое необычайное искусство куку-яманов; мне казалось, что это двигались тени, а не животные, и только жалобное блеяние барашков разрушило иллюзию. Передовые звери миновали уже средину каменной стены, когда я наконец опомнился и выстрелил в рогатого вожака. Словно оторванный от скалы камень, громыхнулся он вниз, сделал два-три рикошета по стене и, кувыркаясь, покатился далеко по крутому луговому скату. Стадо на мгновение приостановилось… Я послал второй выстрел – и другой самец еще с большим грохотом полетел с высоты, но, попавши внизу на камни, вскоре остановился. Между тем стадо частью продолжало бежать вперед, частью повернуло по той же стене вверх и взобралось по такой отвесной каменной круче, что у меня, глядя снизу, мороз драл по коже. Я даже не стал более стрелять, соображая, что упавший с подобной высоты зверь едва ли будет годен для коллекции. Вернувшиеся назад куку-яманы вскоре опять попали под выстрелы наших охотников, пока, наконец, не залегли в неприступных скалах.
Всего в этот день убито было с десяток зверей, но некоторых из них достать мы не могли. Шерсть на шкурах, несмотря на конец июня, была еще хорошая, зимняя. Мяса взяли немного, остальное пошло на добычу грифам, которые еще во время нашей охоты слетелись сюда во множестве и устроили пир горой, лишь только мы возвратились на свой бивуак.
Опасная случайность. После охотничьей дневки мы проползли в продолжение четырех суток только 23 версты. Постоянные сильные дожди крайне затрудняли движение каравана, да притом воды в речках прибыло так много, что о переправах вброд, по собственному желанию, нечего было и думать. Пришлось местами обходить броды по горам или ожидать временного спада той же воды. Тогда наудалую мы лезли в быстрину и кое-как переправлялись. Однако на одной из подобных переправ чуть было не приключилось великое для нас несчастье – В. И. Роборовский едва не утонул в р. Дяо-чю.
Вода в названной речке в этот памятный нам день к утру немного сбыла, и верховые казаки отыскали брод, глубиной более трех футов, при ширине русла около 15 сажен. Течение было очень быстрое; дно усыпано крупными валунами. Однако караван прошел благополучно; остались на той стороне реки лишь наши бараны, которых казаки вскоре также вогнали в воду, но здесь их понесло вниз по течению. Тогда В. И. Роборовский и несколько казаков бросились в реку, чтобы перехватить уплывавших баранов. Двое из них с размаха ударились в лошадь Роборовского, и та вместе с седоком повалилась в воду. Быстрое течение подхватило и понесло. По счастью, Роборовский успел высвободить свои ноги из стремян, иначе он захлебнулся бы наверное. Лошадь вскоре справилась и вышла на берег. Роборовский же, барахтаясь изо всех сил, никак не мог совладать с быстриной; тем более что винтовка, висевшая у него через плечо, сползла ремнем на руки и мешала плыть. Раза два-три Роборовский прятался с головой в мутную воду реки и срывался с валунов, за которые хотел уцепиться. Все это было делом одной-двух минут. Казаки, находившиеся на той и на этой стороне реки, бросились на помощь, но испуганные лошади не лезли теперь в воду, веревки же или чего другого на первых порах ни у кого не оказалось. Между тем Роборовский значительно приблизился к берегу, где глубина поменьше; тогда один из казаков вбежал в воду и вытащил Всеволода Ивановича. Последний сначала немного отдохнул, затем переехал прежним бродом на нашу сторону, переоделся здесь и, отделавшись лишь ушибом колена, как ни в чем не бывало продолжал путь с караваном.
Так в путешествии, подобном нашему, беда может грянуть во всякую минуту нежданно-негаданно…
Вновь на Тибетском плато. Утром 3 июля мы поднялись прежним путем на водораздел Желтой и Голубой рек и взошли опять на плато Тибета. Здесь мало что напоминало летнюю пору года: трава на мото-шириках едва отросла на один дюйм, дожди нередко заменялись снегом, по ночам порядочно морозило. Притом обилие атмосферных осадков было до крайности велико, ради чего болота, топи, разлившиеся речки встречались чуть не на каждом шагу и сильно тормозили движения каравана. В особенности труден был для нас первый переход – от названного водораздела до р. Джагын-гол. Расстояние здесь только 15 верст, но мы шли их семь часов и измучились ужасно. Все попутные мото-ширики сплошь были залиты водой, а оголенные площади рыхлой глины с щебнем размочены в топкую грязь; словом, пришлось итти по сплошному почти болоту. Затем, лишь только мы тронулись с места, как пошел снег, который, при сильном северо-западном ветре, вскоре превратился в метель, залеплявшую глаза. Холод пронизывал до костей не только нас, но и облинявших теперь верблюдов. Последние беспрестанно спотыкались, падали и вязли в грязи. Приходилось их развьючивать и вытаскивать; намокшие седла и вьюки делались значительно тяжелее; верблюды выбивались из сил. Едва-едва добрались мы перед вечером до Джагын-гола. Здесь должны были удовольствоваться самым скромным, даже для экспедиции, ужином, ибо намокший аргал вовсе не горел. Ночью небо разъяснело, и к утру мороз в -4 °C не только закрепил выпавший накануне снег, но даже покрыл стоячую воду довольно прочной ледяной корой.
Местность по р. Джагын-гол. По выходе на р. Джагын-гол решено было следовать по ней до самого устья. Вытекает названная река, вероятно, от водораздельных к стороне Ды-чю гор и впадает в восточное из двух больших озер верхней Хуан-хэ. Длина всего течения не более 140–150 верст. Притоки – мелкие речки, и лишь одна более значительная приходит с юга, вероятно, от водораздела. В среднем своем течении Джагын-гол имел при большой летней воде от 25 до 30 сажен ширины и глубину на бродах в три фута; там, где горы сжимают русло, ширина его уменьшается местами почти вдвое. В низовье река делается шире и глубже; притом разбивается на небольшие рукава; броды здесь встречаются реже. Впрочем, при малой воде Джагын-гол, несомненно, всюду переходим вброд, тем более, что течение здесь далеко не такое быстрое, как в речках горной области Ды-чю. Верстах в двадцати выше своего впадения в восточное озеро тот же Джагын принимает слева небольшую протоку из озера западного, а еще верст через десять ниже отделяет справа рукав, который соединяется, близ самого восточного озера, с рекой, притекающей с юга, из высоких гор, стоящих, по всему вероятию, также на водоразделе. В низовье этой реки, равно как и по Джагын-голу после отделения правого рукава, залегают сплошные мото-ширики, усеянные множеством небольших озерков.
В общем бассейн Джагын-гола представляет, как и другие соседние части Тибета, местность холмистую и гористую, в которой долины составляют подчиненную форму поверхности. Горы имеют мягкие формы, пологие скаты и вовсе лишены скал; поэтому здесь нет настоящих осыпей; но голые площадки, состоящие, как и везде в Тибете, из рыхлой глины со щебнем, часто занимают значительные пространства или являются как плеши на луговых горных склонах. В дождливую летнюю пору года эти оголенные места нередко представляют топи, в особенности на ровных площадях или у подножия скатов. Затем большая часть высоких между горных долин, равно как и самых склонов гор не слишком крутых, заняты мото-шириками.
Растительность на этих мото-шириках, как уже не раз говорено было, крайне бедная. Все заполняет здесь тибетская осока (Kobresia thibetica), в июле только начинающая отрастать; затем врассыпную попадались теперь на тех же болотах – лютик (Ranunculus sp.), мелколепестник (Erigeron uniflorus) и твердочашечник (Androsace tapete n. sp.). Более разнообразная, хотя все-таки весьма бедная, карликовая по своему росту флора цвела в сравнительно низких долинах и по горным склонам. Там и здесь встречались: несколько новых видов Saussurea, а также Saussurea sorocephala и Saussurea arenaria, полынь (Artemisia n. sp.), лапчатка (Potentilla nivea?), зеленоцветный прикрыт (Aconitum Anthora), василистник (Thalictrum rutaefolium), астра (Aster alpinum), розовый и палевый мытники (Pedicularis sima? Pedicularis n. sp.), прижатое к земле какое-то зонтичное, мыкер (Polygonum viviparum var.), сухоребрица (Draba glacialis), песчанка (Arenaria kansuensis), синий мак (Meconopsis racemosa), гималайская крапива (Urtica hyperborea), Tretocarya pratensis, Oxytropis leucocyanea? Avena n. sp., Nasturtium thibeticum n. sp., Przewalskia tangutica var., начавшая уже надувать свои плодовые коробки и, обыкновенно густыми, небольшими площадками на рыхлой глине, Cremanthodium plantaginoides, только что теперь зацветавший.