Путешествия в Мустанг и Бутан
Шрифт:
— Найдите тогда другую лошадь!
Парень ответил, что ничего не выйдет: все лошади отправлены на пастбище высоко в горы.
Я не боялся ходьбы (слава богу, опыт уже достаточный), но шагать без страховки — верховой лошади или на крайний случай мула — было страшновато. Пять, а то и все шесть дней продлится путь до Лхунци, следующей крепости за перевалом. А перевал этот, судя по описаниям, выше всех, что встречались нам до сих пор.
Пришлось отправиться в дзонг на приём к властителю закона.
— Мне нужна верховая лошадь, — твёрдо заявил я.
Тримпон в ответ улыбнулся,
Тримпона это нисколько не тронуло. Паренёк из моей компании, видя, что высшая власть не реагирует, злорадно заухмылялся. Я набрал побольше воздуха и добавил, что не двинусь с места, пока мне не найдут верховую лошадь.
— Дайте по крайней мере мула, — подсказал я. В дзонге я видел несколько крепких животных.
— Это королевские мулы, — с почтением произнёс тримпон. Иными словами, неприкосновенные.
— Попробую организовать вам что-нибудь завтра, — пообещал он наконец. Я вышел в полной уверенности, что он не ударит палец о палец.
Так оно и вышло. Утром, когда я пришёл к властителю закона, он потягивал пиво с высоким молодым мужчиной. Это оказался рамджам округа, который мне предстояло пересечь по пути на восток. Пиво несколько успокоило гнев, и мы сговорились, что я возьму пони рамджама. Он отправится с нами пешком и в первом селении достанет лошадь.
Удовлетворённый, я велел Тенсингу выступать, а сам остался в компании, решив что несколько кружек не повредят. Время, конечно, было не самое подходящее для возлияний: солнце едва встало из-за гор и полдолины ещё лежало в фиолетовом тумане…
Когда мы достаточно заправились, рамджам изменил своё мнение по части удовольствий от пешей ходьбы и взял одну из королевских лошадей. Часам к десяти мы уже ехали шагом по тропе, а за нами бежал слуга.
Возле священного леса я попросил остановиться: хотелось сделать несколько снимков бумажной мельницы, которую я посетил накануне. Это была низенькая, сплетённая из бамбука хижина. Двое крестьян выполняли здесь повинность, готовя бумажную массу.
Выделкой бумаги занимаются во всех крупных крепостях Бутана, и это ремесло требует высокой квалификации. В Бумтанге производится большая часть бумаги, на которой не только в Бутане, но и за границей печатают с деревянных матриц священные тексты и трактаты. Бумага слегка бежевая, шелковистая на ощупь, хотя и с пятнами. В Европе мы ещё долго царапали бы на выделанных ослиных шкурах, если бы много веков назад в Бутане не сделали первую бумагу из древесной пульпы.
Местный сорт изготовляют из коры низенького дерева, в обилии растущего на окрестных холмах. Содранную кору вымачивают в горном ручье. Затем отделяют внешнюю тёмную корку. Очищенную кору варят в больших чанах, добавляя в воду золу, порошок обожжённой глины, известь и пепел для отбеливания. Вываренная кора превращается в тягучую массу, которую отбивают деревянными колотушками и вываливают в кадку с водой.
Сидя над кадкой и помешивая содержимое широкими деревянными лопатами, бумажных дел мастера вытаскивают затем тонкие слои пульпы с помощью квадратного решета, похожего на китайские шторы из сшитых бамбуковых дранок.
Пульпу раскатывают тонким слоем на деревянной доске: каждая страница бумажного пюре покрывается затем новым слоем и так далее до тех пор, пока примерно тридцать страниц не окажутся собранными в один квадратный блок, который придавливают тяжёлыми камнями. Пресс выжимает из пульпы оставшуюся воду, и после просушки получается не единый «кирпич», а стопка готовой бумаги — тонкие листики её легко разлипаются.
Бутанская бумага помимо всех других качеств не подвержена действию насекомых, так как кора, используемая в качестве сырья, содержит инсектицидные вещества.
Стопы готовой бумаги отправляют в монастыри и канцелярии Бутана. В разных местах с ней обращаются по-разному: разрезают на листы нужного формата, наносят глянец трением о камень, окрашивают в чёрный или тёмно-синий цвет, с тем чтобы можно было затем писать золотой и серебряной тушью. По большей части бумагу режут на полосы шириной семь с половиной сантиметров и печатают на обеих сторонах с деревянных матриц, обмазывая их смесью масла и копоти.
Оставив бумажную фабрику, мы поскакали через гречишное поле к берегу реки, разрезавшей долину пополам. Арочный мост имел высоту около 25 метров. Перил и ограждений на нём не было, и я удивился, с какой лёгкостью лошади перешли на ту сторону, нисколько не пугаясь ревущего внизу потока.
К Ташигангу, последнему пункту моего назначения на востоке страны, вели два маршрута. Один лёгкий — через форт Монгар — занял бы девять дней. Решено было идти вторым путём, северным, через изолированные форты Лхунци и Таши-Янцзи. Меня предупредили, что это очень опасная дорога, самая опасная во всём Бутане.
Чтобы добраться до Лхунци, придётся одолеть перевал Рутола на высоте 3600 метров. Затем на отрезке до Таши-Япцзи будут ещё два столь же высоких гребня, и, если всё пойдёт гладко, через 30 дней я доберусь до Ташиганга.
Итак, мы свернули с торной дороги и поехали по серпантину, который взбирался по крутому восточному склону джакарской долины. Вскоре, однако, пришлось слезть вопреки тибетской поговорке, гласящей: «Лошадь, которая не может довезти мужчину до вершины, не лошадь». (Другая пословица звучит так: «Мужчина, который остаётся в седле, спускаясь с горы, не мужчина».)
Понадобился час, чтобы достичь хребта, отделявшего нас от высокогорной Долины Ста Тысяч Долин. По ней были рассеяны группы домиков в окружении гречишных полей, сосновых рощиц и пастбищ. При входе в долину виднелось королевское имение Ургьенчулинг — владение мужа сестры короля. Местные жители платят налоги Джакарскому дзонгу и королевскому имению.
После перевала молодой рамджам стал словоохотлив и принялся рассказывать, какие налоги вносят натурой: хлеб, гречиху, дрова, копоть, бумажную кору, золу… Вскоре мы нагнали носильщиков; они встретили нас шуточками, хотя увесистый груз за плечами был способен согнать улыбки и с более мужественных лиц, чем у них.