Путешествия вокруг света
Шрифт:
Лица этих островитян дышали искренностью и доверчивостью. Они передавали свою рыбу на шлюп, спокойно ждали, пока им дадут что-нибудь взамен, и каждый раз оставались очень довольны. Этот меновой торг сопровождался с их стороны веселыми шутками и смехом. Корабль возбудил у островитян сильное любопытство. Они жадно разглядывали его от ватерлинии до верхушек мачт и оживленно обменивались друг с другом замечаниями, в которых сквозило изумление. Когда на мачтах или на реях производились какие-нибудь работы, они указывали туда пальцами и с любопытством ждали, что произойдет дальше. Этих прирожденных моряков чрезвычайно интересовало все относящееся к навигации.
Скромное поведение этих островитян представляло такой контраст с удалой назойливостью маоунцев, что мы были готовы счесть их за людей иной расы. Между тем внешне они ничем не отличались от увиденных нами ранее, разве только еще более затейливыми прическами. В этом отношении их, конечно, не сравнить с нашими европейскими рыбаками, грязными и нечесаными. Однако следует заметить, что у островитян Южного моря рыбная ловля отнюдь не считается тягостным промыслом низших классов, производящимся ради пропитания, а является развлечением аристократии, как у нас охота с загонщиками. Тамеамеа, могущественный король Сандвичевых островов, был очень искусным рыбаком и увлекался рыболовством не меньше, чем какой-нибудь европейский князь охотой на оленей.
Веселые рыбаки покинули нас лишь с наступлением темноты, когда уже не было видно берега. Мы еще долго слышали их удалявшееся ритмичное пение.
Поскольку маленький остров, на котором они обитали, не был обозначен ни на одной карте, можно предположить, что его не видел до нас ни один мореплаватель. Мне не удалось узнать туземного названия этого острова. Чтобы отличить последний от трех других островков, лежащих севернее и замеченных еще Лаперузом, я назвал его островом Рыбачьим [Нуутеле]. Этот маленький островок почти отвесно поднимается из моря на значительную высоту и весь покрыт густым лесом.
На другой день, воспользовавшись свежим ветром, мы подошли к острову Олаява, желая произвести опись его берегов. К нам устремилось множество каноэ. Но они не смогли догнать корабль, ибо мы не ложились в дрейф, чтобы не прерывать нашей работы.
К вечеру мы подошли к небольшому острову, лежащему вблизи от северо-западной оконечности Олаявы. Лаперуз назвал его Плоским [Маноно], приняв за весь остров холм с плоской вершиной, возвышающийся посередине. Находясь от острова на расстоянии 30 миль, он не мог, конечно, увидеть окружающую холм низменность, ибо она находилась за горизонтом. По той же причине Лаперуз не заметил, что восточная часть острова Плоского связана с западным берегом Олаявы посредством двух рифов. Они образуют бассейн, в центре которого находится большой камень. Если это коралловые рифы, а они на них весьма похожи, то других таких мы не обнаружили у островов Навигаторов. Из сказанного ясно, почему остров Плоский занимает на нашей карте более значительную площадь, чем на карте Лаперуза. Этот остров лесист и имеет очень приятный вид.
В незначительном от него отдалении, на северо-западе, отвесно поднимается из морских глубин еще один островок, который, по-видимому, не заметил Лаперуз. На его кривом хребте вытянулись в ряд кокосовые пальмы. Промежутки между деревьями были почти одинаковыми, так что казалось, будто последние посажены людьми. Благодаря этим деревьям островок издалека по форме напоминает петушиный гребень, и, чтобы отличить его от других островов, я именно так его и назвал. В западной части острова поднимается высокая скала, похожая на закругленную сахарную голову. Она покрыта сверху донизу пышной растительностью, что свидетельствует о щедрости здешней природы, одевающей в зеленый наряд даже самые обрывистые утесы.
На северо-запад от этой скалы, на небольшом от нее расстоянии, лежит третий маленький остров, еще более возвышенный. Берега его тоже скалисты и обрывисты, но поверхность ровная; здесь растут большие красивые деревья. Поскольку данный остров имеет всего лишь три с половиной мили в окружности, нельзя допустить, что он тот самый, который Лаперуз назвал Калинассе. Скорее всего Лаперуз его попросту не заметил, а назвал так высокую круглую гору, находящуюся на низменной юго-восточной оконечности острова Пола; эту гору французский мореплаватель, видимо, ошибочно принял за отдельный остров. Следует сказать, что и мы сперва придерживались одинакового с ним мнения и, лишь подойдя ближе, увидели свою ошибку. На этом основании я перенес название Калинассе на упомянутый маленький остров [Аполима].
Когда мы находились в 3 милях от острова Плоского, ветер почти совершенно стих. Жители Олаявы, следовавшие за нами в своих каноэ, сейчас же воспользовались возможностью нас догнать. Они гребли изо всех сил, помогая себе ритмичным пением, и их легкие, хорошо сработанные лодки быстро неслись по зеркальной морской поверхности. Множество лодок устремилось к кораблю и от Плоского острова. Скоро мы были окружены плотным кольцом каноэ, нагруженных плодами и свиньями. Казалось, будто это базар, устроенный на огромном понтонном мосту; люди же были похожи на деловито снующих муравьев. Весело и оживленно расхваливая свои товары, островитяне подняли такой шум, какой не бывает даже на лондонской бирже. Нам на палубе приходилось кричать друг другу в самое ухо, ибо иначе ничего нельзя было расслышать.
Между тем обмен к обоюдному удовлетворению шел успешно. Те островитяне, которым не удалось пробиться к кораблю, старались привлечь наше внимание разными забавными проделками и акробатическими прыжками. При этом некоторые лодки переворачивались, что ничуть не смущало столь искусных пловцов и вызывало лишь громкий смех.
Мы убедились в том, что эти островитяне — прекрасные ныряльщики. Они ныряли вдогонку за бросаемыми нами в море кусками железных обручей, хватали их, да еще порой устраивали под водой основательные потасовки из-за добычи. Островитяне без ропота подчинились запрещению подниматься на палубу. Привязав свой товар к спущенному с борта тросу, они доверчиво ждали платы, причем всегда оставались очень довольны.
Некоторые привезли с собой оружие, но не для нападения, а для обмена. Вообще островитяне вели себя очень скромно, хотя во много раз превосходили нас численностью. Мы не видели на их телах рубцов от ран, столь часто встречающихся у их соседей, маоунцев, от которых они весьма выгодно отличаются, хотя принадлежат, по-видимому, к одному и тому же племени. Было бы очень интересно выяснить, как возникли эти отличия.
Менее чем за час мы выменяли у островитян свыше шестидесяти крупных свиней, а также великое множество кур, съедобных кореньев и разных плодов, которыми была завалена вся палуба. Все это стоило нам нескольких кусков старого железа, дюжины гвоздей и нескольких шнурков стеклянных бус. Дороже всего ценились синие бусы: за пару бусин можно было получить целую свинью, а впоследствии, когда этот товар подходил у нас к концу, островитяне были рады отдать за одну бусину двух свиней.
Некоторые из приобретенных плодов и кореньев оказались нам неизвестны. Впрочем, все они были необыкновенной величины, что свидетельствует о плодородии здешней почвы. Бананов насчитывалось семь или восемь видов, тогда как даже в самых плодородных странах я не встречал более трех. Две их местные разновидности достигают больших размеров и очень приятны на вкус. Островитяне привезли также пунцово-красные плоды, похожие по форме и величине на яйцо. Когда мы на следующий день праздновали пасху и обменивались по русскому обычаю подарками, эти плоды заменили нам пасхальные яйца.